Форум » Общий раздел » Samurai 7, "Бесконечная дорога", R, Кьюзо/Камбей. END » Ответить
Samurai 7, "Бесконечная дорога", R, Кьюзо/Камбей. END
ТТ: название: Бесконечная дорога автор: Almire бета: все еще MS Word, и это все еще заметно пейринг: Кьюзо/Камбей, вечный прошлый Камбей/Шичироджи намеками + зачаточный Шичироджи/Хейхачи и крэк Масамунэ/Шичироджи... шутка. рейтинг: прискакали к R жанр: продолжение истории, POV, стеб, яой содержание: еще один вариант "после". Возродим любимых героев дисклеймер: их все еще имеет толпа народу, но опять не я предупреждение: ну не знаю я, как называются эти их верховые чокобо :/ Пусть пока будут просто животными, если кто подскажет - исправлю. А вообще... OOC, AU, OC, про яой уже сказала, спойлеры, стеб в умеренных дозах, язык достаточно специфический, перемешанная мифология и туманные намеки на матушку-Русь) статус: окончен Посвещается великолепным и неподражаемым американским деффачкам фикрайтершам.
Ответов - 64, стр:
1 2 3 All
ТТ: Бесконечная дорога I. Первым проснется страждущий Мой Tелемак, Tроянская война окончена. Кто победил - не помню. Должно быть, греки: столько мертвецов вне дома бросить могут только греки... И. Бродский Однажды утром жители деревни Канна, пришедшие поставить по миске риса на могилы героев, недосчитались двух скрещенных мечей. Переполох поднялся страшный: шутка ли – исчезли катаны мастера Кьюзо, который, как известно, хотел убить мастера Шимаду Камбея, но в итоге умер сам, защищая Канну. А вы знаете, что Кьюзо умер от рук Кацуширо-сама? А вы знаете, каким он был сильным воином? А вы?.. Полетели слухи, побежал страх. Со времени смерти Амануши Укё минуло три года и пять месяцев; три жатвы прошли, одиннадцати лет достигла маленькая Микумари-сама, и Старейшина умер уже год как назад, а молодого господина Кацуширо Канна в последний раз видела всего-то пару недель назад. Господин был проездом, возмужал и очень спешил. Посетив могилы, отобедав у семейства Жриц Воды и обменявшись с ними новостями, герой Канны поскакал дальше. Комачи-сама потом радостно говорила, что «Кацу идет на Край Света» и что ее Кикучио скоро к ней вернется, но болтовню маленькой Жрицы, кроме ее подружек, и не слушал никто. Словом, ничего значимого не происходило уже давно, войн не было, а урожай исправно собирался. Где-то в центре страны был избран новый Амануши, который правил, по крестьянскому мнению, весьма и весьма удовлетворительно: налоги на рис были вполне терпимыми, бандиты служили государю и не притесняли крестьян, а дороги были широкими и безопасными. Не было такого, чтобы могло потревожить Канну – не было, но вот свершилось. Кража мечей! Мечи – залог победы, оружие героя, одного из четырех, защитника Канны, личного врага самого Камбея-сама, непревзойденного мастера двуручного боя, Красного Самурая. Беда! Потянулось напряженное ожидание. Шепот, воспоминания и домыслы – выбирай что хочешь, не бойся говорить. Те несчастные, что во время войны лично сталкивались при обучении с Кьюзо, стали героями; они рассказывали байки и запугивали детей сказками о жестоком Красном Самурае. Вот он, он рядом! Он пришел с того света и забрал мечи; его враги украли оружие и теперь жди беды; это все духи – глядишь, и остальные катаны скоро пропадут! И продолжаться бы ожиданию дальше, не пойди Микумари с подругой Окарой за водой в неурочное время. Вода-то уже была принесена, но вот дело такое: две подружки решили подшутить над старшей сестрой Комачи – что же она такая смурная-то ходит? - и соорудили ловушку. Шутка удалась; бывшая Микумари вымокла с головы до пят, а шалуньи были сперва наказаны, а после и посланы за водой. Так вот, шли они к реке – шли тихо, держась за руки: как бы не были смелы, да уже сумерки, и Дух, опять же, бродит… Бабка-жрица выпроводила недрогнувшей рукой, так что никуда не денешься, извольте принести воды. Подошли Микумари с подругой к берегу, огляделись, посмеялись на свой страх, да и замерли так: вдалеке красное мелькнуло! Ведра так и остались лежать на берегу, а бежали девочки, будто за ними сорок полумесяцев летело. Боги! Красный Самурай пришел! Конечно, потом отправили разведку. Конечно, не нашли никого. Так ведь разве ж этого Кьюзо найдешь… Ах, пропали мечи. Владелец вернулся! *** Кацуширо натянул поводья, соскочил с верхового животного и вытер пот со лба. Черт! Он так и знал, так и знал, что это было плохой идеей. Это было очень, очень, очень плохой идеей. Да самой худшей из тех, что мог родить смертельно усталый разум Кацу в последнее время. Нет, это не он виноват. Это сенсей! Не подобает самураю сваливать свою вину на другого человека, но тут-то так и было! Это сенсей его совершенно извел за последние пару лет, а уж Шичироджи доставалось все то время, что прошло с конца войны. Камбей был склонен к депрессии и самокопанию. Дьявол, да что там, он не просто склонен был, это жил этим! Он – и гениальный полководец, не выигравший ни одной битвы, и одинокий мужчина средних лет, всю свою жизнь занимавшийся только войной, и эгоистичный циник, не отдавший великого долга и пожертвовавший своими друзьями ради эфемерной цели. Если честно, то авантюра Кацуширо была продиктована только неимоверным желанием убежать из «Светляка» и найти для сенсея какую-нибудь проблему – нет, Проблему! – на решение которой скучающий воин сможет потратить хотя бы полгода. Как Шичироджи на стенку не лез, Кацуширо искренне не понимал. Наверное, практика еще той войны… «Секрет фирмы», - улыбался Шичироджи; улыбался так, что у Кацуширо краснели щеки. Может, действительно секрет, но все когда-то устают. Терпение кончилось. Из Веселого города Кацу выезжал, еще сам точно не зная, чего хочет. Ему нужна была новая война, желательно – трое против всех, или нераскрытое убийство Амануши (ж-жаль, что не получился, слишком уж часто их тоже убивать нельзя), похищение Юкино, проблемы в Канне или воскресшие Кикучио с Горобеем, которые утащат сенсея куда подальше без всякого напряжения. Варианты были привлекательными донельзя – а он-то и не осознавал, насколько устал от сенсея! Хорошо, вздохнул Кацуширо, по пунктам. Новая война - слишком масштабно. Организовать – нетрудно, но ведь им с Шичироджи-доно все равно придется быть рядом с сенсеем. Устраивать войну так, чтобы оказаться с ним на разных сторонах… Кацуширо поежился. Это отдавало сюрреализмом, безнадежностью и больше всего – тягой к самоубийству в особо тяжелой форме. Ладно, едем дальше. Нераскрытое убийство Амануши отметается по двум причинам – во-первых, что понятно, третий Амануши за три года – это слишком, во-вторых, политика Государя нравилась Камбею. Это звучало как приговор. Похищение Юкино было бы чудесным вариантом, но Кацуширо и думать боялся о том, что будет, когда сенсей раскроет заговор. А в том, что он это сделает, сомневаться не приходилось. Как очень запасной вариант оставить можно, но не больше. Проблемы в Канне. Да какие там, к черту, в Канне проблемы?! Кирара возжелала любви Камбея и идет на штурм? Манзо устроил революцию? У Комачи плохое настроение?! Юный самурай ухмыльнулся. Последнее действительно сулило Канне проблемы, причем немалые. С возрастом Микумари становилась все темпераментнее и искушеннее в умении делать из мухи слона, но проблемы это не решало. Отложим в дальний ящик из-за абсурдности идеи. Оставалось возрождение героев. Кацуширо остановил животное, сел на землю и тяжело вздохнул. Ты совсем двинулся, сказал он себе. О чем ты думаешь. Они умерли. Они умерли с честью; лучшей смертью самурая. Они в Мейфу, должно быть, пьют и играют в го. А ты о чем? Да как ты смеешь вообще привлекать их к решению своих проблем? Стукнувшись пару раз головой о землю для надежности, Кацу обратил свои стопы – точнее, стопы ездового животного – в Кого. Уж там-то он что-нибудь найдет. Да Канны оставался день пути – у Кацуширо были немалые основания полагать, что возрождение состоится (или уже состоялось; при этой мысли Кацу обливался холодным потом) именно там; да и передохнуть перед возвращением в Кого было бы неплохо. Разнуздывая животное и грея в котелке воду, Кацуширо предавался воспоминаниям о том, как он совершал, видимо, самую большую глупость в своей жизни. …Побродив некоторое время в Кого, навестив Масамунэ и получив пару приветственных тычков от разных знакомых, Кацуширо добрался к Аямаро. Торговец недолго пробыл слугой в «Светлячке» - он вернулся в родной город, вновь став его наместником, а потом и пробился к Амануши в советники. Не то, чтобы произошедшее его сильно изменило, но перед тремя оставшимися в живых самураями он чувствовал себя в долгу. - Ахахахаха… Ха… Ха… Молодец, Кацуширо-сама, порадовал старика. Кацу насупился. Не его вина была в поведении сенсея; выход по дороге так и не нашелся, и в конце концов Кацуширо решился поведать о своем несчастье Аямаро. Если тот найдет, кому продать сведения о депрессиях Камбея, то Кацу искренне будет Маро жалеть. Впрочем, градоначальник всегда ценил собственную шкуру выше всех денег… - Вот что я тебе скажу, малец, - прервал его размышления Аямаро, - миссия у тебя ответственная. И очень сложная, - опять хохотнул он. – Вы, самураи, народ серьезный; вам и средства серьезные требуются. Были же у меня трое – Кьюзо все сидел катаны свои точил, тренировался да стенку взглядом сверлил, Хьёго подкатывал к нему, но все безуспешно, всю злость потом на спаррингах спускал, а Тессай… Он за свой «долг» цеплялся – не приведи ками. - Так что мне делать? – начал терять терпение Кацуширо, знавший, что старый торговец зубы заговорит кому угодно. - Про войну и убийство знати не думай даже – не позволю. – Покачал тот головой. – Да и вашему Шимаде все не то будет. Ему нужно, как Кьюзо моему – чтобы за кем-то, и на край света. Сугубо личное дело. Между двумя, максимум – тремя людьми. Этот ваш «гири». Другое ему сейчас не надо, поверь старому человеку, - и опять, черт усатый, улыбается. Знает что-то, что ли? - А вы… Подсказать можете, Аямаро-сама? – Сделал осторожную попытку выведать Кацу. - Может, и могу. Ты иди в онсен пока, девочки-трапеза, - на этом Кацуширо, два только года назад вернувшийся с иноземной войны и много чего там повидавший, покраснел, - а завтра подумаем вместе. Кацуширо поблагодарил Маро, поклонился и вышел из комнаты. ***
