Форум » Общий раздел » Соня Сэш. Сказки моего гарема: сказка шестая. авантюрный любовный роман, R » Ответить
Соня Сэш. Сказки моего гарема: сказка шестая. авантюрный любовный роман, R
Соня Сэш: Автор: Соня Сэш Бета: Чжан, Эрна Название: Сказки моего гарема. Сказка шестая: о том, что мужчины могут пить виски, но не могут плакать. Часть первая. Рейтинг: R Жанр: авантюрный любовный роман Предупреждение: не читайте это, если вы религиозный фанатик, член «Аль-Кайды», гомофоб, гей или просто историк-востоковед, специализирующийся на арабском или индийском Востоке. Ничего общего с реальным миром это не имеет. Авторские примечания: Цикл из 10-12 сказок. Действие происходит в оригинальном мире, созданном мной и Чжан, для исторической настольно-ролевой игры с элементами фэнтази «Ойкумена», где-то в самом начале эпохи Возрождения. Текст разделен на две части из-за объема и для удобства работы бет. Вторая и последняя часть будет выложена в течение недели.
Ответов - 15
Соня Сэш: «СКАЗКИ МОЕГО ГАРЕМА» Драка в ресторане. - А вот мой муж говорил: «Летом в Париже скучно». Я ему тогда и говорю: «Джон, ты – дурак!». И я опять была права! - Вы были правы, мадам!... неточная цитата из к/ф «Корона Российской империи» Однажды калифу Заалю-аль-Фаризу-ибн-Фейсалу-ибн-Сатибурзану-мелику-Аль-Мамляка-Бхарат сломали кайф, и даже его гарем не мог отвлечь повелителя от грустных дум. Великий визирь Джетта пригласил во дворец лучших лекарей Аль-Мамляки-Бхарата, но ни один из них не смог развеселить калифа. Затем великий визирь Джетта приказал найти и доставить во дворец самых красивых танцовщиц, самых искусных акробатов и заклинателей змей. Но калифу не нравились их представления. И тогда великий визирь Джетта обратился к мудрому дервишу Юсуфу-аль-Агабеку, который был в то время в Эль-Рийяде, и мудрейший из смертных посоветовал калифу найти счастливого человека и носить его халат, чтобы забыть свои горести и печали. По всей стране были разосланы гонцы, но люди в эмирствах оказались столь озабочены деньгами, пропитанием и семьей, что никто не смог сказать: «Да, я счастлив». И вот, наконец, один из гонцов доложил, что в глухой берберской деревушке был найден один горец, который назвал себя счастливым человеком. Великий визирь Джетта направился к калифу и упал перед ним ниц: «О Неугасимое Солнце, Повелитель Мира от Востока до Запада! Я выполнил ваш приказ и нашел счастливого человека». «И где же его халат? – нетерпеливо спросил калиф. – Неси же скорей, ибо горестные думы снедают меня, и я хочу найти забвение!». Но медлил великий визирь Джетта, а потом решился: «Увы, мой повелитель, этот приказ я не выполнил». Калиф расстроился и сказал: «Для меня нет невозможного в нашем государстве, и я не привык слышать отказы». На что великий визирь Джетта опустил голову и сказал: «Моя жизнь в ваших руках, повелитель. Но я не могу выполнить ваш приказ. Этот человек действительно счастлив, но он одинок и так беден, что у него нет даже халата». «Ну так подарите ему халат и жените! – воскликнул калиф. – Пусть у него тоже будет за что переживать, почему я должен один мучаться?». Говорят, с тех пор так и не было в Аль-Мамляка-Бхарате больше ни одного счастливого человека. Сказка шестая: о том, что мужчины могут пить виски, но не могут плакать Смысла нет перед будущим дверь запирать, Смысла нет между злом и добром выбирать, Небо мечет вслепую игральные кости, Все что выпало – надо успеть проиграть. Омар Хайям Не плачь, это солнце взойдет еще не раз, И твой поезд уходит не завтра – туда, где играет джаз Наш самый веселый на этой планете ансамбль!… «Крематорий»
Соня Сэш: Великий визирь Джетта был серьезно озабочен. Он уже не помнил, когда был так озабочен в последний раз. Должно быть, около пятнадцати лет назад - тогда ему сообщили о том, что его зовет к себе Повелитель, и высокий, начинающий крепчать юноша с тонким высокомерным лицом приказал приступить к обязанностям великого визиря. Куда делся предыдущий визирь – слухи ходили самые разные, например, о том, что накануне вечером чиновники видели пролетающего над Синим дворцом демона с огромными крыльями летучей мыши, держащего в когтях извивающуюся человеческую фигурку. Но бывший военачальник так и не узнал правды – должно быть, потому что, коллекционируя по долгу службы всевозможные сплетни и тайны, он ничего не хотел слышать об этой. Ему было достаточно того, что он помнил те времена - когда во время неистовой скачки по пустыне, догоняя в числе остальных воинов мчащегося впереди на белоснежном бхаратском скакуне калифа Фариза-аль-Фейсала, Джетта старался не потревожить прижавшегося к нему спиной мальчика. И того, какими доверчиво-восторженными были карие глаза, когда Зааль поворачивал голову, чтобы снизу вверх взглянуть на молодого воина, которому был вверен под угрозой смертной казни. Каждый раз Джетта чувствовал себя владельцем какого-то неизмеримого в золотых слитках богатства. Богатства, которого Фариз-ал-Фейсал совершенно не ценил – разве что как будущую смену для своего нелегкого государственного бремени. Собственно, таких же смуглых забавных зверенышей, постарше и помладше, по Сералю бегало великое множество, но только один из них, сын Феи Великого Эля, был по-настоящему породистым – похожий на отца, уже тогда невероятно красивый, с глазами цвета крепкого кофе. По необъяснимой причине ему меньше всего перепадало отцовской ласки, и Джетте порой казалось, что именно поэтому еще совсем маленький Зааль с такой настойчивостью каждый раз, когда калиф шел в поход на туарегов, выбирал молодого воина, его коня и бивак. По крайней мере, здесь его никогда не отталкивали и искренне принимали. Джетта научился лицемерить уже гораздо позже, а тогда, в пятнадцать лет, для этого не было никакой причины. С тех пор прошло много времени, темно-карие глаза перестали быть доверчивыми, а Джетта променял коня и саблю на бассейн с прохладной водой в саду Синего дворца и бесконечные свитки с делами. Однако, память – все-таки странная штука со своей собственной, неподвластной разуму логикой. Великий визирь не знал, что могло бы заставить его предать калифа Зааля-аль-Фариза. Именно поэтому он был так серьезно озабочен, хотя с утра все складывалось как нельзя лучше. Утро, как всегда, началось с обычной палящей жары, но к полудню откуда-то, вероятно – с берегов Красного моря, подул легкий, ни к чему не обязывающий ветерок. В саду, где великий визирь прохлаждался в наполовину полном бассейне, одновременно просматривая свитки, вдруг стало не так душно. Рабы, скрипящие тростниковыми палочками по навощенному пергаменту, выпрямились и принялись за работу с двойной скоростью. Даже Анвар, занятый расчетами бесконечных тюков зерна, муки и различных товаров, проходящих через кладовые Синего Дворца, поднял голову, смахнул со лба намокшую от пота челку и, довольно щурясь, осмотрелся вокруг с выражением неподдельного удовлетворения на лице. Этот молодой секретарь появился у главного визиря не так давно, но писцы уже успели от всей души возненавидеть его за кипучую энергию, так отличавшуюся от склонности ариев никогда никуда не спешить и все делать с толком и расстановкой. Порой получалось так, что рабы выматывались до обмороков, вынужденные ни на секунду не прерываться, и только изредка нехорошо поглядывали на монотонно диктующего им цифры золотоглазого юношу с волосами цвета меди. Честно говоря, сам визирь тоже предпочел бы, чтобы его секретарь был немного более медлительным, хотя расторопность Анвара не могла не радовать привыкшую к дисциплине душу бывшего командующего калифскими войсками. Однако, бывало и так, что визирь просто не успевал придумать новое задание, когда на него уже глядели умные золотисто-карие глаза, а ловкие руки протягивали готовую кипу отчетов. И каждый раз Джетта только мысленно вздыхал, отлично понимая, что причина столь бурного размаха Анваровой деятельности, скорее всего, кроется вовсе не в его природной работоспособности. Для визиря не было тайн в Запретном Дворце – и порой он ловил себя на том, что искренне сочувствует молодому наложнику, под глазами которого постоянно лежали темные тени, даже в те дни, когда калифу наскучивала его новая игрушка, и он не вызвал Анвара к себе. Знал Джетта и то, что Анвар относился к своим посещениям калифа так же, как и к работе – то есть, со всей ответственностью. Происходящее в спальне калифа, конечно, не входило в