ТТ: *** В итоге, после долгих разговоров, споров и консультаций, на Край Света отправился Кацуширо, а не Камбей. С вполне себе такой оригинальной целью – устроить возрождение героев, или, на крайний случай, проветрить голову и обдумать детали похищения Юкино. Сам Кацу искренне считал всю затею идиотизмом. Ну какой нормальный человек в их-то эру будет верить в чудеса и организовывать ритуал, результатом которого должно явиться возвращение из мертвых четверых человек, погибших давно уже?! Но Кацуширо на то и не был нормальным человеком. Он хотя бы попытается. Если честно, то ему до сих пор было непонятно, каким образом и за счет чего эти самые герои должны были возродиться. Горобей что, будет жить в изъеденном насекомыми полусгнившем теле? От Кьюзо и Хейхачи ни осталось и пылинки, а о том, что Кикучио когда-то где-то существовал, свидетельствовали лишь его сапоги. Словом, все было странно и непонятно. Но колдуны – пара странных людей, мужчина и женщина, их кожа была странного светлого оттенка, говорили «не сомневайтесь». «У вас все получится», говорили. Женщина со странным мягким именем, со странными светлыми голубыми глазами и длинными почти белоснежными – натуральными, не крашенными или запрограммированными – волосами гладила надутый живот и уверяла Кацу, что все у него получится, потому что «тот, кто ищет, всегда найдет». Аямаро сказал, что парочка колдунов попросила у него убежища – они были из какой-то холодной северной страны, и их за что-то преследовал их собственный Амануши – в обмен за то, что они будут для него (тут Маро сверился с бумажкой) – «зна-кха-риаа-мии». «Знакхааари» - сказал Маро. «Все получится», уверила странная светлая женщина, и мужчина с такими же светлыми волосами подтвердил ее слова кивком. После чего «знакхаари» снабдили его инструкциями, какими-то травами и наказали найти некий «Слезный Камень», на котором и должен был проводиться ритуал. По утверждению колдунов, если положить жатву и принести жертву над камнем, а затем усердно молиться, придет какой-то их северный бог с непроизносимым именем, и, если душа просящего чиста, а намерения четки, он выполнит просьбу. Вопрос «а если намерения нечетки, душа грязна или вы, чертовы ведуны, в чем-то ошиблись, что со мной будет?» Кацуширо проглотил. Это ему было и так ясно. При мысли о чужеродной, противной всему его существу магии Кацу холодел, но выхода другого не видел. На прощание женщина-«знакхаари» поцеловала его в лоб и стала шептать какие-то молитвы, а мужчина повесил на шею вырезанный из дерева амулет, который должен был «указать путь к Камню Слез». Аямаро провожал его непонятным взглядом. Самое удивительное, что все получилось. Кацу нашел тот камень – амулет тянул его, как магнит. Чувствуя себя садистом, он высыпал миску риса на камень – большую глыбу черного гранита в мелкую редкую красную крапину, действительно, будто камень обрызган кровью-слезами – и перерезал горло поросенку, приобретенному в последней деревне. От воспоминаний о происшедшем потом Кацу и сейчас, сидя в одиночку у яркого костра, покрывался мурашками. Морской ветер продувал кости. Кацуширо сидел у Камня – сидел на коленях, как девушка – и молился. Просто повторял заученные слова. Сквозь полуприкрытые веки он видел, как кружится какая-то черно-синяя пыль по земле. С резким порывом ветра на щеки Кацу упали едва теплые капли – и он едва не вскочил, осознав, что это кровь того животного. К крови прибился рис. Кацу стойко продолжал читать. Решимость ледяной стеной стояла внутри. Это будто послужило знаком – следующий порыв ветра смыл с лица кровь и рис дождем. Шел ливень; Кацу продолжал читать. Приближался к концу третий круг заклинания – «решающий», говорила женщина, «будь стойким, самое сложное – тут, не смотри вниз, читай». Кацуширо привык слушаться наставлений людей – мастеров своего дела. Внезапно вспомнился Кьюзо – вот уж он-то точно был воплощением решимости и стойкости. Стихия бушевала. Кацу дочитал; выдохнул тяжело. А потом посмотрел вниз. Под его ногами была кровь. Ее было столько, сколько и на войне не было. Она залила колени, она была настоящей, теплой, кисло пахнущей и густой. Кровь текла с камня, пенясь. Красные точки на камне исторгали ее из себя. Камень плакал – «действительно», - подумал Кацу. «Кровью». Последней мыслью Кацуширо было некое прозрение: он понял, что пусть у них разные религии, и имена у их богов разные, но суть одна. Пусть разные пути поклонения, но боги-то одни и те же. Это только ритуал был типично северным, а то, что Кацу чувствовал сейчас – та жертва крови, которую веками проливали воины на этот камень, та сила, что сейчас крутила его и обладала им, и обдумывала его просьбу – это все принадлежит ему, а он – им. Позже Кацу нашел для себя массу обоснований. Ну и что, что гроза – тучи собирались с утра в тот день. Кровь по колено – так он на них и сидел, и тот дождь, он просто разбавил кровь поросенка. Пыль по земле… Так ведь ветер был! И не текла кровь из точек, какая ерунда. Она текла сверху, из трупика бедного животного. А эта их северная магия… Шаманство! Но если ничего не было, шептал ехидный голосок внутри, тогда зачем ты спешишь в Канну? Возрождения не было тоже. Кацу хотел в это верить, и даже уже был готов пойти на «похищение»… Но боги, суровые боги войны и долга, что объединяют и сейчас Север с Востоком, распорядились иначе. *** Шумел дождь. Под шалашом из еловых ветвей и в коконе из вереска и плаща была уютно и хорошо. Планы горели внутри небольшим огоньком, тусклым теплым светом масляной лампы, но стоило дать волю, и они вырывались наружу стеной пламени. Шел дождь – как тогда. …Кьюзо пришел в себя во время дождя - его разбудила холодная капля, упавшая на нос. Он лежал в центре огромной воронки на развалинах Столицы, и видел, как далеко вверху кончаются стены ущелья, а еще дальше – сизое небо. Дождь мочил одежду, и Кьюзо, пошатываясь, встал и побрел вверх, туда, где виднелись обломки Столицы. Стоп. Обломки? Столицы? От неожиданности Кьюзо остановился. Дернулся, проверяя мечи – и, разумеется, за спиной были лишь пустые ножны. Вокруг были камни-камни-камни и редкие капли, и не было ни единой надежды, что его воспоминания могут не оказаться правдой. То, как после войны он смирил гордость и пошел охранять купца Аямаро, жеманный Хьёго и хитрая тварь Укё, вызов всей жизни – Камбей, путь через горы и пустыню, и оборона Канны, а потом долгое путешествие до Столицы и обратно, сколько успел передумать по дороге, и в конце концов принял решение – выхода нет, он не убьет Камбея и не хочет умереть от его руки – пат! - и положение, сам того не зная, спасает непредусмотрительный Кацуширо, и, в общем-то, позорная смерть для самурая, но это было… честно. Кьюзо в странной апатии устроился под крупным обломком – снаружи хлестал ливень – и погрузился в размышления. Так я же умер! Молния. Гром, раздающийся совсем близко, чем-то напоминает хохот. Кьюзо напрягся, пытаясь подцепить ощущение, вспомнить, что же могло вернуть его к жизни, но не сумел. Однако сомнений не оставалось: он умер и он жив, его вернуло на землю нечто высшее, пожертвовав тоннами камней и железа (Кьюзо бросил взгляд на воронку, в центре которой очнулся). Остается вопрос – ради чего? О, на этот вопрос у него всегда был ответ. Было одно незавершенное дело. Успокоившись относительно проблемы жизни, смерти и смысла довольно быстро, Кьюзо определился с планами на ближайшее время – дождаться, пока кончится дождь, забраться вверх, достать мечи и что-нибудь поесть в Канне (Кьюзо не сомневался, что кто-нибудь из выживших устроил церемонию погребения с пустыми могилами и клинками, хранящимися где-нибудь в самом почетном месте) и пойти на поиски Камбея – и, устроившись поудобнее, начал ждать. Жить было хорошо. «Забавно, - подумал Кьюзо, - понять, что такое гармония, после смерти». Но уж теперь-то он понял – и возьмет свое. Кьюзо улыбнулся и стал смотреть в дождь. Улыбаться. Не презрительной улыбкой, издевательским изгибом губ показывая миру – «ты меня не задеваешь!» - а просто для себя. Есть цель, есть мечи и крыша (пусть относительная) над головой. Период ожидания. Не обреченного, как раньше, а живого. Все это было очень необычно. И ощущение жизни – такой яркой и полной, какой раньше редко бывала – и обострение чувств, почти до болезненности, и вместе с тем странно-спокойное ко всему случившемуся отношение. Как будто резко повзрослел (или, скорее, постарел) на еще одну прожитую жизнь. Примяв поудобнее вереск и ветки, Кьюзо мягко опускался в сон. Последняя возможность выспаться без дискомфорта – завтра он войдет в пустыню. *** Полторы недели добирался Кацуширо от своего Камня до деревни Канна, и наконец добрался. Добрался, чтобы услышать: мечи пропали. Кацу очень хотел осесть на землю и побиться об нее головой: это действие уже стало привычкой. Это было невероятно! Немыслимо! Кьюзо все же возродился – не обманул бог войны – вернул себе свои мечи и сейчас наверняка уже на пути в «Светлячка» ради великой цели убийства Камбея. Сомнений в факте возрождения не было. Все сходилось с точностью до дня. Сомнений в намерениях Кьюзо тоже не было: почему бы он должен был измениться после всего этого? Н-ну, стушевался Кацу, может быть, он и изменился (воспоминание: Кьюзо умирает на руках сенсея), но вряд ли настолько сильно. И он будет искать Камбея – не ради одного, так ради другого. Между ними была видна недосказанность, нерешенность слишком многого; да и живой Кьюзо вряд ли ограничился бы убийством. На землю Кацу все-таки сполз, но не для того, чтобы побиться об нее головой. Перегрелся. Тепловой удар. *** Кьюзо шел через пустыню. Шел один; шел быстро. Но не уставал удивляться своему изменившемуся восприятию. Он и при жизни прекрасно отдавал себе отчет в том, насколько сильно покалечили его сознание Школа с их извращенной трактовкой бусидо и не менее извращенными тренингами, война (война вообще не щадила никого – взять тех же Камбея и Хейхачи; да и то, это наиболее яркие примеры) и служба по разным уголкам Земли. Прибавить ко всему этому необычную полусеверную внешность, выработавшуюся в Школе и отшлифовавшуюся в Специальном Батальоне откровенно-презрительную манеру поведения и непревзойденное мастерство… Кьюзо понимал, что ему дали второй шанс. Каким-то образом смерть (а может, воскрешение?) загладила все острые порезы и темные углы в его сознании. У него была цель, и он ней шел; но если упорство оставалось, теперь прибавилась еще и радость – чистая, искренняя – оттого, что он и жив и может протянуть руку и взять любое из земных удовольствий; испытать все, что может человек. В Школе упорно внушали, что они – не люди, а машины для убийств. Самураи с полумеханической душой – великая задумка Школы. Кьюзо был удачей – сильный, умелый, но подчиняющийся и ничего не боящийся. Спецбатальон окончательно забил эмоции. Там убивали много и качественно: убивали врагов, убивали непокорных. У солдат оставались две страсти – жажда крови и жажда секса. Последний хитрые ученые (вот ублюдки, подумал Кьюзо) оставили для слива остаточных… не эмоций, отголоска. Негатива. Рефлекcивного. А то на чистых убийствах ни один человек – а биологически они оставались людьми – не продержался бы. Сейчас он даже восхищался красотой и простотой схемы. Тогда было все равно. Тогда для того, чтобы выжить – а жить хотелось! – приходилось, соответственно, убивать и насиловать. Вспоминать об этом Кьюзо не желал, но новое мировоззрение позволяло принять память как часть себя и не думать об этом больше. Просто принять. Раньше – невозможно. Однажды он понял на каком-то очень простом и потому берущем за душу примере, насколько отличается от того, кем мог бы стать; но у него были принципы, и больше ему не нужно было ничего. Получеловек… Камбей нарушил – не жизнь, существование. После войны с «жизнью» была напряженка. Камбей приоткрыл краешек «жизни» и исчез! Не дал победить себя – инстинкт «я лучше!» и не дал проиграть: «ты прав, лучше - ты, так возьми мою жизнь». Это возмутило. Кьюзо пошел. Повелся. Наверное, если бы они продолжали в том же духе – жизнь в команде, один за всех и прочее – и высокая манящая цель – он бы тоже переродился. В каком-то смысле, рано или поздно. Это был бы длительный процесс, с болью и прочим. Он бы стал – скажем, лет через восемь, к сорокалетию – человеком, почти как сейчас. Но насколько приятнее было получить все сразу… Да и смерть на руках у Камбея придавала этому всему какой-то совершенно необычный и в чем-то приятный оттенок. Кьюзо прищурился. Ждешь ли меня ты? Спорим, что нет. А ты и не знал, что я умею спорить. Но ты увидишь, насколько многому я научился. TBC
Tori-san: Ух, здорово Скучающий Камбей - это нечто, раз Кацу для его развлечения решил пойти на такой поступок. Оживший Кьюзо - ням , хочу еще и много.
ТТ: Tori-san о, спасибо. радостно и отрадно видеть, что кто-то еще читает думаю, Камбей-сама будет скучать именно в таких масштабах. он и в "нормальном" настроении устроил государственный переворот... вот я и фантазирую на тему того, что будет, когда "война кончится". а Кьюзо - это в принципе ням)))
black kitten: Очень нравится Фики по S7- редкий зверь, а уж что б хорошие да размер подлинее Так что с нетерпением буду ждать продолжения ТТ пишет: Кьюзо - это в принципе ням ППКС
ТТ: black kitten стараемся. их даже писать приятно, о да) ППКС ах, Кьюзо)) спасибо за отзыв))
Ронин: отличная история, жду продолжения с огромным нетерпением.... пару словечек убрать бы из лексикона Кацу и будет полное погружение в иную реальность. Редкий фандом, очень приятно читать по нему....
ТТ: Ронин пишем, спасибо)) скиньте замечания, если хотите, на almire гавгав inbox.ru, а то как-никак фэндомной беты у меня нет. Морино на аватарке - прелесть)
Dako Serebro: Во-первых, я слепой идиот. взял проскачил автора и фик. Дорогой автор, спасибо вам (тебе?) огромное. Мой любимый цвет, мой любимый размер (в смысле, все помнят чей я шиппер:)) Во-вторых, мне нравится ваша стилистика повествования. Образы очень яркие. Особенно разделение "крестьянского" повествования и "самурайского". Разница, ух как хороша! Идея - замечательная! Просто 20 минут удовольствия :) Пишите ещё! Больше и лучше. А бету - могу порекомендовать :) Пригодиться местами :)
Tisch: ТТ А я вот сижу и молчу в тряпочку. Потому как, это наверное глупо, но... спугнуть боюсь. В свое время, после просмотра "7 самураев" кинулась искать фики и не нашла ни одного. А потом они вдруг начали появляться, здесь, на этом форуме. И не абы что, а очень достойные вещи. И я так обрадовалась, что решила молчать, из суеверия, дабы не сглазить. Но больше молчать уже просто не можется. Хотя, я понятия не имею, что сказать, кроме того, что нравится... очень, очень, очень нравится! СПАСИБО ВАМ ОГРОМНОЕ!!! И еще, очень хочется продолжения
ТТ: Dako Serebro спасибо, я старался. а крестьяне - это же такой неразработанный материал! грех не использовать. беты... неужели есть человек, который не только грамотен и обладает чувством стиля, но знает наш канон и является шиппером КК? если да - давайте его сюда! Tisch нехорошо молчать в тряпочку, нехорошо) при нашей-то малочисленности)) но спасибо, что все же высказались) я продолжаю, так что не поддавайтесь суевериям!
Dako Serebro: ТТ Шиппер он немного другой пары, но в остальном да. Шиги помните, если бы не бета. Короче, обращайся к jerry-puma :)
Tisch: ТТ Мне немного стыдно за мой вопрос, но... А продолжение будет? И если будет, то как скоро его ждать? Просто, очень-очень хочется узнать, что же дальше...
TT (с чужого компа): Dako Serebro спасибо) но мне как-то немного жаль просить Пуму бетить этот текст. по собственному опыту - не мой ОТП как ножом по сердцу. Tisch простите. автор задержался по непредвиденным обстоятельствам на неделю, но зато и выложит в два раза больше. спасибо за интерес, да) раздача начинается)
TT (с чужого компа): *автор одумался, Кьюзо стал старше на десять лет. но исправить я это (и многое другое) по понятным причинам сейчас не могу. как только - так сразу. так что для ясности - сейчас Кьюзо тридцать два* II. Изучение основ - Катим перед собой тележку. Спокойно и плавно. Когда мы видим перед собой предмет, который нам нравится, мы останавливаемся и, – м-м-м-м, - кладем его в тележку. Мне нравится эта картошка. А тебе? Неточная цитата из к/ф «Босиком по мостовой» Только мертвый не боится смерти. Сплин, «Пластмассовая жизнь» Ах, одно происшествие за другим! То мечи эти, Дух, то вот Кацуширо-сама всю деревню перебаламутил. «Сбежал! - кричал, - Воскресился, сволочь. Скрылся!»… И все в таком духе. Насилу успокоили. Он-то рвался за этим Кьюзо в погоню. Сколько ему не толковали, что это и розыгрыш какой мог быть, и глупость, он все твердил: воскресился, воскресился… Так разве же с этим шутят! Микумари-то прошлая ему в разгаре спора на голову ведро воды опрокинула. Она же стала такая у нас… Горячечная, нервная, а то глядишь – тише воды ниже травы ходит. И не замужем, в девках, все одна. Говорят, тоскует по своему самураю. Так они с Кацуширо-сама тогда едва не подрались. Она кричит: «не было твоего Кьюзо здесь, и не будет!», а он про какой-то их ритуал ей… Все замолчали, слушают, Комачи с Окарой уши навострили, но старшая Жрица их погнала, и засели вчетвером – она, Кирара, Кацуширо да новый Старейшина. Вышли бледные. Кацуширо им еще что-то доказывал, мол «говорил я вам, говорил же!» - мальчишка мальчишкой, честное слово, как в первый раз явился, таков и сейчас был. А потом вроде взял себя в руки, видать, на войне-то своей закалился, командовать начал, как встарь. Всем сказал сидеть по домам, а сам – страх какой! – пошел в ущелье спускаться. Вернулся красный, лихорадящий, велел очертить круг в том месте, «где Горо-сама умер», и никому не соваться туда. И умчался. Куда, зачем… И тут уже начали с серьезностью относиться к маленькой Микумари с ее Тайной и разговорами про возвращение героев. А как Старейшина объявил, что да, правда, был ритуал, - так и вовсе сон пропал. Права была Микумари! *** Шичироджи сидел на террасе и хихикал. Смеялся. Ржал, как конь. Произошедшее было невероятным. Потрясающим. Убийственно, дико глупым. Кацуширо наплевал на все их более-менее благоразумные планы. Кацуширо залез к чертям на кулички с самой бредовой из всех идей – воскрешение, оно самое. Об этом герой Войны Момотаро узнал из письма Маро. Старик, судя по всему, сжалился над бывшим работодателем и сообщил о деталях отъезда Кацу к чертям. «…Сам-то он все равно не напишет, это понятно. Куда его заведут поиски камня, неизвестно, но от меня Кацуширо отбыл месяц назад. Знакхаари утверждают, что он уже давно совершил ритуал, но я не уверен, что им можно верить – у них со дня на день пополнение в семействе, вот и носятся. Как вы понимаете, сомнению тут подвергается все – от сроков до самого факта проведения ритуала. Но все же имейте в виду, что некоторый шанс у нас есть. Далее – деловые моменты. 1. Знакхаари говорят, что воскрешение зависит от концентрации. Если наш юноша – впрочем, уже можно называть его мужчиной – будет думать не о деле, ничего не состоится. Если же о воскрешении, но как-то частями или урывками – возможны варианты. 2. Сроки зависят от его мыслей. Если будет обо всех понемногу, появятся все. Если о ком-то одном, остальные возродятся через длительное время. Если в некий ключевой момент его ударит, воскрешение этого человека состоится почти в тот же момент! 3. Вид того, что возродится, мне неизвестен. Эти шарлатаны утверждают, что «либо получится, либо нет», что либо удастся и все будет в порядке, либо не будет вообще ничего, и вообще «Даждь решит». Но кто же им верит… Для нашего общего дела любой исход неплох. Любая реакция Шимада-сама будет усладой для моих очей. Если вам что-то непонятно, не стесняйтесь спрашивать. И помните: ворота Кого всегда распахнуты для вас. Преисполненный надежды и сочувствующий положению, Советник Аямаро». Письмо советника было откровенно туманным, но Шичироджи был благодарен ему за хотя бы такое предупреждение. Также в письме читалось приглашение: хочешь знать больше, приезжай в Кого. Происхождение «знакхаарей» было интересно, так же как и детали этого их ритуала. Может, разговор непосредственно с «виновниками торжества» немного прояснит ситуацию… Заинтригованный Шичироджи пошел собираться и думать, что врать Камбею. «Впрочем… - рассеянно рассуждал он, - это вряд ли будет так уж трудно. Переговоры с новым поставщиком краба… Набор свежих девушек, et cetera». Генерал был прекрасным воином, но в бизнесе не смыслил ровным счетом ничего. Когда они только вернулись, Шичироджи радовался. Жить в одном доме с Юкино и Камбеем – чудо. Воевать с Камбеем было еще лучше, но войной Шичироджи наелся на всю жизнь. Да нет, чудо – это то, что они не сдохли там. Хотя чудо это их с Камбеем изрядно веселило уже не первый год. Сдохнуть, собственно, Шичироджи давно не надеялся. Он прекрасно понял этот механизм: когда ты идешь на бой со знанием: «Умру. На сей раз – непременно», ты выживаешь. Непременно, ага. А идти драться с другими мыслями ни Шичироджи, ни Камбей не умели. Это их роднило. Вот и выжили… в очередной раз. А война-то вдруг и кончилась. Куда девать старого командира, названого мужа и в принципе хорошего человека Камбея в мирное время, когда у того случился кризис среднего возраста и вообще крах жизни? Генерал отдал свой меч единственному ученику. Будет теперь надеяться, что Кацуширо его превзойдет и убьет наконец-то, знаем мы. А пока Кацу будет учиться, заботиться о Камбее должна верная жена… Крах жизни. Победили крестьяне, мы проиграли, а все проигравшие желают только одного… Молчу, молчу. Камбей победил Столицу, защитил-таки Канну и потерял что-то невосполнимое. О чем ты молчишь, Камбей? Сожалеешь о том, что отшил тогда девочку Кирару? Или о том, что твой меч у Кацуширо, может быть? О том, что могил четыре, а не пять, да? Ты бы хотел, чтобы те пули попали не в Кьюзо. Ты, кажется, хотел, чтобы тебя убил он. Почему он всегда стоял по правую руку от тебя? Почему в ответ на откровенные взгляды жрицы ты потирал царапинку-шрам на шее? Почему, в конце концов, в своей последней битве – против Укё – ты держал меч Кьюзо, а, Камбей? …Черт с тобой, живи как хочешь. Я уже не тот светляк, что раньше, и счастлив не наблюдать больше этот ваш с ним молчаливый роман. А если ты не можешь себя не винить, я этому тебя научить не смогу. Во мне, кажется, тоже что-то перегорело. …После войны Момотаро вернулся в Веселую деревню с подарками. ***
TT (с чужого компа): *** Дорога через пещеру Хранителей была удобной, но не единственной. Существовали и другие пути – правда, значительно более длинные и откровенно отвращающие любителей комфортного путешествия. Кто в здравом уме пойдет через пустыню, когда можно спуститься в прохладную пещеру? Император по мере сил занимался преобразованиями, но до внятной дороги в деревню Канну дело еще не дошло, а светиться ни на общепринятом торговом «тракте», ни в Пещере у Кьюзо желания не было. В итоге путь от Канны до Веселого города занял без малого одиннадцать дней, пусть даже и ходил Кьюзо, мягко говоря, не медленно. По мере приближения к цели внутренний огонь Кьюзо сдерживать едва уже мог. Хотелось видеть Камбея. Биться с ним, общать (наверняка у них найдется немало тем для разговора теперь, когда Кьюзо не скован внутренним обетом молчания), много чего разного. Взять все возможные реванши. Прикасаться, конечно. И не только. Кьюзо был взрослым мужчиной, Камбей был явно сильно старше его, но в конечном счете это роли не сыграет, Кьюзо был уверен. Интересно было, каков сейчас его быт, что он делает, да и в «Светляке» ли вообще. Кьюзо зажмурился в предвкушении. Был очень велик шанс, что Камбея там не окажется. Мертвым он быть не мог, он обязан был жить, и Кьюзо же как-то это почувствовал бы, верно? Слишком крепок был долг между ними. Так что если и был где-то генерал, помимо войны, то в Веселой деревне, хотя в других странах искать его станет значительно веселее. В любом случае, шичироджина хозяйка Кьюзо уже скоро все расскажет. Было четыре часа дня, и искатели развлечений всех сортов, мастей и полов бодро шагали в ворота Веселого города. «Выходной, - заключил Кьюзо. – Или пятница, скорее. Хорошо». Это действительно было хорошо – в такой разношерстной толпе затеряться не составило труда. Кьюзо опустил голову и шагнул в Город. *** - Что-то у нас самураи в последнее время в Кого зачастили, - проворчал Аямаро. - К дождю, вестимо, - невинно предположил Шичироджи. - Скорее, к государственным переворотам. Признайтесь, вы там больше ничего не устраивали, нет? - Так это скорее вы устраивали, достопочтимый. Кто подарил нашему несчастному, уставшему юному воину идеи с ритуалом? - Не завирайтесь, Шичироджи-доно. Он мне все рассказал. Все эти