компетенцию визиря, но верные рабы докладывали: проблем евнухам Анвар не доставлял, приказы выполнял беспрекословно, словом, с тех пор, как познакомился с подземельями дворца, был существом молчаливым и послушным. Что не казалось визирю удивительным – в конце концов, по милости повелителя, столь же великодушного, как и справедливого, отец юноши получал неплохие доходы от своих сделок с Запретным Дворцом, благодаря которым уже обогнал всех своих конкурентов и стал самой крупной фигурой на Эль-Рийядском рынке. И все бы было ничего, но порой, когда Анвар вдруг переставал диктовать и словно устремлял в никуда начинавшие нехорошо полыхать каким-то слишком уж ярким пламенем глаза, Джетта невольно подозревал, что это спокойствие – всего лишь временная передышка. И тогда он радовался, что взял под контроль это похожее на яркую бабочку существо, когда тот сам попросил калифа пристроить его хоть к какому-нибудь делу. Будь на то воля Джетты, он бы предпочел избавиться от Анвара, несмотря на его преданность и неоценимую помощь. Торговец вызывал у главного визиря закономерную опаску. Но в последнее время калиф стал слишком нетерпимым к любым раздражителям и мог неожиданно прийти в плохое расположение духа. Джетта иногда сам осторожно навязывал еще не успевшего надоесть Анвара Повелителю, дабы дать выход скопившейся дурной энергии. Потому что ничем иным объяснить поведение властелина мира он не мог, как бы хорошо не изучил людей за сорок лет своей жизни и сколько бы не советовался с лекарями. Словом, в саду Синего дворца все шло мирно вплоть до того момента, как солнце, совершив свой взлет и поблистав на небе во всей красоте, не начало медленно, но верно спускаться к горизонту. Великий Эль прогневался на них неожиданно – Джетта впервые видел, чтобы главный евнух Масрур бегал, и бегал довольно быстро. Следом за ним с завываниями бежали еще два женоподобных евнуха и охрана, бряцающая копьями и сверкающими на солнце доспехами. Именно это бряцанье вывело великого визиря из полудремы, во время которой он размышлял о том, что нужно бы посоветоваться с дервишами насчет ближайшего будущего, обещанного звездами, потому как настоящее могло означать что угодно – от новых казней до масштабных реформ. Открыв глаза, Джетта обозрел эту странную картину, а заодно – поднявших головы писцов и замершего в недоумении на своей подушке Анвара. И в этот же момент интуиция подсказала ему, что с дервишами он – безнадежно опоздал, и настоящие неприятности только начинаются. Добежав до садика вся эта толпа во главе с Масруром рухнуло ниц перед бассейном, из которого уже выходил сохранивший воинскую стать сорокалетний визирь. Смуглые, расторопные рабы тут же поднесли ему полотенце и халат. -Что привело тебя ко мне, о Масрур, так поспешно? – спросил визирь, вытираемый полотенцем одним рабом и облачаемый в халат другим. -В-в-важные новости, мой г-г-г-господин! – круглые и влажные глаза Масрура вдруг повели себя странно: зрачки словно вдруг скатились вниз и указали главному визирю в сторону писцов и рыжеволосого наложника. Джетта глянул туда же – Анвар смотрел в их сторону с нескрываемым любопытством, сосредоточенно обкусывая ноготь указательного пальца. Нахмурившись, визирь приказал всем закончить работу. Анвар ушел последним, словно нехотя, обернувшись и посмотрев на Джетту с обидой и укоризной - так, как смотрит ребенок, которого незаслуженно лишили обеда. Должно быть, поэтому Джетта и взял молодого торговца к себе – слишком уж сильно тот напоминал ему другого ребенка, любившего обрывать стрекозам крылья, чтобы проверить, смогут ли они без них летать, а то и - сразу головы… -Я слушаю тебя, Масрур, - сказал великий визирь, принимая из рук раба чашку с кипящим, сваренным по всем правилам кофе. - Можешь говорить без опаски. -Я б-б-боюсь, мой г-г-господин, - Масрур и не думал вставать с колен. – Моей г-г-голове недолг-г-го осталось б-б-б-быть на плечах… -Не темни, - визирь отставил кофе. Все это начинало ему не нравиться. – Да встань ты! – прикрикнул он на испуганного евнуха. – Ну, так что могло поднять тебя с любимого ложа? -Поб-б-б-бег… - с трудом выговорил Масрур, и главный визирь разом превратился в самого озабоченного человека во всем Бхарате. - Керим? – безнадежно спросил он, лихорадочно соображая, есть ли в его распоряжении средства отвлечь калифа от припадка гнева в случае, если таковой случится. В последний раз не помогла даже танцовщица, привезенная из далекой Берберии и танцевавшая так, что даже бабочки зачарованно садились на перила балконов чтобы насладиться этой красотой. Но когда повелитель вытянул ногу, и об нее споткнулся идущий с яствами раб, гроза бушевала еще очень долго. Раб был наказан с несоответствующей ситуации жестокостью, танцовщицу продали уже на следующий день, а Джетте пришлось простоять в полупоклоне около часа, после чего разнылась поясница и дала знать о себе старая рана в левой ноге. Повелитель успокоился только после того, как вызвал Анвара и заперся с ним в спальне – зато последний на следующий день пришел в садик еще неразговорчивее обычного. Только на побледневшем лице с характерными тонкими чертами Бени-Бар-Кохба угрюмо сверкали из-под челки глаза, а багровые следы слишком жестких поцелуев под воротником халата свидетельствовали - сегодня, скорее всего, казней не будет. Словом, в этот раз все могло кончиться еще куда более плачевно. И если в этом виноват некий бандит с сонной и хитрой физиономией (нужно было казнить его еще тогда, на площади) – первой, несомненно, полетит его дурная голова. Печально, что вслед за нею могут полететь и другие головы – а Джетта уже давно понял, что только относительное спокойствие может сохранить стабильность в государстве, населенном столь разными племенами. Главный евнух Сераля и Спален Масрур кивнул, ничуть не удивив этим визиря, и принялся рассказывать. По мере его рассказа Джетта все чаще обеспокоено хватался за щеки с обреченным: «Вай, вай…», а под конец схватился за сердце, впервые в жизни отказывавшееся служить своему обладателю. Джетта дорого бы заплатил тому, кто согласился вместо него донести калифу печальную новость – о том, что, на сей раз, побег был совершен с необыкновенной наглостью, прямо из сердца Запретного Дворца. Что бежавшие обладали бесценной информацией, которой никто не должен был обладать в принципе. Более того – им помогал один из евнухов, которого нашли мертвым на месте побега – у него была сломана шея. Факт участия в деле евнуха немного приближал к пониманию загадки - побег был совершен одновременно из Спален и из Сераля, откуда исчезла одна из женщин-наложниц. О чем уже узнала Великая Госпожа, мать повелителя, и была чрезвычайно расстроена происшествием, поскольку именно эта рабыня подавала ей полотенце во время вечернего омовения. Оба побега заметили поздно, поскольку думали, что и мужчины, и женщина попросту отлеживаются в комнатах или гуляют по саду, пережидая жаркое время. Да оно и понятно – ни евнухи, ни ничего не заметившая охрана, не могли предположить, что можно сбежать, даже не выходя за пределы стены, окружающей самую старую и надежно защищенную от любых происков врагов часть – благословенный Элем Розовый Дворец. Не проходя охрану и не минуя евнухов – вот так легко и беззаботно просто взять и покинуть личные владения калифа. Но и это не было самым ужасным, что довелось услышать великому визирю в тот злополучный день. Калифская сокровищница, святая всех святых, находившаяся глубоко под землей и известная только нескольким надежным людям во дворце, оказалась взломана наглыми грабителями. Один из них остался лежать на полу в пустом помещении в виде отельных частей – головы и тела. Судя по всему, он попал в одну из ловушек, на всякий случай установленных в этом пустующем месте после того, как калиф приказал перевести все деньги и сокровища в лионский банк, о котором узнал от одного и европейских рабов, и изымал их оттуда только с помощью демонов. Убитый был каким-то неизвестным горцем с ярко-рыжей бородой и голубыми глазами. Джетта выслушал описание трупа и обреченно покачал головой – участие Керима в деле не представлялось больше загадкой. Откуда этот наглец знал секреты большинства ловушек и каким образом сумел пройти их все – осталось тайной. Зато на вопрос великого визиря: «О Великий Эль, зачем ему понадобилось проходить ловушки, если сокровищница была пуста? Пустынные духи