ваши абсурдные варианты. - Ладно-ладно, сдаюсь, - шутливо поднял руки Шичироджи. - Но все же не расскажете ли вы мне эту увлекательную историю знакомства с вашими знакхаарями и про подоплеку это ритуала? - Извольте. К концу повествования много чего повидавший и ко всему, казалась, безразличный Шичироджи приближался к состоянию ступора. Несчастный любитель экзотики Аямаро и сам-то плохо понимал, во что ввязался. Подумать только – приютить пару диссидентов! У них же там, на Севере, война чертова, режим такой строгости, что Бандиты обзавидуются, а этот тут… Крышу дает, носится, верит и даже деньги им платит! А что за скандал будет, если северный Император узнает… Сбежать с Севера и остаться в живых – это нужно Мастерство. Да и все эти их ритуалы-амулеты. Колдуны потомственные - смертный приговор, это точно. Как минимум. В таких делах знакомый по войне с иностранной культурой Шичироджи что-то да понимал. Откопал на свою голову. И как только предусмотрительный, ушлый даже торговец умудрился так попасть, Момотаро не понимал. - Шичироджи-доно, - осведомился подозревающий все самое худшее советник, - что я пропустил? Шичироджи вздохнул (опять он все за всех выясняет) и невыносимо тяжелым тоном попросил позвать знакхаарей. Разборки закончились заполночь. Маро визжал, колдуны были в тревоге – а вдруг выдаст – Шичироджи сидел и закатывал глаза на их перепалку. Ему хотелось домой, к Юкино и постели. Но главная цель еще достигнута не была, побеседовать начистоту со знакхаарями про ритуал Шичироджи не удалось, и потому пришлось ему ждать конца скандала. Конец был ожидаем. Колдуны были условно прощены (это им еще аукнется, хмыкнул Шичироджи), Аямаро тайно горд за небывалую экзотику, а сам Момотаро вымотан. Пару раз ему показалось даже, что слышен шорох за седзи, но он списал это на общую усталость и послевоенную паранойю. Колдуны, в конце концов, поступили в его распоряжение, Маро ушел почивать, и началась вежливая беседа, она же допрос. ***
TT (с чужого компа): *** Суматоху производить Кьюзо не хотел. Много еще было людей, которые будут рады убить его повторно, если узнают о том, что он жив. Если же идти через парадный вход, его встретит сама хозяйка, и наверняка рухнет в обморок, и набегут «девочки», а кому как не Кьюзо знать о том, какими хорошими шпионками были гейши. Сам он никогда такой работой не занимался, но в Школе жили и готовились не только мальчики. Девочки – прекрасные, молчаливые и неплохо натасканные на метание острых шпилек, за мгновение вынимаемых из сложных причесок, там тоже были. Периодически устраивались семинары с просвещением относительно различий мужской и женской части ремесла, и редко – спарринги. Девчонки дрались изысканно и грязно, всякий раз радуя новыми секретами – то из-под юбок вынимаемыми раскладными шестами, то кукри, припрятанными в вырезе, а уж их фирменный арсенал-в-волосах стал предметом шуток и легенд. Как теперь понял Кьюзо, Школа была не столь жестоким периодом жизни. Но его склад характера, внешность и принципы, заложенные когда-то семьей на подкорку, вынуждали враждовать со сверстниками и уступать учителям, а такое поведение, как известно, ни к чему хорошему не ведет. Свой первый, «добровольный» шанс приобрести опыт жизни в сплоченном коллективе Кьюзо упустил, а в Батальоне никто не спрашивал о желаниях. И если в Школе большинство все-таки противилось своему превращению в полумашину (противящихся ломали, Кьюзо дался сам), то на войне желания искать какого-то общего врага вроде учителей и союзника в виде женского корпуса ни у кого уже не было. Мимолетно подивившись, насколько все могло бы быть иначе, если бы не (светлые волосы и красные глаза, распределение в Батальон, выжил во время Войны, работал у Аямаро, пошел за Камбеем), Кьюзо незаметно свернул в переулочек. В этом переулке были столь любимые любовником владелицы «Светлячка» мусорные контейнеры и, соответственно, проход на внутренний двор заведения. Если повезет, Кьюзо даже не будет замечен. В свое везение, собственно, Кьюзо не верил. Беспощадно и искренне, следуя выработавшейся в «прошлой жизни» философии. Верил он в свое превосходство и мастерство, долг и судьбу, но никак в не везение. А сейчас даже убежден был в том, что именно в этот момент какая-нибудь служанка получит распоряжение вынести мусор. Причем это будет не просто служанка, нет. Тайный агент амбициозного политика, ранее – заклятого врага по Батальону, и начнется… Кьюзо себя оборвал. Начиналась паранойя, причем уже далеко не в тех разумных пределах, что нужны для выживания. Откуда только взялась… Наверное, слишком дорожу этой жизнью, заключил Кьюзо, и решил в будущем сделать что-нибудь для облегчения отношения. «Впрочем, так или иначе у меня скоро случится Камбей, - хмыкнул он, - а уж он-то всегда способствовал обесцениванию всего, чего можно, а прежде всего факта своего существования». Волнение нарастало, пламя подбиралось к связке динамита где-то в подреберье. Кьюзо тихо шел по тусклой дорожке к «Светляку». Хорошо бы Камбей оказался там, все-таки – не хотелось, чтобы этот взрыв прогремел вхолостую. Вот уже виден двор. Надо стать в тень и осмотреться. Все изменилось с тех пор, как Кьюзо был тут в последний раз. На могильном камне, забирая мечи, он разглядел дату своей смерти – почти четыре года назад, и за эти четыре года «Светлячок» изменился. Стал больше, даже выше, появилось несколько пристроек, внутренний двор увеличился, причал был предназначен уже явно больше, чем для одной лодки (наверное, Хранители захаживают, догадался Кьюзо), и так далее. Как тут, в разгар рабочего дня, отыскать Юкино-сан, не натолкнувшись к тому же на посетителей, было непонятно. Следить за парадным входом было бы слишком опасно, за задним смысла не было, и поэтому Кьюзо решил все-таки рискнуть и все-таки произвести разведку боем. В лучшем случае он найдет всех, кого надо, а его никто не заметит, в худшем его воскрешение станет достоянием общественности. А так как последнее было делом времени, ибо в Канне слухи уже пошли… Кьюзо быстрым шагом пересек пустой внутренний двор и скользнул в дверь; спрятался за полуоткрытыми седзи. В коридоре чуть подальше сновали девушки – с шамисенами, с выпивкой, но клиентов заведения видно не было. Тут следовало разуться, но Кьюзо не мог позволить себе оставлять такую улику (да и просто важную вещь), как сапоги. Хотя… следов оставлять тоже не хотелось, да и ходить быстро и бесшумно по доскам (наверняка – скрипучим) в обуви на каблуке не было возможным. В итоге Кьюзо разулся, подхватил сапоги и стал ждать, пока коридор не опустеет. По-видимому, приехал какой-то важный гость. Количество выносимых в зал сакэ, вин и яств было трудноописуемым. Кьюзо, после воскрешения питавшийся лишь украденным в Канне рисом да подножным кормом, ощутил резкое желание прокрасться на кухню. На всякий случай определив, где та находится, и улучив удобный момент, Кьюзо быстро пошел по коридору. Где находятся покои Юкино, Кьюзо знал, и решил дойти туда и просто (безумно невежливо, но что поделать) подождать хозяйку. Если, конечно, не попадется ему по пути совершенно случайно забредший в Веселый город, в «Светлячка», в эту часть дома Камбей. Пристройками, судя по всему, были дополнительные жилые комнаты и обеденные кабинеты – функциональной части дома, судя по расположению кухни и залов, изменения не коснулись. У работающих девушек выдалась передышка; удачно, казалось, выбравший этот момент Кьюзо подбирался к комнате Юкино, как вдруг услышал голоса и стук закрывающихся седзи за поворотом. Какая-то большая компания явно готовилась уходить, а в этой части дома уже оба выхода находились за спиной Кьюзо. У него было от силы пара секунд – потом его увидят. Можно было спрятаться в комнатах – взгляд заметался – но все ближайшие были заняты! Кьюзо проклял «пятницу, вечер» и за долю секунды до первого появившегося повернулся на сто восемьдесят градусов, оседая на пол. Если все пройдет удачно, с компанией не окажется гейш, и никто не заметит сапоги, прижимаемые к полу, а также ножны с двумя мечами – они пройдут, демонстративно не обращая внимания на самурая-выпивоху. Но Кьюзо не зря не верил в везение. Хотя, в общем-то, все было относительно. В голосах проходящих мимо Кьюзо ясно узнал мелодичную речь хозяйки заведения и ехидный выговор старика Масамунэ. Кьюзо нетипично зажмурился. Сейчас они поймут, что это за посетитель тут скрючился, и дружно удивятся. И все случившееся потом будет о-о-очень громким. Прошла секунда. Вторая. Третья. Кьюзо осторожно открыл глаза. Юкино задела его полой шелкового одеяния, тут же брезгливо отдернувшись, и приказала шедшей, видимо, рядом служанке позвать «охранника». Если бы не дрогнул ее голос, Кьюзо бы подумал, что его и не узнали. Но удивленный смешок Масамунэ подтверждал: узнали, узнали, и даже настолько держат себя в руках, что не показали узнавания при большом скоплении народа. Компания прошла, не обращая внимания на Кьюзо, служанка побежала обратно – видимо, за «охранником». Если Юкино его узнала, значит, вызванный вышибала вреда не причинит. Скорее всего, это будет Шичироджи. Кьюзо встал и с наслаждением натянул сапоги. Все-таки, встречаться со старым как-бы-товарищем необутым – это невежливо. Послышались шаги. Подхлестнутый адреналином огонек побежал быстрее. Сейчас состоится взрыв, сейчас Кьюзо узнает, где искать свою цель. Шаги приближались. Огонь доел веревку и замер на мгновение. Из-за злосчастного поворота вырулил генерал Шимада, Камбей-сан, персональный враг Красного Самурая собственной персоной. Застыл, неверяще оглядывая медленно отклеивающегося от стены Кьюзо. И тут прогремело. *** Возможности возвратиться в Веселую деревню посреди ночи, к сожалению, не существовало даже для ее жителей. Ворота открывались на рассвете, а рассвет нынче был в пять утра – при учете недолгой дороги у Шичироджи даже оставалось время поспать. Визит к Маро был очень утомителен, и спать хотелось. Колдуны были отправлены восвояси, а Шичироджи – проведен служанкой в его покои. Были бы это военные времена – он бы еще пару суток был бы спокоен относительно сна. Но сейчас Шичироджи разленился и, практически не раздеваясь, сразу же упал в постель. Надо же, ведь всего-то около полутора суток не спал… Но даже в этом состоянии сознание автоматически подсчитывало убытки… ну, то есть, подводило итоги. Колдуны и в самом деле были потомственными. И диссидентами. Ритуал был древним, опробованным и «интернациональным». Возможностей было море, особенно при воскрешении аж четырех – от полного немедленного до полностью сорвавшегося. С тучей промежуточных вариантов. Несколько вещей, правда, знакхаари гарантировали. Для Шичироджи были важными три: то, что «по частям» они не появятся, то есть не будет половины тела Кикучио и трети, скажем, Хея; то, что воскресившиеся-таки будут полностью дееспособны и даже все помнить; и то, что в случае некоего стечения обстоятельств воскрешение может состояться в ту же секунду, что закончится ритуал. Пусть знакхаари уверяли, что такого почти наверняка не случится, но о возможности знать следовало. Юкино была обо всем предупреждена, сама читала письмо Маро. Камбей оставался в счастливом неведении – будет ему сюрприз, хмыкнул Шичироджи. С легким страхом поймал себя на мысли: «Я же в это все, черт, я же во все это верю!». И заснул. Проснулся Шичироджи по чьему-то зову. Будил знакомый голос. «Масамунэ-сан, - опознал Шичи, - с чего бы вдруг». Следующей мыслью мелькнуло: проспал. Уже давно рассвело – часов, наверное, девять утра. Шичироджи сел и обратился к радостно улыбающемуся мастеру: - Чему обязан, Маса-сан? Маса-сан хохотнул и сообщил: - Пришел ваш «возвращенец», Момотаро. Пара секунд понадобилась Шичирожди, чтобы понять, что за «возвращенец», откуда и куда он пришел и почему сам Шичироджи должен об этом знать. Потом дошло; смелый самурай без сил откинулся на подушки и вопросил: - Кто? Масамунэ показал улыбку от уха до уха, выдержал паузу и ответил: - Кьюзо.
TT (с чужого компа): III. Танцы с оружием И все-таки ведущая домой Дорога оказалась слишком длинной. И. Бродский Забываю, забываю Губы, волосы, ресницы. Забываю, забываю – Не могу забыть, и снится. Незваные гости, «Забываю» - Ламбада? Давняя надпись на спинке колледжского стула Мамочки! Это уже слишком для страдальцев-крестьян! Ну почему же все беды и несчастья из сотен деревень случаются именно с деревней Канной?! Права была Микумари, ой права. Через пару суток после срочного отъезда Кацуширо-сама девушки, шедшие на поля, обнаружили вместо очерченного круга – воронку, а посреди нее, страх подумать, ожившего Горобея-сама. Лежал, как труп, прямо в той позе, в какой умер – а грудь вздымается, жив, значит. Девки-то заорали, он и проснулся. Сел, глазами хлопает, сам в шоке, девки кричат, разбегаются. Позвали старейшину. Тот пришел, гаркнул, что, мол, предупреждал – ритуал этот их! Горо-сан очухался к тому времени, и пошел со старейшиной разговаривать. Микумари с Окарой все, как всегда, подслушивали – так, дескать, действительно воскресился! Ожил! Они там все детали обсуждали. Но девочки не дослушали – как Комачи услышала, что ее ненаглядный Кикучио тоже должен был ожить, так заорала от радости, что их отловили и отправили в поля. А Горобей-сама тем временем освоился и пошел вниз, в ущелье. Традиция это у каннских самураев, что ли… Это уже потом начали что-то соображать, когда Горо-сама привел Кикучио-сама – они ж воскрешаются там, где умирают! В ясную погоду теперь можно увидеть две огромные воронки среди развалин – места, где ожили Кьюзо-сама и Кикучио-сама. Он-то, механический, сразу к Комачи поскакал. Вся деревня слез сдержать не могла, когда она к нему подбежала. Прям неловко было. Комачи все била его кулаками по броне и кричала, почему он не сдержал обещания, а он ее утешал, обнимал ручищами огромными. Потом, когда все улеглось, уже два самурая собрались на совет. Горо-сама все рассказал, что Старейшине было известно – про то, как Кацуширо-сама от отчаяния взялся за иноземный ритуал, про то, как Кьюзо-доно раньше всех воскресился, и про все остальное. И хотели они, понятное дело, идти к Шичироджи-сама домой, «в Веселую деревню», дескать, всех там и найдут, а по дороге подобрать Хейхачи-сама на обломках огромного двигателя Столицы, что на другом берегу был. На том и порешили – но тут прорвалась к ним Комачи с требованиями взять ее с собой. Сестра-то ее, Кирара, вслед ей влетела, и давай извиняться, но дело-то сделано было – и сам Кикучио-сан не хотел расставаться с маленькой Микумари. И пошли они втроем – Комачи на плече Кикучио (и родословную она липовую ему вернула – так горд был, зарыдал просто), а Горо-сама рядом, и все шутят, смеются. Посмотришь – глаз радуется! *** Шичироджи было хорошо. Хорошо и весело. Он блаженно возлежал на подушках в гостевой спальне дворца Аямаро, улыбался во все тридцать два белых зуба и смотрел в потолок. На потолке крутились увлекательнейшие картины новой жизни. …Кьюзо! Кьюзо пришел! Да это же идеально. Как больше всех среди организаторов и подопытных знающий о, собственно, ритуале, Шичироджи мог сказать: Кьюзо не изменился. И жить он будет еще долго и, по возможности, счастливо. Причем жить, полностью занимая свободное время Камбея и не давая генералу скатиться ни в какую депрессию. Это сулило Счастье. Масамунэ сидел на циновке у футона и довольно – как гонец, принесший хорошую весть – жмурился. Видимо, догадался Шичироджи, Юкино во всех подробностях просветила его относительно нынешнего уклада жизни выживших самураев. Ну и хорошо. А вот он в ближайшую неделю в «Светлячка» не сунется ни за какие коврижки. Там сейчас будут такие разборки – Северный Император обзавидуется. Серьезно. А раз не в Веселую деревню, то куда? - Маса-сан, - заговорщицки протянул Шичироджи, - а не хотите ли вы посетить со мной вместе прославленную деревню Канну? Масамунэ радостно ухмыльнулся и подмигнул. Сердце Шичироджи пело. ***
TT (с чужого компа): *** Кьюзо стоял и смотрел на Камбея. Камбей стоял и смотрел на Кьюзо. Где-то в солнечном сплетении у Кьюзо гремели огненные шары. А Камбей стоял напротив и… просто стоял, и все. Так бы им, наверное, и стоять, но тут в один момент с правого конца коридора послышался топоток служанки, а с левого – стук маленьких гэта Юкино и шорох ее многослойного платья. Камбей очнулся; оглянулся по сторонам. Потом как-то оказался рядом с Кьюзо и, схватив того за плечо, протащил в одну из занятых комнат. В комнате пила компания. Люди шокировано обернулись на появление двух самураев. Камбей сделал суровое лицо, сообщил: «Срочное дело по охране заведения. Позволите пройти?», дождался понимающих кивков и потянул Кьюзо к неприметной двери в противоположном конце помещения. За дверью оказалась галерея. Камбей направился, видимо, к своей комнате, не выпуская рукава Кьюзо – тот поневоле пошел за ним. Он был в некотором смятении. Камбей же, напротив, был предельно сосредоточен. Протолкнул Кьюзо в комнату, задвинул седзи, погасил лампу. Знак для Юкино: тут никого нет. Смешная уловка. Кьюзо осел на расстеленный футон. Ему было жарко; рука горела там, где его своей неслабой хваткой держал Камбей. Закатные лучи, проникающие сквозь тонкую бумагу седзи – галерея-то была наружной – золотили волосы Камбея. Кьюзо поплыл. - Итак? – обманчиво-нежно задал вопрос Камбей. - Я пришел. – Спокойно ответил Кьюзо. Секунду назад его настигло озарение: а что, если попытаться сделать вид, что он не изменился? Как явно соскучившийся по битвам и вниманию Камбей будет реагировать? Интересно. - Это я вижу, - прищурился Камбей. – Но как ты докажешь, что ты – это ты, как ты выжил и зачем пришел? - Взять с тебя долг. Был один такой, правда? – нахмурился Кьюзо. Ему было очень смешно, но прорвавшаяся улыбка разрушила бы все планы. - Был. Я польщен, что ты ради меня пришел сюда прямиком из могилы, - хмыкнул генерал, - но все же, как с доказательствами? Кьюзо понимал здоровую паранойю Камбея – еще бы, явился после четырех лет и, действительно, прямо из могилы, - и недрогнувшим тоном предоставил требуемое: - Сразимся? Камбей откровенно ухмыльнулся: - Разумеется. Но ты изменился. Раньше ты бы заявил, что пришел за моей смертью и немедленно потребовал бы ее. Ты можешь убить меня – я безоружен. – Вскинул он пустые руки. - Я не хочу убить тебя. Я предложил сражаться, - вырвалось у Кьюзо. Он прикусил язык, но было поздно: на лице Камбея проступало изумление. - Ты действительно изменился. - Допустим. Где твой меч? - У Кацуширо, - пожал плечами Камбей. Теперь уже Кьюзо изумился. - Ты отдал свой меч этому щенку? Камбей вздохнул: - Он уже не щенок. И ему этот меч сейчас нужнее, чем мне. Кьюзо косо усмехнулся. - Конкретно сейчас от него зависит твоя жизнь. Под ребрами билось солнце. Камбей улыбался. *** Кацу скакал во весь опор. От Канны до Веселой деревни – если верхом и через Пещеру – было как минимум двое суток пути. Без отдыха и если загнать животное. Но сейчас Кацуширо должен был как можно скорее прибыть в «Светлячка» для спасения сенсея от кровожадного маньяка Кьюзо – и значит, Кацу пойдет на все жертвы! Ритуал удался. На все сто удался! Удался так, что лучше бы ему не удаваться. Подумать только, Кьюзо. Их четырех – именно Кьюзо. Прекрасный, разумеется, великий, безусловно, но жаждавший убить сенсея. Да этот ассасин Камбея с легкостью застанет врасплох и зарежет, как поросенка, а у сенсея даже не будет при себе меча, чтобы защититься. А во всем виноват он, Кацуширо. Плохо ему, видите ли, стало. Тошно. А учителю что, хорошо? Ритуал они задумали. Вот прикончит этот великий воин сейчас сенсея, всем, можно подумать, станет легко. От его возвращения к жизни на развалинах Столицы – большущая воронка. Мечи пропали. Еще обнаружили пропажу глиняной чашки и пары горстей риса. Ну правильно. Питаться ему чем-то надо. И сходится, все по времени сходится. Красное у них там мелькало… Кацу скакал во весь опор. Вытирал пот, льющий по лицу, на ходу отстегивал флягу, пил, пристегивал обратно. Гнал. Мучился виной своей. Ему и в голову не пришло вспомнить о том, кто же все-таки был сильнейшим в их семерке. И о том, что принципиальный Кьюзо никогда бы не убил Камбея не во время поединка. И о том, что вся затея была начата именно для того, чтобы у сенсея появилась Проблема. И, наконец, о том, что даже сейчас Камбея невозможно было застать врасплох, и что он виртуозно дрался любыми подручными предметами. Кацу скакал во весь опор. ***