повредили его разум?» - охрана дала абсолютно четкий ответ. После которого Джетта смеялся ровно пятнадцать минут, что уже очень смахивало на истерику. -Могу тебя порадовать, о Масрур, - затем сказал великий визирь уже спокойно. – Первым казнят тебя и начальника охраны. Затем остальных евнухов. Затем – большинство из стражников. Я, если будет на то воля Великого Эля и нашего повелителя, останусь жив… Но, честное слово, сейчас мне кажется, что лучше бы мне скончаться на месте, чем расстраивать нашего повелителя такими известиями! Снова повалившись ниц и уткнувшись лбом в землю, Масрур принялся рыдать, перемежая рыдания с просьбами Джетте помочь ему выпутаться из этой щекотливой ситуации. Рядом с ним точно также лежал побледневший, как смерть, начальник охраны, от отчаяния скрипя розовым песком дорожки на крепких белых зубах. А уже через полчаса калиф с непроницаемым лицом решительной походкой шагал по темным коридорам в направлении сокровищницы, сопровождаемый великим визирем, двумя надежными и немыми охранниками, а также ползущим впереди с невнятным шипением змеедемоном Синтрашши. -Ловушки работают? – это было первое, что услышал Джетта от калифа и поспешил дать отрицательный ответ. Кивнув, калиф приказал Синтрашши не выпускать его из вида и вошел в сокровищницу. Вслед за ним вошли все остальные и остановились, взирая на стену и на то, что так рассмешило великого визиря в словах начальника стражи. В полной тишине они смотрели на стену минут десять. За это время сердце Джетты ушло в пятки – сколько проблем придется улаживать после тех казней, которые, судя по молчанию повелителя, предстоят в ближайшие дни! Вай, лучше бы он родился у ослицы и никогда не знал бы горя, кроме ударов палкой хозяина!... -Судя по размерам, это явно принадлежит Кериму, - тоном знатока сказал калиф, прервав разыгравшееся воображение Джетты на самом интересном месте. – Только я не понимаю, почему именно зеленый цвет? -Вы, как всегда, правы, мой повелитель, - махнув на все рукой, ответил великий визирь. – Позовете демонов? Калиф повернул к почтительно стоящему позади визирю тонкий красивый профиль. -Зачем? – равнодушно спросил он. Великий визирь почувствовал, как его брови медленно ползут наверх, а в голосе невольно проскальзывает удивление: -Л-ловить беглецов, о мой повелитель. Разве я не угадал ваше желание? Или вы снова дадите им время? Боюсь, в этот раз это может быть опасным, они очень злы на вас… И они знают о комнате. -Но, я уверен, никому не скажут. Они же не самоубийцы. А комнату мы уничтожим. Словом, я вообще не собираюсь заниматься такой ерундой в столь погожий день, - калиф еще раз задумчиво взглянул на стену. – Хм, и все-таки, почему зеленый? Вот что, мой верный Джетта, я как раз хотел бы тебя видеть – и желательно в месте, где нас никто не услышит. Эта милая пещера – вполне подойдет. Он обернулся к застывшему в недоумении визирю и озабоченно поджал губы. - Я собираюсь отбыть из Бхарата, причем как можно скорее – и тебе придется сделать так, чтобы об этом за пределами Запретного Дворца никто не узнал. Например, можно было бы позвать дервишей – пусть сделают какую-нибудь иллюзию… В общем, придумай что-нибудь к завтрашнему утру. Потому что завтра утром я планирую быть в Лионе у эмира Катрана-эль-Минья. -Мой повелитель, не слишком ли это поспешное решение? Свитки утверждают, иногда случалось так, что калифы выходили за пределы Запретного Дворца - но это всегда было опасно. Если вы будете в Лионе, как сможет ваш ничтожный раб защитить вас? - сказал Джетта как можно мягче, настороженно глядя на калифа. Тридцатилетний, сильный и большой мужчина прошелся мимо него, нервно с хрустом заламывая пальцы. -Послушай, Джетта, - наконец решился калиф. – О какой опасности идет речь? Наш базар – гораздо более опасное место, чем Европа. Вспомни пример Анвара. Катран – один из моих самых надежных эмиров, к тому же со мною будут демоны – я возьму Цини и не отпущу его от себя ни на шаг. Подожди, не говори мне ничего, о самый мудрый из моих друзей… единственный мой друг Джетта. Он остановился и в упор глянул на великого визиря. Кофейные глаза начинали болезненно разгораться, и Джетта осторожно подумал, не стоит ли попробовать прекратить разговор прямо сейчас - пока еще не стало слишком поздно… -С тех пор как я родился, только и слышал, что жизнь любого существа посвящена Элю, и ни одна букашка не может пролететь мимо без его на то согласия. Я служу Элю всю свою жизнь – потому что верю в его волю, а не просто потому, что родился калифом. Но последнее время, признаюсь, я часто слышал, что свобода – это то, что нужно любому существу: от правителя до той же самой букашки. Скажи мне, Джетта, если бы это было так - к чему тогда Черный столб и наши законы? Великий Эль устроил нашу жизнь разумно – государство стоит на страже интересов эмиров, но не лишает защиты и остальных. Даже рабы могут жаловаться на господина в храмах в определенное время, а командиров, которые посягают на имущество воинов, ждет смертная казнь, будь он даже Бени-Бар-Кохба. Чтобы защищать страну от туарегов, строить водоносные каналы для пользы земледельцев и возводить прекрасные города – нужна сильная власть. Для этого и существуют калифы. Считаешь ли ты это справедливым? -Да, повелитель, – ответил великий визирь. – У меня нет ни тени сомнения… -У меня тоже, мой Джетта, у меня тоже! – с жаром воскликнул калиф. – Тогда объясни, почему мне постоянно твердят, что это неправильно? Почему вместо того, чтобы жить так, как того хочется Элю и мне, его наместнику на земле, они бегут из гарема, оставляя после себя испачканные зеленой краской стены? Получается, что свобода для них превыше всего, даже Черного Столба и соображений собственной безопасности - у них ведь был пример того, что с ними сделают, если поймают. И чего они хотели этим добиться - там, снаружи, жизнь все равно течет по воле Эля и ничем не лучше порядков Розового Дворца, да здесь – оно, пожалуй, даже безопаснее. По крайней мере, я подарил Кериму жизнь, я дал Джакомо возможность работать и даже собирался переправить его книгу на Запад, да и об остальных заботился как мог, они купались в роскоши и никогда ни в чем не нуждались… Ты можешь мне это объяснить? Джетта потерянно развел руками: -Мой повелитель, сбежавшие рабы верят в других Богов. Что касается берберов – шайтан знает, во что они вообще верят. Горный народ – странные люди, и даже сам Эль не в силах изменить этого… -Мне в голову пришла такая мысль, - кивнул калиф и снова зашагал вперед-назад, будто бы рассуждая сам с собой. – Если они бежали отсюда – значит, бежали на Запад, в нашей стране они никогда бы не почувствовали себя спокойно. Может быть, это все объясняет? Варвары не чтят Эля, у них множество Богов, которые враждуют между собой. Если в этом есть смысл… в любом случае, я хочу убедиться сам. К тому же, мне нужен отдых, иначе, боюсь, население нашей благословенной страны вскоре изрядно поредеет. Я ведь доставил тебе много хлопот в последнее время, мой друг? - грустно сказал калиф и заботливо посмотрел на Джетту. В первый раз за многие годы в глубине насмешливых и высокомерных карих глаз великому визирю снова почудился тот самый доверчивый огонек, ради которого он когда-то был готов отдать жизнь. А теперь – соврать всем подданным Аль-Мамляки-Бхарат, и раз, и другой, и если понадобится – до бесконечности… Несмотря на приличествующий положению гарем, у великого визиря Джетты не было сына. Такова оказалась воля Эля, но сейчас, глядя на крупную фигуру калифа, от которой исходили волны лихорадочного возбуждения и азарта, он не мог не улыбнуться - мысленно, в самой глубине души. И все-таки, один ребенок у него уже есть. Воспитанный частично им самим, и, как положено, любому ребенку, - достаточно капризный и взбалмошный, чтобы пытаться идти наперекор всему миру в попытке узнать правду. Что ж, рано или поздно любые дети дорастают до этого, и нужно дать им шанс набить шишек – чтобы потом, притихшие и успокоившиеся, они по доброй воле шли по стопам отцов с твердой уверенностью в том, что ничего лучшего в этом мире – не существует. Рассудив так, Джетта отбросил колебания, склонил голову и тихо ответил: -Я выполню любой ваш приказ, как того желает Великий Эль, мой повелитель. Калиф шумно вздохнул с явным облегчением и повеселел: -Вот и хорошо. Думаю, Эль будет не против, если я немного отдохну. К тому же, ты – искусный царедворец, и вполне справишься здесь без меня. Представляю, как обрадуется Анвар… Кстати, прикажи привести его ко мне этим вечером, хочу попрощаться перед отъездом. А Цини пусть где-нибудь погуляет часок-другой. -Слушаюсь, - великий визирь прикрыл глаза ладонью от слишком яркого в глухой темноте света чадящей лампы. И не выдержал: -А все-таки, повелитель, откройте мне, вашему ничтожному слуге, почему вы не станете искать сбежавших наложников? Пусть все беды этого мира падут мне на голову, но это – так на вас не похоже! И эта зеленая штука на стене… Калиф снова взглянул на Джетту – и теперь его взгляд точь-в-точь напомнил визирю тот, которым одарил его лишенный удовольствия узнать свежие новости Анвар перед тем, как покинуть сад. То есть – по-детски обиженным. -Да пошли они! – зло и весело сказал калиф на чистейшем лионском языке, возмущенно фыркнул и прошел мимо ошеломленного визиря к выходу из пещеры. Вслед за ним немедленно направилась охрана, и серебристой молнией метнулся Синтрашши, выполняющий приказ. Джетта послушал, как удаляются по коридору шаги калифа, грустно вздохнул и дунул на лампу. За долгие годы своей службы он выучил Запретный Дворец наизусть – и вряд ли бы ошибся, пересекая темные коридоры подземелий. В призраков мертвых Аху великий визирь не верил – умершие люди никогда не тревожили ни его сон, ни его явь. Собственно, с тех лихих времен, когда туареги бежали, едва завидев его блестящее доспехами войско, он перестал верить во многие вещи. Единственное, во что он до сих пор верил, так это в то, что в государстве все должно идти своим чередом – так, как когда-то завещал своему сыну, Великому Пророку Бар-Кохба, их молодой тогда еще Бог. И вот сегодня Джетта собственными руками посмел нарушить волю Великого Эля, согласно которой управлять Аль-Мамлякой-Бхаратом должен был калиф, рожденный от союза бывшего правителя и одной из Фей, Повелитель Мира и Окраин от Востока до Запада, Светоч Знаний и Неугасимое Солнце. Это было странно. Странным было и то, что повелитель отказался искать сбежавших наложников – на сей раз могли и впрямь возникнуть серьезные неприятности, например, узнай кто об этой шайтановой комнате на том же Западе… А вот теперь калиф собрался в Лион. Шагая по темному, хоть глаза выколи, коридору подземелий, в великом множестве спрятанных под стенами Розового Дворца, великий визирь Джетта мучительно размышлял, чем это может обернуться. Собственно, в том, что Зааль решил временно покинуть Запретный Дворец, не было ничего удивительного. Многие калифы выходили из стен дворца, потому что и для правителя, и для чиновника, и для простого раба, и для мухи, и для слона – для всех необходимо хоть иногда выпить глоток крепкого вина свободы. Иные не возвращались – их кости не были найдены, смерть была скрыта, а на трон садился следующий по праву первородства. Множество тайн и легенд скрывал Запретный Дворец. И Джетта подозревал, что знает только меньшую их часть. Но сегодня происходило что-то действительно странное – великий визирь никак не мог понять, чудится ему или нет, что решение калифа относительно наложников не совсем принадлежит тому, из чьих уст вышло. Чтобы отбросить в сторону это ощущение, потребуется не одна ночь с танцовщицами, прекрасными наложницами и вином. Более того, подобное времяпровождение вдруг показалось великому визирю просто необходимостью. Почему-то Джетта, человек смелый, умный и получивший отличное образование в лучшей из медресе Эль-Рийяда, был твердо уверен в том, что ни один дервиш в мире не сумеет рассказать ему, почему Повелитель Мира так странно себя ведет и не сдвинулся ли сегодня мир с какой-нибудь своей точки?... Вновь оказавшись в своем любимом саде, великий визирь кликнул рабов, чтобы те приготовили ему баню и танцовщиц, а сам быстро проглядел результаты сегодняшней работы. Скрепил печатью на перстне те пергаменты, которые нуждались в срочном исполнении, зевнул, бросил последний взгляд на низкий столик перед ложем из подушек и понял, что танцовщицы отменяются. Потому что даже в окутавшем Синий дворец сумраке различил: его любимый кинжал, обычно лежащий на столе, сейчас отсутствовал. Его не могли унести рабы – великий визирь собственноручно наказал бы каждого, кто посмел притронуться к оружию, которое он сохранял как память о своем прошлом простого воина, и на котором осталась кровь не одного туарега. Этого еще не хватало для полного счастья. А последним, кто проходил мимо столика с кинжалом, был, как подсказывала великому визирю память, - Анвар-аль-Масудева, сын эль-рийядского работорговца, молодой и горячий юноша с взором попавшего в клетку зверя. Искренне, от всей души ненавидящий калифа, но вынужденный оставаться во дворце не то из-за отца, не то Эль знает из-за чего. Словом, не было в тот день человека более озабоченного, чем великий визирь Джетта. Над Дублином стоял густой, тяжелый туман, путающийся в черепице кровель однообразных кирпичных домов, оседающий на покрытую грязными лужами булыжную мостовую и исчезающий между густыми зарослями парков и садов. Рваные неряшливые клочья висели, зацепившись за шпиль часовой башни замка Вестминстер, почти закрывая настоящие механические часы, которыми здесь подчас гордились больше, чем королевской семьей и парламентом. Лорды и графы из Вест-Энда, ист-эндские кокни и обыватели Сити мирно спали в своих постелях под тихий перестук мелкой россыпи дождя, обычного даже летом, и знать не хотели ни о каких калифах в эту тихую эйнджлендскую ночь. И среди них – мирно спал в своей постели, не тревожимый дурными снами, сэр Хьюго, лорд Эпплби и герцог Уитингтонский, потомок Тюдоров по мужской линии. Вернее, сам он считал, что спит в своей постели – предыдущий вечер каким-то странным образом полностью выпал у сэра Хьюго из памяти, поэтому, открыв глаза и увидев себя в незнакомой комнате, обставленной просто, хоть и уютно, он – первым делом страшно удивился. Добавочной причиной для удивления служил тот факт, что пробуждение далось сэру Хьюго с трудом – в голове словно перекликались сразу несколько непонятных голосов, и все это сопровождалось таким звоном, как будто непрерывно отбивал полдень Биг-Бен. -Ваш завтрак, сэр, - произнес где-то очень близко голос, показавшийся сэру Хьюго чрезвычайно скрипучим. Поморщившись, лорд, которому буквально пару недель назад стукнуло двадцать пять лет, скосил глаза на поднос,
Соня Сэш: удерживаемый на весу чьими-то заботливыми руками. Тосты с джемом и утренний бекон не прельстили сэра Хьюго, не прельстил его и крепкий чай, судя по аромату, доставленный с самой солнечной Тортуги, известной чайными плантациями и корсарством. Зато приличных размеров рюмку коньяка потомок Тюдоров по женской линии выпил залпом. А затем - со стоном облегчения откинулся обратно на кровать, прижимая изящное запястье к покрытому испариной бледному лбу. -Беккет, голубчик, прошу вас - повторите, - пробормотал он, закрывая глаза, полные того особенного иронического оттенка, который выдавал в нем истинного потомка славного рода герцогов Уитингтонских. Да и не только глазами, а всем своим обликом сын лорда Эпплби-старшего напоминал своего отца. Все говорило о нем как о джентльмене – и высокий рост, и белокурые вьющиеся волосы до плеч, и голубые глаза, и элегантный вид, вот разве что фигурой сэр Хьюго выдался, вероятно, в материнский род, чем в лучшую сторону отличался от основной тьмы малахольных молодых графов и герцогов своего времени. Словом, представив его лет на тридцать старше - вы увидели бы перед собой покойного герцога Уитингтонского, которого сам сэр Хьюго ласково называл «старый идиот». История не сохранила имени матери сэра Хьюго - род лордов Эпплби считался в Дублине слегка чудаковатым. Этому добавлял изюминки тот факт, что все герцоги Уитингонские до одного – были убежденные холостяки в седьмом поколении. Посему тайна появления в их семье наследников обычно так и оставалась тайной, если, конечно, о ней не разнюхивала какая-нибудь грязная бульварная газетенка из тех, что так любит муссировать на своих страницах великосветские сплетни. Впрочем, в парламенте давно привыкли к странностям Эпплби, и к чему излишняя грязь на страницах истории, и без того порой слишком грязных? -С вашего позволения, сэр, меня зовут Грегори Смит, - представился голос, ставший менее скрипучим по мере того, как умолкал Биг-Бен в голове сэра Хьюго. – Я – сержант