TT (с чужого компа): *** Конечно, не получилось у них тогда поединка. И ничего другого – тоже. Юкино обнаружила Камбея; тот, нехорошо улыбнувшись, потребовал объяснений. Хозяйка «Светляка», изящно обмахиваясь веером с райскими птицами, сообщила, что и понятия не имеет, откуда тут взялся Кьюзо-доно, и вообще не уверена в том, что он настоящий. Она увидела его прислонившимся к стене, провожая важных гостей, и позвала Камбея, чтобы он разобрался. Да как вообще господину самураю пришла в голову мысль, что Юкино может что-то знать?.. А также не принимайте на свой счет, Камбей-доно, голодный взгляд Кьюзо-доно. Плащ сидит на нем гораздо свободнее, чем раньше. Не желает ли господин самурай отобедать? – Это уже Кьюзо. Кьюзо желал. Пусть и не со всем в речи Юкино был согласен. Но намек услышал верно – что-то Юкино знает, и предстоящий разговор не для ушей Камбея. Да и есть, опять же, хотелось. Камбей выглядел откровенно недовольным; сжатые его губы явно обещали Кьюзо еще один тяжелый разговор в последующем. Ну ладно. Мы не раз и не два еще так столкнемся, Шимада, только пусть это в итоге чем-то кончается, хорошо? А то я не люблю впустую прыгать… То есть, нерациональных действий, конечно. Кьюзо, до того индифферентно сидевший на камбеевском футоне, встал, поклонился хозяйке в знак приветствия и согласия. Повернулся к Камбею, склонил голову, подавляя улыбку – «позже поговорим». И пошел за Юкино. По дороге они не говорили. Юкино заглянула в кухню, коротко отдала распоряжения; затем провела Кьюзо в какой-то кабинет. Сели. Хозяйка достала свой веер и, плавно обмахиваясь, начала говорить. Рассказала про всем надоевшее состояние Камбея, про свод идей Кацуширо и Шичироджи (Кьюзо улыбку все-таки не сдержал), про ритуал и про то, что сейчас Шичироджи в Кого узнает подробности. Кьюзо был не то, чтобы очень удивлен. Для него главное событие эпопеи уже состоялось – он был жив. На вопрос о том, почему первым (и единственным ли) воскресился именно он, Юкино развела руками. А потом принесли подносы. «Еда! – подумал Кьюзо. – Еда!» И начал есть. Выдержка от этих запахов у него куда-то улетучилась. Юкино довольно наблюдала за тем, как он поглощает содержимое тарелочек, и предложила остаться погостить. Платил, разумеется, Шичироджи. Кьюзо сделал паузу в своем священнодействии и чинно поблагодарил хозяйку. Приглашение было, фактически, бессрочным, а значит, площадка для танцев с Камбеем была определена. Кьюзо стало хорошо. Теперь, когда ничто человеческое ему было не чуждо, и не было нужды себя в чем-то ограничивать во имя самоконтроля и учения, можно было позволить себе расслабиться. Он жив, он сыт и дома, Камбей рядом и готовится к прыжку. Чего еще желать? Юкино почувствовала исходящие от Кьюзо волны довольства, но удивления не показала. «Наверное, решила не сравнивать «до» и «после», - лениво догадался Кьюзо, - мудрая женщина». Мудрая женщина же явно для себя что-то решила и добила Кьюзо: - Для вас готовится баня. Как дойти туда и вашу комнату вам покажет служанка. – Хлопок в ладоши, и появляется миловидная девушка - из тех, кажется, что спасал из Столицы Камбей. – Приятного вечера. Гейша улыбнулась Кьюзо, встала и пошла к выходу. У дверей замедлилась и, поколебавшись, сказала с улыбкой. - Как сильно может изменить человека хорошая цель. Не находите? Кьюзо уже открыто ухмыльнулся в ответ. И отбил подачу, подтверждая догадку: - Вы совершенно правы, Юкино-сан. Всегда поражался женской мудрости. «Еще со времен Школы, да. Ох, как же они метали шпильки» - мелькнуло в голове у Кьюзо. Юкино кивнула и вышла. Кьюзо спокойно доел, затем поднял взгляд на служанку. Девушка поманила его за собой в коридор; показала его комнату, потом подвела к ванной и распрощалась. Датчик наслаждения Кьюзо зашкалил. Он лежал в традиционной лохани с горячей водой. Пар, поднимавшийся от воды, доносил ароматы мандарина и бергамота. Кьюзо расплавлялся, растворялся, смешивался с водой, поднимался вверх паром и просачивался крохотными каплями сквозь доски. Полутьма, царившая в помещении, позволяла не напрягать глаз. Кьюзо было тепло и сонно, но позволить себе заснуть здесь – без оружия, без одежды, в теплом пару в лоханке, будучи совершенно беззащитным для, безусловно, поджидающего любого случая для нападения Камбея – он не мог. Кьюзо окунулся, вздохнул, и, умерив паранойю, полез из ванны прочь. Обернул полотенце вокруг бедер и, слегка качаясь (перепад давления, скользкий пол, горячий пар), пошел одеваться в предбанник. Мысли его витали где-то далеко, фирменная самурайская бдительность слегка понизила свою эффективность под воздействием различных факторов, так что не было ничего удивительного в том, что встретив в дверях Шимаду-сама, Кьюзо не счел нужным уступать дорогу и решил протиснуться сбоку. То, что такое решение было очень и очень чревато, Кьюзо понял мгновением позже, когда Камбей прижал его к косяку и навис. Тогда Красный Самурай крупно пожалел о том, что ниже Камбея ростом, о чрезмерно горячей ванне и своем расхлябанном состоянии, и – главное! – о том, что Шимада-сама по какой-то своей причине категорически не признает полотенец. Камбей-то, наверное, был намерен повыяснять отношения. Кьюзо же приближался к отключке. Именно тогда он познал отрицательную сторону своей «живости» - собраться не получалось. Взгляд блуждал, где хотел, преимущественно скатываясь вниз (чтобы не видеть гневных очей Камбея, конечно) и, собственно, видя. Увиденное – загорелое, темное, мускулистое и сильное – нравилось уже не только глазам. Кьюзо покраснел и бессильно отвел взгляд в сторону. Камбей тяжело выдохнул. «Понял, значит, - сделал вывод догадливый Кьюзо. – Интересно, что сейчас будет делать». В пассивной позиции, пусть и вынужденной, были свои плюсы. Решение принимал не он. Внутри стояла стена пламени, постепенно перекидываясь на тело. Горели ладони, щеки и те места, где прижимался Камбей. Кьюзо безмятежно улыбнулся и посмотрел Камбею в глаза. Камбей в каком-то переходном состоянии таращился на Кьюзо. Кьюзо хмыкнул и задрал бровь. Камбей выразительно указал взглядом вниз. Кьюзо склонил голову – «Да что ты говоришь…». Камбей прошелся взглядом по мокрым светлым волосам, светлым плечам с невысохшими каплями воды, по шее Кьюзо, – шрам, между прочим, сохранился – по кромке полотенца. А потом отступил и толкнул Кьюзо в направлении раздевалки. Сам же остался в помещении для мытья, что-то бормоча. Несколько дезориентированный Кьюзо успел разобрать только едва слышное «колокольчик». Одеваясь, Кьюзо пыхтел от злости. Мало того, что согнал сонное настроение, возбудил и ушел мыться (да-да, просто мыться, это от Кьюзо-то), так еще и с цветочком полевым сравнил. Все-таки Кьюзо был совершенно не виноват, что его прическа действительно чем-то этот цветочек напоминала… Сон не шел. Кьюзо лежал в постели и анализировал. Близость Камбея совершенно напрочь отбивала все благие помыслы относительно разговоров, единения душ, культурного наследия и сеяния добра. С ним хотелось либо драться, либо трахаться, и гораздо чаще все же второе. Как ни прискорбно. «Сколько тебе лет, - рассердился Кьюзо, - ведешь себя как мальчишка. Как Кацуширо при виде Жрицы. Стыдись». Но несмотря на отвращение к этим конкретным соплякам (немало – из-за претензий Жрицы относительно Камбея), желания никуда не девались. «Наверное, это необходимо. Вот проведем пару суток в постели – начнем разговаривать, быть может», - попытался оптимистично настроить себя Кьюзо. Но оптимизм существенно омрачался сегодняшней выходкой Шимады. «Ну чего ему еще надо было. Я – готов, мозги растеклись еще в ванне. Ему даже раздеваться бы не пришлось. Лавок до черта». У воспитанного в Школе и закаленного в Батальоне Кьюзо было заложено на подкорке: можно – везде. И если кто-то придирается, это уже нежелание. О том, что Камбею нужна «акклиматизация», и, может быть, он вообще по-другому любит, Кьюзо не подумал. Предпочитает девочек – ерунда. Всем понятно было, что помимо радостей и горестей Камбей делил с «женой» постель. Предпочитает блондинов? Кьюзо накрутил на палец прядку. Строго голубоглазых? Ну да, смешно. Внезапно осознав абсурдность внутреннего диалога, Кьюзо оборвал себя. Не хватало еще великому самураю, воскресшему из мертвых, мастеру самоконтроля, думать про то, как обольстить другого великого самурая. Завтра вызовет его на бой – и все решится. Сделав выбор, Кьюзо перевернулся на другой бок и заснул. *** Шичироджи и Масамунэ пересекали пустыню, коротая время за разговором. У подельников было, что обсудить и над чем подшутить, а что нужно в пути помимо хорошего спутника и актуальной шутки? Момотаро радовался. Огонь возмездия уже настиг Камбея, а когда страсти поулягутся, подойдет остальная часть компании, и великая семерка будет снова в сборе. На то, что остальные тоже воскреснут, у Шичироджи были надежды. Даже не так – Надежды. И Расчеты. Шествие же в Канну подразумевало нахождение там виновника затеи Кацуширо и его допрос с пристрастием. Тот, небось, и не подозревает, что его действия возымели такой результат… Даже сам Шичи чувствовал себя ожившим и обновленным. Накрыло осознание застоя в жизни – эти годы в «Светлячке», вечера с клиентами, перепалки с великим полководцем, почти семейные ночи с Юкино. Скучно. Закостенел, зарос, моллюск какой-то. «На войну, что ли, податься. – В порыве тоски подумать Шичироджи, - на Север. Кацу, правда, плевался по возвращении, но я-то не он…». Хотя ерундой все это было, конечно. Масамунэ замечал состояние самурая и помогал беседой; Шичи с готовностью отрешался от мрачных мыслей о том, что войны им всем не миновать. С чего, почему – не знал, а докапываться не хотел. Но так или иначе шли дни и самураи, и дойти бы им, действительно, до самой Канны, если бы не происшествие. Дело было на четвертые сутки пути. Сворачивая в предрассветной дымке лагерь, зоркий Масамунэ углядел на горизонте группку людей подозрительно знакомых очертаний. Шли, надо сказать, по «тракту» - самой популярной у путешествующих в этих краях дороге. И ничего не было бы удивительного, если бы не очень, очень похожая на одного их общего знакомого фигура посреди. Однако на таком расстоянии велика возможность ошибиться. Шичироджи с Масамунэ поспешили закончить сборы и пошли навстречу путникам, чувствуя близкий конец своих страданий. Наконец приблизились на достаточное расстояние, чтобы сказать: это действительно недостающая тройка самураев. Кикучио с каким-то наростом на плече – видимо, Комачи напросилась с ним! – посередке, Хейхачи и Горобей по бокам. Шичироджи разулыбался, прямо-таки ощущая окончание своей нормальной и, оказывается, страшно надоевшей жизни. «На том берегу» их тоже явно узнали. Кикучио забегал, выпуская пар, а потом с удвоенной скоростью понесся навстречу. Комачи визжала и махала руками. И даже с дальнего расстояния было видно, как два оставшихся в одиночестве стеболвана переглянулись и помчались за Кикучио. От взгляда на них дух захватывало. Шичироджи не удержался от искушения – умеет же Кикучио задать настроение – и тоже побежал. Оставшийся в одиночестве старик Маса сначала хохотал, наблюдая, как великие самураи бодро бегут навстречу друг другу, – во весь опор, пуская пар, выкидывая коленца и смеясь - а потом, вздохнув, запрыгал следом. И в самом деле – не отрываться же от коллектива? Вот так, на рассвете, они и встретились.
Ронин: ох, ты боже мой..... дыхание перехватило.... прекрасно!
ТТ (там же): Ронин *кланяется* спасибо, спасибо, ооочень рад)
Tisch: ТТ Ох, как все у вас... Все интереснее и интереснее)) Мне очень нравится Ваш Кьюзо. Он такой настоящий... Здорово!
ТТ: Tisch да, мы такие)) очень старалась его сделать таким. спасибо!
ТТ: продолжаем пить хлорку) IV. Reunion Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет. Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись! И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет: "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!" И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет: "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!" О.Митяев, «Изгиб гитары желтой» Фpодо (Cэму): Ты лей, ты не стесняйся! Боpомиp: Ох, что-то мне хpеново... Гэндальф: «Аш назг», а дальше матом... Гимли: Еще посуда есть? Леголас: Давайте лучше выпьем, я тост придумал новый. Бильбо: Как здорово, что все мы здесь... Леголас: А Cауpон не здесь. Толкиенисты Yet they were of a different kind, The names that stilled your childish play, The have gone about the world like wind, But little time had they to pray For whom the hangman's rope was spun, And what, God help us, could they save? Romantic Ireland's dead and gone, It's with O'Leary in the grave. W.B.Yeats, «September 1913», спето и сыграно Хелависой …я приду пешком, если хватит силы, за единственным, что о тебе в России мне напомнит. Хоть против правил возвращаться за тем, что другой оставил. И.Бродский Деревня Канна, наверное, проклята. Ушла Микумари-то бывшая. Ушла вслед за самураями, одна ушла. Осталась только старуха-жрица, а Кирара-доно через пару дней после них собрала мешок, взяла шляпу старую – и поминай как звали. Пробовали ее остановить, конечно. И Рикичи с женой, и бабка, и даже Старейшина. Но она – аж дрожь берет, сталь в глазах – говорила, что не понять им ее, и все равно она больше не слышит воды, так пусть же хоть увидит его, самурая-то своего. И чтобы не искали, вернется, мол, к пашне, а раньше – не ждите, и сестру приведет. А ведь осень уже. Холодает. Как же там Кирара-то одна, в городе и по пустыне? Проклята Канна, и прокляты жители ее! *** Наутро они наконец схватились. Кьюзо ночью думал. Камбей, видимо, тоже ночью думал… и, понятно, надумал. Мысль. Какую-то Идею. Потому пришел рано утром с вызовом, но не учел состояния разбуженного Кьюзо – злого, невыспавшегося и к тому же очень не любившего чужих в комнате. За что и был наказан. Самые, несомненно, умелые и ученые самураи этой эры позорно, но с увлечением бились на разоренном футоне, уходили из-под удара красивым прыжком через столик и уклонялись, заставляя ладонь противника сломать балку, а не какую-то там шею. Изящно взмахивая руками, проламывал Кьюзо седзи в слитом движении; цеплялся белый позерский шарф Камбея за какой-то крюк в стене. Эпическая битва была в корне неправильной, но увлекательной: нечасто самураи дрались врукопашную, без меча, и совсем уж редко дело происходило на таком маленьком пространстве, как комната, а людей, видевших ту одежду, в которой он спал, Кьюзо мог пересчитать по пальцам. По сути, он лишь снимал плащ, обвязку и обувь, а эффект-то какой… Неверный свитер без черной дряни сползал и открывал для удара плечи, но зато ничего не сковывало движение. Кьюзо получал удовольствие. Убить Камбея или быть убитым – это ему сейчас не грозило, а ведь какая разминка, какое начало дня… Настроение улучшалось пропорционально разгрому комнаты – никто не старался быть аккуратным, да и места откровенно не хватало. В коридор же Камбей почему-то не уходил, и Кьюзо не стремился тоже. Ему и так было хорошо. Раздражение растворялось; после пары пропущенных ударов голова стала мыслить четко и быстро. Шарф Камбея белым флагом колыхался на стенке; схватка постепенно переходила в разряд танца, и Кьюзо уже предвкушал развязку. Зачем-то же Камбей эту драку затеял? «Затеял, - осознал Кьюзо, пропуская подсечку, - да. Уложить меня в кровать… То есть, на футон». Упомянутый футон был неудобен сбитыми простынями, но это было сущим пустяком по сравнению с градом ударов, посыпавшихся сверху. Кьюзо проявлял чудеса гибкости, вертясь угрем и выдираясь из-под Камбея. Камбей же хмыкал и пытался взять противника в захват. Быть захваченным на собственном футоне в собственной комнате Кьюзо по ему самому неясной причине не хотел, его свитер катастрофически сползал, сковывая локти и делая возможным удар в солнечное сплетение. С такого расстояния и с его-то силой Камбей мигом вырубит… Что будет дальше, Кьюзо думать не хотел, будь это лекция про сугубо правильную сексуальную ориентацию Шимады-сама или же изнасилование с особой жестокостью. Томно-банные настроения по утру выветрились, да и роль Кьюзо предпочитал, если начистоту, активную. Проблема была в том, что Камбей тоже предпочитал активную роль. В порыве вдохновения Кьюзо вырвался-таки и распластался по груди Камбея, прижимая локтем его кадык. И тут же осознал основное преимущество визави в контактном бою – Камбей был и выше, и сильнее, да еще и весом больше – нет шансов. Пара секунд, и Кьюзо повержен. Отчаянный Кьюзо попытался схватить второй рукой руки Камбея и перекинул ногу, давя на чужой живот. Руки уворачивались, Камбей уже почти открыто смеялся над детской возней, – да, скатились, нечего сказать – живот был тверд и надежен, так что Кьюзо постепенно успокоился. Обстановка разрядилась. «Сейчас начнет спич, - с некой тоской подумал хозяин комнаты, - будет вещать про ячейку общества и обязанности». - Я рад, что ты вернулся, - с обычным каменным выражением на лице сказал Камбей. Кьюзо от неожиданности поперхнулся. - И еще больше рад, что ты больше не хочешь меня убивать. Кьюзо справился с собой и придал лику равнодушность. - Так что я, наверное, пойду, - заключил Камбей, - а спарринг устроим после полудня на заднем дворе. Он сместил с себя Кьюзо и начал подниматься. Кьюзо за долю секунды принял решение. Позволить ему уйти сейчас означало не только проиграть, но и дать понять – я принимаю такое положение вещей, я согласен быть твоим партнером для спарринга, я больше от тебя ничего не хочу и вообще пришел в гости к Шичироджи. Кьюзо молниеносно выбросил ногу. Камбей упал. Кьюзо взлетел на него. Улыбнулся. И тут почувствовал, как его огонь превращает все окружающее в пустыню, и его самого тоже, и больше он ни слова не может сказать. ***
ТТ: *** Застолье было грандиозным. Плечи Кикучио были нагружены рисом и рисовой водкой – застарелая благодарность деревенских жителей вылилась в обеспечение провиантом. Так что трапезу по случаю воссоединения было решено устроить прямо тут, не дожидаясь прибытия. Самураи обменялись новостями – вновь прибывшие узнали, кто же в итоге выжил, как выжил, чем все кончилось и что сейчас творится. Кикучио предложил немедленно мчаться в Веселую деревню и спасать Камбея; Горобей радостно заявил, что они там справятся без чужой помощи; Хей согласно промолчал, – не отошел от шока, заключил Момотаро. Сам он решил податься на войну, но выдвигать предложение не стал – все же это было его личным делом, да и вряд ли сейчас воскреснувшим охота вновь воевать. Так что они пили. Хвалимая и любимая всеми Комачи гордо приготовила рис и заснула на теплом Кикучио непробудным сном. Самураи встали лагерем в пустыне, и это было не очень удобно. Пожалуй, они отойдут в леса, на пару дней пути от Канны, и там подождут, пока «эти двое» «добьют друг друга окончательно» в «Светляке». Атмосфера была легкой и ненапряженной, рекой лились саке, шутки и предложения. На раскатистом «как здорово, что все мы здесь, а этих маньяков здесь не-е-ет» Горобея Момотаро понял, что уже не прочь бы и того, поспать. Маньяками были Укё с бандой и, действительно, было хорошо, что их тут нет. Слегка качаясь – и будучи весьма гордым, что это «слегка» было все-таки «слегка», Шичироджи направлялся в сторонку от огня, где продолжали квасить и травить байки Масамунэ, Кикучио и Горобей. Шел Момотаро во вполне конкретную сторону – где-то рядом располагалась свалка их походных принадлежностей и его накидка, на которую можно было повалиться и заснуть. Шичироджи шел-шел, и вдруг замер. На дальнем камушке, – хотя, скорее, скале – виделся знакомый по долгим ночным обходам стройки силуэт. У костра Хейхачи не было уже давно. Шичироджи сложил два и два и пошел друга разговаривать. *** - Я плохой, - сказал Кьюзо пересохшими губами. - Ты не понимаешь. Я тебя убью. Маска, с таким трудом надетая, трещала по швам. Не убить его хотелось; совсем не убить. И Камбей знал это. От этого обоюдного знания, взгляда глаза в глаза, по животу будто расходились теплые золотые круги. Приятно до дрожи. А что же будет – может быть – когда они?.. «Подожди, - оборвал себя Кьюзо, - удостоверься. А то все выйдет очень смешно и глупо». Быть смешным Кьюзо не любил, быть глупым – тоже, но тратить время на ожидание и танцы не хотел. И был уверен, что Камбей тоже не хочет. Вот только как удостовериться… Были бы это первые дни после возрождения, Кьюзо бы и не сомневался – уже сейчас Камбей лежал бы под ним отнюдь не в схватке. Но азарт того времени прошел, да и маска вносила коррективы. Нужен был знак. Толчок. Кьюзо балансировал на острие. В открытое окно влетел мотылек. Сел на чудом устоявшую лампу, звучно стрекоча крылышками. И Кьюзо, и Камбей из положения «лежа» смотрели на мотылька. «Бабочка-капустница, тоже мне, - фыркнул мысленно Кьюзо. – Знак великий». Он повернул голову и посмотрел на губы соперника. Молчание было вязким и горячим, как сам день. «Давай же. Скажи что-нибудь. Ты же знаешь. Ты же тоже это ощущаешь». Камбей внутренний позыв Кьюзо услышал. Усмехнулся. Поднял руку, провел по светлым волосам едва ощутимо. - Здесь ты будешь первым. Не я. Я, - опять смешок, - подожду. Когда Кьюзо выпал из своей вязкой капли смолы-янтаря, его и след простыл. ***