полиции, и сейчас вы находитесь в одной из камер. Лично лорд Юсташ ходатайствовал о вашем скором освобождении, поэтому всего через три денька, сэр, вы выйдете отсюда. А пока вы под арестом и будете находиться здесь. А уж я-то постараюсь, чтобы вы полюбили нашу гостеприимную тюрьму, как свой дом, сэр. -Я арестован? – сэр Хьюго отнял руку от лица и изумленно глянул в сторону сержанта. – Но это невозможно! Судя по всему, сейчас уже за полдень, а в три часа мне нужно быть на заседании палаты лордов ! -Боюсь, сэр, вы не попадете сегодня в парламент, - Грегори, славный малый, казалось, был искренне огорчен таким поворотом дела. – По закону вы приговорены к трем дням тюремного заключения за посещение публичного дома. -Так-так, - во взгляде сэра Хьюго, помимо иронии, появилась искренняя заинтересованность. – Я что-то припоминаю. Будьте добры, Грегори, осветите состав преступления. Я, наверное, слишком много спал… и пил… Словом, часть событий совершенно вылетели у меня из головы! – сэр Хьюго мужественно собрал последние силы и радушно улыбнулся навстречу радостно закивавшему полисмену. -Вас привезли сюда в бесчувственном состоянии, сэр, после того, как сняли со шлю… с девицы в одном из публичных домов в Ист-Энде, - сообщил Грегори, довольный, что может хоть чем-то помочь молодому и явно страдающему джентльмену.. -И все? – не поверил сэр Хьюго. – Это, конечно, противозаконно, но обычно я отделывался штрафом. Продолжайте, Грегори, вы что-то недоговариваете. -Я просто решил рассказать по порядку, сэр, - объяснил полисмен, аккуратно ставя поднос на низкий столик и садясь рядом на софу. – После того, как вас сняли с этой девицы, вы затеяли драку с нашим Джоном. -Вот-вот, помню, - сэр Хьюго оскалил зубы в холодной улыбке. – Кажется, я сломал ему руку? В свое время я всерьез увлекался боксом. -Вывихнули, сэр, - подтвердил Грегори. – Но наш Джон – тоже не промах, он кокни и знает толк в уличных драках. Была порядочная потасовка, сэр, но, будьте уверены, я поставил на вас… То есть, я хотел сказать, вас едва растащили. Джон сегодня не вышел на работу, сэр. Глаза лорда Эпплби опасно сверкнули. Так же, как они сверкали во время охоты на лис. -И поделом ему! – хладнокровно заявил он. – Представляете, Грегори, он назвал эту почтенную девицу, с которой меня сняли, - «старой шлюхой»! Я не мог вынести, когда при мне так оскорбляют женщину. Она была совсем не старая. Вашему Джону следовало бы быть поосторожнее в выборе слов, когда имеешь дело с джентльменом. -Попробуйте-ка теперь объясните это Мэри, - с сомнением пробормотал Грегори, отводя взгляд, а сэр Хьюго облокотился на край кровати, весело изучая простоватое лицо сержанта. -Кто такая Мэри? – уточнил он безо всякой опаски. Однако Грегори покачал головой: -Жена нашего Джона, сэр. Вчера она прилюдно заявила, что не пожалеет своей любимой скалки для холеной физиономии того лоботряса, благодаря кому ей придется оплачивать счет за врача. А это - целых три шиллинга и пять пенсов за перевязку. Так она и выразилась, сэр. -Дьявол, им же придется платить за лечение. Я об этом не подумал, - впрочем, сэр Хьюго не мог припомнить, думал ли он вчера о чем-нибудь в принципе. С чего вообще началась этот кутерьма с борделем и ворвавшимися устроить облаву полицейскими? Ах да, вроде бы он в который раз собирался посетить здание парламента. За все те долгие три года с тех пор, как сэр Хьюго стал владельцем титула и всего состояния герцогов Уитингтонских, он не единожды выходил из своего особняка Эпплхауз дабы занять почетное место в палате лордов. И каждый раз он всерьез собирался это сделать, поскольку в глубине души любил «старого идиота» и искренне желал стать хорошим сыном хотя бы после смерти отца… Но то ли судьба не благоволила юному лорду, то ли яблоко от яблони действительно недалеко падает, но сэр Хьюго с тех пор, как дал отцу на смертном одре обещание стать достойным сыном, так ни разу в парламент и не попал. И нельзя сказать, чтобы это случалось по его воле - иногда причиной задержки была какая-нибудь юная особа с лицом легкомысленной кокетки, явно заблудившаяся и нуждающаяся в помощи, иногда требовалось помочь ребенку выловить деревянный кораблик из канавы или, к примеру, спасти мир… в общем, вчера это была – верно, это была старуха-мадьярка с лицом, сморщенным, как древесный гриб. Власти не любили мадьяр, но ничего не могли с ними поделать. Расписные цветастые таборы появлялись на берегах Темзы примерно раз в пять лет, и пройти мимо столь яркого зрелища сэр Хьюго просто не смог. Ноги сами свернули с прямой дороги и понесли страдающего от приступов совести лорда в зелено-красный шатер, откуда долетал едкий дым восточных благовоний. Ходили слухи, что мадьяры путешествуют через саму Великую Пустыню, добираясь на своих повозках до легендарного Бхарата, а также владений магов на севере и отдаленных земель, где живут, не зная печали, вечно юные равнинные эльфы. -И главное, Грегори, ее предсказания начинают сбываться! – смеясь, рассказывал сэр Хьюго захмелевшему от коньяка полисмену несколько часов спустя. - Сперва – веселая прогулка, теперь – казенный дом. Остались только - дайте Боги памяти - верно, старый друг и роковая встреча. Может, в обратной последовательности, за память не ручаюсь. Старая лгунья, наверное, впервые не солгала. Будет что-то интересное, Грегори, я это чувствую. -Мадьяры. Они такие, сэр, - невнятно пробормотал совершенно счастливый Грегори, пытаясь вспомнить, куда он положил свой полисменский шлем. Все вокруг представлялось ему морем, по теплым волнам которого он медленно дрейфовал, убаюканный уже четвертой бутылкой коньяка. Глаза полисмена медленно слипались, и вскоре он обнаружил, что лежит, заботливо укрытый пледом, на кровати, а сэр Хьюго тем временем примеряет его шлем перед зеркалом. -Я должен… служба… заключенные… - полисмен сделал героическую попытку подняться, но тут же опустился вниз, завороженный зрелищем крутящегося потолка. Сэр Хьюго озорно подмигнул своему лицу в зеркале. -Спите, Грегори, - велел он. – Никуда ваши заключенные не денутся. Да и парламент подождет. Терпел же три года. Да, и вот еще что. Не затруднит ли вас завтра, как проспитесь, сбегать к Джону и Мэри и передать им от меня сотню шиллингов? Я бы вовсе не хотел получить скалкой по «холеной физиономии». Ваша Мэри, должно быть, очаровательная женщина. А потом заглянете ко мне, передадите Беккету, чтобы привел сюда Бартоломью. Это мой дог, бедняжка, должно быть, совсем заскучал. Он, знаете ли, без меня даже не ест… А три дня спустя, тепло попрощавшись с прослезившимся Грегори, который еще долго махал ему вслед , лорд Эпплби, одетый в свой любимый черный сюртук с белым жилетом и крахмальным воротничком, желтые перчатки, светлые гетры и лакированные ботинки, легким прогулочным шагом пересек площадь у Королевской тюрьмы. Затем сел в ждущий его кэб и поехал прямиком в Сити – время шло к полудню, вот-вот в палате лордов начнутся очередные прения по поводу какого-нибудь закона. На сей раз сэр Хьюго был полон решимости выполнить данное отцу перед смертью обещание – он весело щурил голубые глаза и сжал губы, явив миру фамильный упрямый подбородок. Возле Гайд-парка лорд отпустил кэб, благо погода выдалась на удивление теплая, летняя и солнечная, и зашагал в сторону Парламента, сопровождаемый только верным Бартоломью. Большой и красивый пес бежал впереди, изредка вопросительно гавкая в направлении стройных кустов - должно быть, там скрывались завзятые враги всех собак - полевые мыши. Они уже почти пересекли парк, как вдруг пес неожиданно с грозным рычанием метнулся прямо в кусты возле темного пятна пруда Серпентайн. Затем рычание вдруг стихло, зато послышался негромкий шорох. На зов хозяина Бартоломью попросту не откликнулся, что случилось с ним впервые за всю его сытую и веселую собачью жизнь. Сэр Хьюго растерянно остановился. Здание Парламента уже виднелось, сверкая шпилями над крышами других, более низких зданий, как образ недостигнутой мечты. Должно быть, лорд Юсташ и герцог Подшери уже раскуривают сигары в предвкушении заседания. Не добиться высокой цели – явно противоречило полученному сэром Хьюго в детстве воспитанию. Но, с другой стороны, ни один настоящий джентльмен, если он, конечно - настоящий джентльмен, не бросил бы друга в беде! Поэтому сэр Хью предупреждающе постучал золотой тростью о дорожку и направился к кустам. Послышавшееся поскуливание придало ему уверенности в правильности поступка. Лорд Эпплби нахмурился, ускорил шаг - и вовремя отшатнулся, чуть не врезавшись в широкую грудь какого-то рослого парня, высунувшегося из кустов, вероятно, на шум приближающихся шагов. Оба остановились, смерив друг друга настороженными взглядами. Словно услышав свист и опомнившись, из кустов вынырнул и Бартоломью. Он виновато глянул на хозяина добрыми собачьими глазами и тут же с радостным визгом закрутился возле ног незнакомца, чем поразил лорда до глубины души. Но и это не было самым удивительным. Гораздо более сэра Хью удивили одежда и облик незнакомца. Будучи босым, он был одет в широкие простые брюки из грубой бумажной ткани, какие носят моряки и работники на чайных плантациях Тортуги. Из-под распахнутой выгоревшей куртки выглядывала по-мадьярски красная рубаха. Больше на высоком, почти дочерна загорелом парне не было ничего, даже башмаков и шляпы, не считая крупной золотой серьги в левом ухе, прикрытом ярко-рыжими прядями разной длинны. Растянутые к вискам, узкие глаза, почти такой же небесной голубизны, как у самого лорда Хьюго, смотрели в лицо незнакомого джентльмена без малейшего испуга. Будто глядя вовсе не на него – а на что-то за несколько сотен ярдов отсюда. Спустя мгновение лорд с удивлением отметил, что вот уже минут пять, в свою очередь, беззастенчиво рассматривает выражение этих глаз, а заодно - тонкий, правильной формы нос и полные, совершенно не аристократические губы. Рассматривает – и почему-то вспоминает успокаивающий шум волн – не такого темного цвета как в местной гавани, а спокойных, дремотных южных волн, залитых золотыми бликами яркого экзотического солнца. Удивительно безмятежное и непроницаемое лицо, как у существа, не ведавшего горя и живущего веселой легкой жизнью. Если бы еще не эта жесткая складка в уголках губ, которая выдавала - этот человек много путешествовал и всего повидал… Губы почему-то заинтересовали сэра Хьюго особенно. Лорд склонил голову набок, словно изучая их, и инстинктивно протянул пальцы, стараясь запомнить странный, словно нездешний контур. Красивые и подвижные, они вдруг разомкнулись, давая возможность узреть идеальную белизну зубов, а потом неожиданно розовый язык скользнул по губам, увлажнив их и сделав еще более соблазнительными… Так быстро лорд Эпплбли не отдергивал бы пальцы даже от расклеенного чугунного утюга. Он стоял напротив рыжего парня своих лет и молча пялился на него изумленными глазами. Тот, в свою очередь, с интересом рассматривал лорда Эпплби и казался нездешним видением. Так бы они и стояли прямо посреди Гайд-парка, если бы не Бартоломью, который в ажиотаже бегал между обоими, тыкаясь мокрым носом то в штанину неизвестного, то в гетры своего хозяина. Очередной тычок вдруг привел сэра Хьюго в чувство – ровно настолько, чтобы отвести взгляд, тихо чертыхнуться сквозь зубы и спросить: -Эй, парень, ты из мадьяр? Или из порта? Ты приплыл на одном из кораблей? Рыжий не ответил, более того, похоже, он даже не понял вопроса – просто пожал плечами и сдул с глаз челку, чем почему-то разозлил сэра Хьюго окончательно. О чем он думает? Этот тип – явный бродяга, что, кстати, не поощряется законом. Он чуть не зачаровал лорда своим странным взглядом, а вдобавок переманивает на свою сторону его собаку! Герцог высокомерно поднял подбородок: -Бартоломью, мы уходим. Дог сел на землю и закрутил головой. И без того печальная морда теперь выражала настоящее отчаянье – он явно был не в силах разобраться, кто из двоих привлекает больше. Возмущенно покачав головой, сэр Хью одарил незнакомца холодно-гневным взором, какой обычно практиковал на провинившихся слугах. -Ну, как знаешь, можешь оставаться здесь, - будучи оскорблен до глубины души, он развернулся на каблуках, намереваясь покинуть парк и все-таки выполнить данное отцу обещание - вдали послышался первый удар часов Биг-Бена. Но, как известно, сэр Рок всегда подкрадывается тихо, а мадьяры очень редко ошибаются в своих предсказаниях. Такой уж народ. Сэр Хьюго не успел сделать и шага - прижавшееся к нему сзади тело обладало достаточной физической силой, чтобы свернуть кому-нибудь голову голыми руками. Конечно, сам лорд Эпплби тоже был в превосходной форме, к тому же, расставшись с забавами юности, он не изменил привычке всегда быть начеку. Напрягшись, он мог бы скинуть с плеч чужие руки, а потом резким ударом в стиле эйнджлендского бокса, в котором был дока, повалить на землю. А дальше - как в обычной уличной драке, когда главное уронить, а потом уже пинать до мольбы о пощаде. Да, он мог бы. Но руки, лежащие на плечах и постепенно опускающиеся ниже, были не угрожающе-сильными, а мягкими, добрыми и почти осторожными, и сэр Хьюго, словно расслабившись, вдруг почувствовал непреодолимое желание отдаться на откуп этим рукам. Краска бросилась лорду в лицо. Он вспомнил то, как засмеялась старуха-гадальщица, когда он полупьяным жестом снял по ее наущению с колоды верхние карты. Что они с ним сделали, эти странные люди в этом странном шатре? Сэр Хьюго широко и бессмысленно распахнул глаза, понимая, что уже лежит головой на плече рыжего парня, разбросав по нему белесые локоны, а тот весьма страстно покусывает его ухо, бережно отводя пряди сильными пальцами. И вокруг почему-то пахнет морем и золотистыми апельсинами. Тот самый, почти забытый, иллюзорный и одуряще-сладкий запах – так пахло в тех далеких краях, где море синего цвета. Где теплые голубые волны и долгие часы на жаркой палубе. Где плывущий корабль легко разрезает волны, сегодня тихие, а завтра – беспощадные, утягивающие на самое дно… Это было сумасшествие. И кстати, вполне противозаконное. Если бы лорд Юсташ, проголосовавший в свое время за законы об общественной морали, знал о маленьком происшествии в Гайд-парке - то вряд ли бы стал снова хлопотать об освобождении легкомысленного сына покойного друга. Но сэр Хью не думал об этом. Он нарушал закон прямо посреди парка, вдыхая запахи моря и счастливой юности, с трудом сохраняя равновесие, упираясь в землю каблуками сапог и крепко вцепившись напряженными пальцами в рыжие пряди. Позволяя полным губам совершать насилие, потому что ум сэра Хьюго наотрез отказывался принять это безумие как факт добровольной сдачи. Уже предчувствуя судороги оргазма, молодой лорд устремил бессмысленный взгляд в небо – в том числе, чтобы не видеть, как снизу на него с доброй ехидцей поглядывают узкие голубые глаза, довольные, как у объевшегося сливками толстого, откормленного кота. Умелые, явно опытные губы вплоть до самого конца не позволили герцогу раскаяться в задержке – а ведь в данной ситуации это было бы почти проявлением гуманности! Кончив, сэр Хьюго покачнулся, но его вовремя поддержали заботливые руки – поднявшись и отряхнув колени, парень ловко поправил сбившуюся одежду лорда, прижался к нему с кошачьей гибкостью и быстро, словно прощаясь, поцеловал. Механически ответив на поцелуй, чего никогда не практиковал с эйндлендскими шлюхами, герцог устало махнул рукой. - Если тебе нужна гостиница – это в той стороне. А теперь – будь так добр, проваливай… Раздавшийся из кустов шорох убедил сэра Хьюго в том, что парень выполнил его последнее пожелание. Грустно усмехнувшись, лорд призвал на помощь всю свою иронию. -Ну что ж, раз в году можно позволить себе некоторое излишество, - скептически пробормотал он себе под нос. – Но два раза за неделю – это уже перебор. Не правда ли, Бартоломью? Дог негромко гавкнул и неожиданно тоже скрылся в кустах, будто решив попрощаться с так и не представившимся парнем. Он нагнал лорда Эпплби позже, у самого Парламента – молодой человек, задумчиво постукивая золотой тростью по булыжникам мостовой, уже подходил к парадному крыльцу. Внезапно он притормозил и радушно улыбнулся парочке, прогуливающейся по Ганновер-скверу. -Добрый день, Джон. Как ваша рука? -Почти в норме, спасибо, сэр, - констебль-кокни, сейчас одетый в жилет поверх простецкой рубахи и обычные серые гетры, поднял сдвинутый на затылок котелок. – А ловко вы меня тогда ударили! Зачем же вы полезли в драку? -Это, мой друг, что-то неодолимое: если при мне кто-то бросается в воду с моста, то я бросаюсь за ним. А если кто-то лезет на рожон, я вынужден ответить, - сэр Хью учтиво поклонился. – Вы, должно быть, знаменитая Мэри - обладательница скалки? -И других столовых предметов, - подтвердила очень серьезная женщина. Цепкие