ТТ: *** - Вот ты, Шичироджи-сан, - вещал Хей, - тебе же есть, ради чего жить. У тебя дом, Юкино-сан, Камбей, опять же. Кьюзо как воскрес – к нему побежал, вы говорите. Ему тоже есть, ради чего. От Кикучио ни на шаг не отходит эта мелкая, а Горо-сама очень, очень любит жить. А я не могу больше колоть поленья своим мечом. – Он потеребил куколку, - и один на войну я же не пойду. Вообще не пойду больше на войну. - Почему один? – удивился Шичироджи. - Да брось. Кьюзо и Камбею и тут хорошо. Кикучио теперь с Комачи будет, она же его не пустит, да еще и в другие страны… Горо-сама скорее будет наслаждаться жизнью в Кого, а ты больше не покинешь свою хозяйку. - Ну почему же. Вполне возможно… - Перестань. Я знаю, что вам всем сейчас хорошо, а вот я – не на своем месте. – Вздохнул Хей. – Это возвращение… Оно что-то меняет в тебе. Раньше я ненавидел свое прошлое. Теперь я могу признать – и предательство, и скитания, и то, как убивал. Не жалею больше. Но не понимаю, как жить теперь. Мне… незачем, понимаешь, Шичироджи-сан? Шичироджи не знал, что сказать на откровение. Он и не предполагал, что ритуал что-то изменит. Думал, все останется, как было до смерти. Но оказалась все не так. И действительно – идти-то было Хейхачи некуда. Если он раньше подавлял вину и нанимался куда ни попадя, то сейчас, с его осознанием, Хаяшиде станет тяжело. Садясь на камень рядом с Хейхачи полчаса назад, Момотаро не рассчитывал на такие разговоры. Хей никогда ни с кем не делился, и единственный разговор по душам у него, на памяти Шичироджи, состоялся с Камбеем. Тот рассказывал как-то. Про тяжесть непрощения. И самоугнетания. «Кто бы говорил», нахмурил брови Шичироджи. Потом решительно отодвинул мысли о Камбее в сторону и стал думать над словами Хея – на самом деле, что бы там можно было сделать? У Кьюзо, по сути, вопрос самоопределения и не стоял даже, а вот Хею следовало серьезно помочь. Незачем жить. Зачем живут? Сам Шичи сейчас жил просто так, Кьюзо жил Камбеем, Кикучио – ради Комачи и соратников, Горобей ради удовольствия. Умудрялся получать его всегда и везде, пусть и нелегка была жизнь шута для него. Суицидальные нотки, правда, проскальзывали иногда и в его философии, но в целом это было достаточно… позитивно, что ли. Итак, следовало либо найти Хею человека, рядом с которым вечный вопрос о смысле жизни перестанет волновать Хаяшиду, либо Идею, воплощением которой в жизнь он и будет заниматься. Говорить о смысле жизни, правда, у самураев было крайне не принято – служи! – да и возраст был не тот. Но раз уж Хей обратился за помощью, озвучить варианты стоило. Шичи в который раз вздохнул (нашли психоаналитика!) и сказал: - Мы с тобой идем в Кого. - Зачем? – встрепенулся задумавшийся Хей. - Искать тебе дело жизни, великую идею или же даму сердца. Хей согнулся пополам. Шичироджи удовлетворенно оглядел его – не помог с проблемой, так хоть рассмешил. Хейхачи же, отсмеявшись, поведал: - Дамой моего сердца навсегда останется непревзойденная артистка Навозу. Никто не в силах ее заменить. Давай без этого всего – я уже давно не верю в такие вещи. - Какие такие? - предпринял попытку порыться в душе механика Момотаро. - Ты понял. Закрыли тему. – Посуровел Хей. - Хорошо-хорошо. Я помочь тебе хочу. Значит, мы с тобой идем в Кого… - …Искать мне дело жизни или великую идею. Идет! И они пошли. *** Кьюзо сердито расправил футон и лег досыпать. Заснул он незадолго до прихода Камбея, делать в такое время в «Светляке» было нечего (да в «Светлячке» вообще было нечего делать, кроме как сталкиваться с Камбеем!), и спать все-таки хотелось. На утренние тренировки Кьюзо с чистой душой наплевал – Камбей, вот лучшая тренировка! – и заснул праведным сном человека, сосредоточенно посылающего к черту свои привычки, учение и режим. Тогда-то ему и приснился первый сон. Они сидят на том футоне в комнате Камбея. На улице - темнота. Неярко горит лампа. Тепло. Кьюзо опирается о стену. Его плащ остался где-то у двери. Камбей склонился над ним и ставит засосы на правом плече. Кьюзо вяло проклинает отсутствие верха у свитера – Камбей умудряется подобраться к ключицам, не снимая с Кьюзо больше одежды. Огонь горит почему-то по-другому. Не хочется делать чего-то, спорить, добиваться. Огонь разлился, и Кьюзо может только оседать, прерывисто дышать, чуть ли не трепетать – Камбей умелый любовник. С ним хорошо. Пламя-в-груди лениво колышется, пламя-из-лампы лениво освещает комнату. Время опять обволакивает, как мед, свитер стекает с плеча, никогда не думал, что у меня такие чувствительные предплечья, да что же ты делаешь… Вверх, опять ключицы, шея закрыта обвязкой, подбородок запрокинут, огонь течет по животу – противоположно движению губ, а они уже слишком близко ко рту Кьюзо - Нельзя! Это слишком неприлично.* Нельзя. Не в губы. Кьюзо дернулся, потом сел на футоне. По телу разливался жар. Выругавшись, Кьюзо оделся и пошел тренироваться. Это начинало раздражать. ***
ТТ: *** Пошли они, конечно, не в Кого. Спать пошли. По-братски разделили накидку Шичироджи; Хей сразу, явно по армейской выучке, заснул. Сквозь дрему Момотаро слышал, как подтягивались к «лагерю» остальные самураи с Масамунэ, как укладывались рядом. Кикучио сначала пристраивал Комачи, потом решал пойти и сторожить костер, а то мало ли что… На вяло промелькнувшей мысли, что эта обстановка очень и очень далека от военной, и Шичироджи провалился в сон. Проснулись поздно. Привели себя в порядок – запасы еды и выпивки у Комачи еще оставались. Сели заседать. Спорили, куда пойти. Это все пролетало мимо Шичироджи. За ночь у него как-то сама собой сложилась новая жизненная стратегия. Сначала он найдет смысл жизни для Хея, потом махнет на войну, потом еще что-нибудь… Не в Веселую деревню. Не в «Светлячка». Ресурс его жизни порядочным семьянином был исчерпан, и долгов Шичироджи не видел. Он был рядом с прекрасной Юкино достаточно долго, и она найдет себе еще кого-то. В конечном итоге, даже ее невероятно сильная привязанность к нему постепенно преобразовывалась во что-то иное. Дружбу, наверное. «Итак, кризис среднего возраста я прошел с минимальными потерями, - заключил многомудрый Шичироджи, - можно двигаться дальше. Опытен, одинок, свободен». На лице Хея уже не было того затравленного выражения, и жестоко-решительного, как когда он встречал предателей, тоже не было. Это почему-то радовало Шичироджи. Спал он муторно, и этому явно способствовала голова Хея – на небольшом расстоянии от головы самого Шичироджи. «Сны передаются. И состояния. Не стоило делать этого», определил для себя он. Но какое-то решение Хаяшида принял. Это ложилось – приятной? – ношей ответственности на плечи Шичироджи. Будто предчувствие, что воевать в одиночку – не придется. *** Кацуширо был взмылен и вымотан. Он устал, хотел размять затекшие мышцы, пить, есть, мыться и спать. Но больше всего Кацуширо хотел увидеть живого сенсея и, будучи честным с собой, ожившего Кьюзо. До сих пор Кацуширо так до конца и не поверил. Достал доказательства, понял, осознал, но поверить – нет. Поверит он только тогда, когда увидит живьем. В «Светляке» ему всегда был обеспечен теплый прием и пристанище. Потому, едва он отдал поводья и со слегка обезумевшим видом направился в главный зал, его поймала Юкино-сан, которой, видимо, обо всем доложили. Поймала, оценила общий вид, и железным тоном отправила в баню. Кацуширо взмолился. Юкино-сан стояла на своем – «Все вопросы после мытья и трапезы, молодой господин. Не станете же вы оскорблять гейшу своим внешним видом?». Кацуширо сдался – не научился еще быть непреклонным под строгим, но очаровывающим женским взглядом – и отправился, куда было сказано. Мытье с массажем заняли два часа. Хозяйка заведения правильно поняла, чем занимался последние несколько суток Кацу, – скакал во весь опор, конечно – и послала к нему массажиста. Заснуть под его руками не получилось, мышцы болели неимоверно, и к обеденному столу Кацуширо попал злой, уставший, но совершенно не сонный. Там его ждал удар. В светлой небольшой комнатке за столом сидела не одна Юкино. Она-то как раз сидела не за столом, а рядом, и вела беседу. С Камбеем и Кьюзо, конечно. Кацуширо застыл на пороге. Присутствующие в комнате повернули к нему головы. …Кьюзо выглядел совершенно реально. Как-то немного иначе, чем в из последнюю встречу – щеки залила краска стыда из-за содеянного – но все равно реально. «Настоящий, - понял Кацу, - затея удалась». - А вот и герой дня, - приветливо сказала Юкино. Герой дня хлопнулся на колени. Самураи сидели и смотрели на него. Кацу выдохнул, а потом начал просить прощения. А Кьюзо сидел и слушал. *** Кьюзо устало вошел к себе. Манера общения Кацуширо его никогда не восхищала, оборвать же мальчишку – на бесконечных извинениях, подробных описаниях собственных мучений или же, опять же, нескончаемых догадках по поводу ритуала значило подставиться Камбею. Паранойя обострилась – казалось, будто тот поджидает случая поспорить с Кьюзо, что специально этого хочет, знает обо всех этих мыслях и снах, и хочет засмущать своими взглядами в глаза. Да не смущался бы Кьюзо, не его это была стезя, но сейчас с ним творилось нечто странное. Словом, после стычки, сна и вообще наблюдения о том, что после воскрешения его способность к надеванию маски безразличия существенно понизилась, Кьюзо решил не играть с огнем (в принципе и со своим), вследствие чего был вынужден выслушивать все то, что нес Кацу. Зря Юкино его столкнула с Камбеем, конечно. Если бы не ее ловкие замечания и старания по сглаживанию острых углов, Камбей бы точно догадался, зачем их всех вызывали к жизни, и устроил бы разбирательство. А так он поверил – ну, или сделал вид, Кьюзо не мог точно сказать – и на какое-то время буря отсрочена. Впрочем, вряд ли он, на самом деле, поверил в то, что Кацуширо мог пойти на такой поступок из чувства вины и желания увидеть товарищей. Кьюзо достал катаны и банку с полировальным маслом, предоставленную Юкино («видимо, из запасов Шичироджи»), и начал трудиться. Натирка и заточка мечей была по эффекту схожа с медитацией, но помогала занять руки и не требовала полного отрешения от реальности. Суммируя свои наблюдения и размышления, Кьюзо приходил к неутешительному выводу: первым делом он Камбея хочет. Сейчас и надолго, в нераздельное пользование. И, да, сначала они будут заниматься сексом, а потом уже говорить. Длительное воздержание, что ли, сказывается? Еще до смерти Кьюзо долго ни к кому не прикасался, и, что скрывать, грязная уловка Камбея и его руки, удерживавшие Кьюзо, были шоком. И, учитывая сегодняшние слова Камбея, первый и другие шаги будет делать Кьюзо. Не может не радовать. Однако атмосферу накаляет присутствующий Кацуширо, который любит появляться в тех местах и в то время, где совершенно не нужен, и злость Камбея. Кьюзо сидел рядом с ним за столом и буквально ощущал этот гнев. Ситуация осложняется возрастом Шимады и его общей склонностью к депрессивным состояниям. Впрочем, никто не говорил, что будет легко, а еще самураи трудностей не боятся. Кьюзо принял решение, – действовать как можно быстрее, уж больно не хотелось тянуть, но осмотрительно; интересна ответная стратегия Камбея – и пошел на бой. Приближался полдень.
ТТ: * когда-то в Японии считалось очень неприличным целоваться в губы. Я осмелилась перенести этот интересный момент в фик для разжигания межнациональной розни придания национального колорита
Tisch: ТТ Самые, несомненно, умелые и ученые самураи этой эры позорно, но с увлечением бились на разоренном футоне, уходили из-под удара красивым прыжком через столик и уклонялись, заставляя ладонь противника сломать балку, а не какую-то там шею. Картина так и стала перед глазами. После того, как узрела сие дивное видение, рот мне улыбкой растянуло до ушей. И этот оскал эта очаровательная улыбка, так и продержалась на физиономии до конца главы. И до сих пор держится. Короче, море позитива. Кьюзо, со своей параноей, очарователен. Читая про него, просто наслаждаюсь. Над Камбеем тянет гнусно похихикать *обожаю это состояние* Шичироджи... умеет же жить человек! Я осмелилась перенести этот интересный момент в фик для разжигания межнациональной розни придания национального колорита И Вам это удалось! Спасибо)))
полная версия страницы