глаза пробежались по фигуре сэра Хьюго. - Например, чайника. Не хотите ли зайти к нам на чай, мистер Эпплби? -Здесь недалеко, - просиял Джон. – Вон тот домик с плющом и желтой черепицей, на другом берегу Темзы. Я бы очень хотел обсудить с вами удар левой, сэр. Как это вы так ловко провернули, а? -Так вы хотите чаю? – переспросила Мэри, и сэр Хьюго задумчиво кивнул, ощупывая зудящую после укусов рыжего незнакомца мочку уха. Определенно, он хотел чая – после всего, что случилось в парке. А еще больше - трубку с вишневым табаком. Немного спокойно посидеть и привыкнуть к мысли о вновь открывшихся пространствах. И заодно к тому факту, что уже на подходе к парламенту, как будто сообразив, лорд замедлил шаг и потянулся к висящему на поясе кошельку – естественно, не обнаружив его на месте. Более того, кошелек был срезан так аккуратно, что даже пояс не пострадал. Так сэр Хьюго вновь убедился в нездешнем происхождении рыжего наглеца из парка – подобной ловкости и заботливости об имуществе своих жертв от обычных дублинских воришек было бы трудно ожидать. Как, впрочем, и других умений. Наверное, парень решил провести отвлекающий маневр. А заодно задержать богато одетого джентльмена, чтобы тот не пошел в полицию сразу – по всему видно, он из бродяг. Все довольно логично. Что ж, как говорится, бесплатно в этом мире только птички поют. Боги с ним, с кошельком. Но чай в данной ситуации, разумеется, был просто необходим. А парламент – ну, он подождет. Ждал же три года… Тем временем с другой стороны Гайд-парка, возле самой Трафальгар-сквер, в укромном местечке под ветками старого, сморщенного от времени дуба, народ ждал возвращения Керима, ушедшего, как выразился бербер, на разведку. Хотя Джакомо в упор не понимал, что можно разведывать здесь, в цивилизованных местах. Впрочем, он сознавал, что в консервативном, мирном Дублине они выглядят довольно странно. Конечно, все шестеро сменили одежду еще на чайной плантации в доме Родриго, но столь разношерстная компания просто не могла не привлекать любопытных взглядов. Она и привлекала. По счастью, хозяйкой лавки, стоящей напротив бульварных скамеек, где расположились беглецы из калифского гарема, оказалась одна весьма самодостаточная особа. Уже третий раз она отпускала свежие пирожки забегавшим к ней незнакомцам - просто так, без всякой оплаты. Ну, поцелуй в щечку от высокого сида с роскошной каштановой шевелюрой или симпатичного блондинчика-брауни – разумеется, не в счет. Эти двое были очень милы. Широкоплечего смуглого наваррца она побаивалась – слишком мрачный, к тому же, он был не один, а с женщиной. Что касается высокого темноволосого и растрепанного типа с яркими зелеными глазами на остроскулом лице, то он выглядел слишком озабоченным какой-то важной проблемой, чтобы с ним стоило связываться. В целом, эти существа возбуждали вполне закономерное любопытство, но, будучи воспитанной в духе старой школы, где учат не подсматривать, что творится у соседа за забором, хозяйка кондитерской лавки только молча вздыхала за прилавком, разглядывая красивых незнакомцев сквозь витрину. Спустя еще полчаса Джакомо начал волноваться уже всерьез – ну и какого черта, спрашивается, он отпустил этого авантюриста в одиночку бродить по незнакомому городу? Это слишком рискованно, Керим ничего не понимает в западных людях, обязательно нарвется на неприятности, нужно было как-нибудь его удержать, отговорить… «Вот интересно, как?» - ехидно уточнил внутренний голос, и Джакомо впервые не нашелся, что возразить самому себе. -Я хочу в ванную! - вдруг ни с того, ни с сего заявил Райлис ноющим тоном, скорчившись на краю скамейки с ногами и рассматривая свой пирожок так, будто перед ним - враг всех брауни на свете -Ты бы еще про маникюр вспомнил, - усмехнулся Лассэль, который предусмотрительно прихватил из Спален черепаховый гребень, инкрустированный самоцветами, и теперь сосредоточенно расчесывал вьющиеся по спине каштановые пряди, осторожно перекладывая их с правого плеча на левое. Райлис презрительно посмотрел в его сторону. -Ах да. Я вспомнил. Еще я хочу маникюр, – сказал он и запихнул себе в рот сразу полпирожка. Лассэль вздохнул: -Маленький ротик - гадский животик. Оставь Кериму. Он вернется голодным. -Сам виноват. Ну, и где его носит? Мог бы и поторопиться, - парой движений челюстей Райлис прикончил остатки пирожка и потянулся за последним. - Нет, правда, - заныл он, когда Родриго решительным жестом накрыл пирожок ладонью. – Я чувствую себя – просто грязным! -Я чувствую себя уставшим от брауни, - пробормотал Лассэль, отворачиваясь. Какое-то время стояла тишина, потом зашевелился Джакомо: -Родриго! -Что? – наваррец приоткрыл глаза. -Хотел узнать: что мы здесь делаем? - Джакомо нервно дернул уголками губ. – Вернее, хотел уточнить: почему это мы сидим здесь - и ничего не делаем? -Мы ждем Керима, - хладнокровно сообщил Родриго так, будто это была свежая новость из местной газетенки, и снова приготовился уплыть в полудрему с Хельгой, лежащей светловолосой головой у него на груди. Но темноморец бесцеремонно потряс его за плечо: -Я имею в виду – мы вполне можем обсудить, чем собираемся заняться дальше. Керим правильно предложил, нам стоит всем вместе поискать твоих детей – но ты вообще что-нибудь слышал о Дублине? Это, между прочим, – большой европейский город, здесь обязательно нужна регистрация у полиции. У них строгие законы против бродяжничества, против проституции, да против всего. А мы выглядим, уж извините, - подозрительнее некуда. И потом, мы ничем не отличаемся от бродяг - у нас нет ни денег, ни еды, ни, в данный момент, разумеется, Керима… -Ванной тоже нет, - добавил Райлис, навострив острые ушки. – Молодец, Хаким. Хоть ты меня понимаешь! -Помолчи, ребенок, - Джакомо сурово посмотрел на брауни. – Ванная – это то, что должно нас беспокоить в последнюю очередь. -Меня беспокоит в первую, - пожал плечами Райлис. – И я тебе не ребенок, мне триста лет! -А ведешь себя, как невоспитанное дитя. Позор эльфийского рода, - скучающе заметил Лассэль, не оборачиваясь. Райлис раздраженно фыркнул, а наваррец успокаивающе сказал: -Сейчас Керим вернется, и мы все решим. -Я не понимаю, на Кериме что – свет клином сошелся? – не выдержал Джакомо. – Мы могли хотя бы подумать, как нам найти работу! Преподавать меня здесь точно не возьмут. Если только устроиться куда-нибудь на мануфактуры. Нам нужны деньги, если мы вообще хотим кого-то найти!... -Работу?! – в сиде погибал актерский талант – не каждая спина сумела бы так явно выразить презрение ко всему сказанному. – Ты считаешь, я стану работать? Ну знаешь, не для того меня мамочка растила. И, кстати, насчет мамы. Это самая печальная история на свете, я не давал знать о себе столько долгих лет – словом, за удовольствие надо платить. Хельга, будь лапочкой, перенеси меня в Тирнанн-Огг. Ответом Лассэлю был слабый стон. Родриго молча погладил Хельгу по голове. Что-то пробормотав, женщина с шикарными льняными косами снова приникла к широкой груди наваррца. Выглядела она довольно измученной. -Хельга никого никуда переносить не будет, - заявил Родриго, и все почему-то поверили. – И так уже заездили. Колдуны – они тоже люди… -А у вас в Тирнан-Огг есть ванные? Я хочу в Тирнанн-Огг! -Райлис, ты заткнешься или тебя заткнуть? Хельгу разбудишь. - А не надо было сжигать плантацию, тогда бы у нас сейчас были и деньги, и еда, и ванная! -А не надо лезть не в свои дела. Плантация моя. Захочу – сожгу, не захочу – так оставлю. -Минуточку, прошу внимания! Я не понимаю, что, мы так и будем… -Знаешь, я вот тоже не очень-то понимаю. Керим из-за тебя такой взвинченный? Ты его не удовлетворяешь? Ну хоть ради остальных бы постарался! -Нет, у него что-то случилось с дядей. А я его вполне удовлет… Тьфу! Родриго прав - не лезь не в свое дело! -Это общественное дело. Керим нас сюда вытащил – пусть теперь доставит в какое-нибудь уютное место. Где ванные есть! -Ох, Райлис, ты – такая зануда. А вроде взрослый здоровый эльф… -Какой я тебе взрослый? Мне еще и четырехсот нет. Кстати, Лас, а ты – настоящая шлюшка! -Да, меня любили больше, чем тебя. И на руках носили. -Лапали тебя все, кому не лень. А ты думал – на руках носили. -Заткнитесь оба! Спи, милая, Керим еще не вернулся… -Да пусть он вообще пропадет, этот ваш Керим! Мы что, здесь вечно сидеть будем? -Керим не наш. Он, между прочим, твой, вот сам за него и отвечай! -Я свой собственный.
Соня Сэш: -Ой, Керим! – Райлис обрадовано вскочил на ноги. – А мы тебе пирожок оставили! -Слушайте сюда, - разговаривать с набитым ртом было трудновато, но Керим справился. - Расклад такой. Здесь неподалеку можно перекантоваться. У меня есть немного местных денег, остановиться на ночь и поужинать хватит. После ужина собираемся и обдумываем план – Хаким что-то говорил про работу, да и вообще, возможно, нас уже ищут… -Да никто нас не ищет! Если только полиция, - Джакомо смерил Керима злым взглядом. Деньги у него, видите ли. Вот и отпускай таких в одиночку гулять по улицам, надеюсь, он хоть никого не убил. Впрочем, это можно выяснить и позже, а сейчас – действительно бы прилечь, ночь выдалась тяжелой – и побег из гарема, и пожар на тортугских плантациях, и теперь Дублин... Вот у всех крышу и сносит, нервы, оно, знаете ли, - дело серьезное. Встав и потянувшись, темноморец пожал плечами: -И не будет искать. Чего уставились, как на калифа? Можете хоть раз поверить на слово? Раз я сказал, что не будут, - значит, не будут. Давайте куда-нибудь двигать, у меня от этой зелени вокруг уже в глазах рябит. Не дождавшись ответа, он зашагал по улице в направлении гостиницы. Родриго удивленно посмотрел ему вслед: -О чем он говорит? -Понятия не имею, - честно признался бербер. – Ладно, я все равно не знаю, что делать с демонами. Рано или поздно они на нас выйдут, вот тогда и посмотрим. Если это будет Тануки – может, удастся уболтать…Верно, наваррец? И кстати, Райлис, я тебя очень прошу – как я понял, у них здесь с этим делом не очень-то того. В общем, постарайся ни к кому не приставать. Усек? -Да что я, совсем дурак, что ли? - даже обиделся брауни. Лассэль оглядел его с ног до головы скептическим взглядом, но сделал над собой усилие воли и промолчал, чем удивил Родриго еще больше. Потому что это, как и заявление темноморца, тоже казалось странным. Пирожки на них так, что ли, подействовали? Вообще, по мнению наваррца, все вели себя довольно странно, особенно учитывая то, что он, в общем-то, никого и не просил помогать. Со своими проблемами Родриго уже давно привык справляться в одиночку – еще со времен достойного приключенческих романов прошлого, когда они плавали на одном корабле с Валькирией Хельгой, светловолосой жительницей Карса, под черным пиратским флагом, с корсарским патентом от губернатора Тортуги на руках… И работать с такой разболтанной командой, как эти существа, представлялось теперь бывшему капитану пиратского корабля - удовольствием весьма сомнительного плана. Когда Миджбиль в сорок пятый раз посмотрел в сторону очень молодого – но уже с сединой в волосах новичка, и вид у наложника при этом был как у потерявшейся козы на базаре - душа Хамеда попросту не выдержала. -Приятель, я могу спросить у тебя одну вещь? – сладким голосом поинтересовался мадьяр. Миджбиль, слишком хорошо знающий своего друга, перевел на него настороженный взгляд. -Мне не нравится, когда ты так говоришь, - пожаловался он неизвестно кому. – Как кошка, которая сейчас оцарапает. Конечно, ты можешь спросить у меня одну вещь. Можешь даже две спросить – как бы это не смахивало на идиотизм… -Тогда спрашиваю: какого шайтана ты так пялишься на этого собачьего выблудка? – рявкнул Хамед. И – ожесточенно прикусил острыми резцами нижнюю губу. Зная почти все, что происходило и происходит в данный момент в Запретном дворце - ну, не меньше, чем калиф, он и сам не подозревал, что в момент озабоченности или гнева начинает нервно покусывать по-женски припухлые губы. Эта привычка осталась у Хамеда от прошлого хозяина – тогда, лет десять назад, он, еще совсем молодой сын рабыни, сидел в углу роскошной комнаты, прижимаясь обнаженной и напрягшейся смуглой спиной к толстому ворсу настенного ковра. Блестящими, влажными и черными до фиолетового оттенка глазами следил за малейшим движением плети с золотой рукоятью и крупными рубинами, зажатой в сильной хозяйской руке – и нервно, ожесточенно, иногда до крови закусывал губы, не позволяя родится крику или глухой, бессмысленной мольбе. Реальность, в которой жил Хамед, имела мало общего с нормальным течением жизни, которое, как он подозревал, пряталось от него где-то за пределами вечных беленых стен – все гаремы были похожи один на другой. Но эта реальность – была тем, что Хамед знал досконально и в свое время изучил с тщательностью насекомого, выбирающего место для обустройства своей паутины. Он открывал ее как шкатулку с хитрым замком и, став в результате профессиональным взломщиком, рано или поздно всегда добивался своего. Чего он хотел? Совсем просто – ни один его хозяин вовремя не замечал, как попадал в специально расставленные сети. Они не могли обойтись без этого странного юноши – очень хрупкого, но дьявольски выносливого, с темным, непроницаемым и будто лишенным разума кукольным взглядом. Прекрасного в любом из своих многочисленных нарядов или вовсе без них. Даже с исполосованной спиной и искусанными в кровь губами. Нет, конечно, никто из них не любил Хамеда – а вы стали бы любить запертое под стеклом опасное и редкое насекомое? Но наложник-мадьяр так ловко умел приблизиться и стать необходимым, так умело оказывался рядом в нужный момент и так тонко играл на слабостях своих хозяев, что порой пробуждал в них самые древние, звериные инстинкты. «Делай со мной что хочешь», - говорил по-кукольному бессмысленный блестящий взгляд. «Хочешь, я буду твоей игрушкой? Можешь даже меня сломать», - читалось в каждом беззащитном изгибе женственного тела. Сломать Хамеда было невозможно. Его прошлый хозяин, обладатель дорогой плети и родственных связей с самим калифом Аль-Мамляки, не раз называл своего любимого наложника – «тарантул», и всегда при этом целовал. Он подошел ближе всех к тому, чтобы загнать Хамеда в угол, и весь свой яд от злости и отчаянья последний выплескивал на тех, кто слабее, - как паук-птицеед пожирает более мелких насекомых. Но и тогда не сломался – потому что знал: и этому хозяину он нужен, как воздух. Он даже гордился своей шпионской задачей, с которой его отдали в калифский дворец – ну, наконец-то, хоть кто-то правильно и всерьез оценил его природную жизненную стойкость, неугасимую энергию и то тонкое искусство интриги, которое обычно больше процветает в женских Сералях, чем в их мужских подобиях. Если, конечно, те, кто там обитают – мужчины, а не, к примеру, мальчики-кастраты с размалеванными лицами… Калиф выбирал себе в гарем настоящих мужчин. Он умел развлекаться, а Хамед - умел ненавидеть. Он и Зааля ненавидел – будучи уверен в том, что необходим калифу так же, как и остальным. В нынешнем правителе Аль-Мамляки было достаточно профессионализма, чтобы по достоинству оценить ценный подарок. Редко где еще встретишь почти прирученного паука-птицееда – из тех, что и собратьев с удовольствием съедят, и некрупной птичкой тоже не побрезгуют. Бесчувственные, хмурые и живучие – это ведь только кажется, что можно раздавить, а и раздавишь – укусить успеют… Единственным, кого Хамед не ненавидел так сильно, был Миджбиль. Он и сам бы не сказал, почему. Просто так получилось – наверное, каждый человек, даже если он обитает в суровой и простой, как хребты берберских гор, реальности, должен чувствовать, что рядом с ним кто-то дышит в унисон. Кто-то равный… хотя когда лет пять назад Хамед впервые увидел Миджбиля во внутреннем дворике Спален, он сразу же проникся к нему искренней неприязнью. В Европе сказали бы, что это была единовременная вспышка кассовой ненависти – при виде воинской выправки и беззаботно-хладнокровного поведения в условиях полного краха всех жизненных ценностей, Хамед особенно остро ощутил, что этот тип – ему не чета. Судя по правильным чертам лица, безрассудным ясным глазам и высокомерному поведению привыкшего командовать человека – перед ним был явный представитель правящего рода. Как рассказали ему шепотом евнухи, которых Хамед втайне презирал за женские манеры и вечную суету, новенький принадлежал к одной из офицерских семей калифского воинства профессиональных всадников. Стало быть, по бхаратской традиции он был средним сыном – старший наверняка пошел в жрецы и стал наследником, младшему была уготована участь торговца или простого война. Впрочем, теперь у Миджбиля не было ни старшего, ни младшего брата – если они и существовали, то погибли на том же базарном помосте, что и сотни других заговорщиков против меликов. Помнится, Хамед еще мстительно порадовался и про себя поблагодарил Эля, а также загадочных мадьярских Богов за демонстрацию некой существующей в мире справедливости. Он показал свое отношение к подобным людям уже за обедом – проходя мимо, будто ненароком толкнул Миджбиля так, что еда оказалась на мраморных плитах. Новенький не моргнул и глазом – он лениво отряхнул широкий рукав халата и потянулся за кувшином с кумысом. А потом, как по мановению взмаха руки дервиша, вынул из-за пазухи бутылочку запрещенного в гареме мятного набиза и, весело улыбнувшись, предложил всем присутствующим скрасить слишком уж жаркий полдень. Всем – не исключая обидчика. Хамед тогда разозлился как надо – а мелких пакостей у него всегда было в запасе достаточно. Но очень скоро выяснилось, что на провокации Миджбиль поддаваться не собирался и вообще, вел себя так, будто на все – действительно воля Великого Эля. Более того, жизнерадостная улыбка, периодически озарявшая красивое лицо офицера, привлекала народ и заставляла всех забыть про его происхождение из ненавистных Бени-Бар-Кохба. Хамед злился все больше, редко кто выводил его из себя настолько сильно – новенький вел себя так, будто бы это он был здесь хозяином. А может, это только казалось – в любом случае, как и всякий приличный паук-птицеед, мадьяр затаился и принялся сосредоточенно возводить тенета вокруг добычи. Теперь ему было по-настоящему интересно сорвать маску с этого красивого холеного лица и посмотреть, что скрывается там, внутри, в глубине Миджбилевой души. Прожорливый, как хищник, в нужные моменты весьма энергичный и жадный до любой информации, Хамед подключил всю свою команду евнухов – и быстро разузнал, что у Миджбиля действительно не осталось ни одного родственника (не считая, конечно, самого калифа и эмиров – они тут все вроде бы как повязаны). Его выручило и то, что о заговоре он действительно ничего не знал, как раз находясь на службе в районе Великой Стены. В калифской спальне Миджбиль сразу занял наиболее выгодную позицию – он просто моментально подчинился, так легко и непринужденно, как стал бы выполнять приказ начальства или слушаться традиции всегда уступать старшим. Поэтому был оставлен в покое и все попытки Хамеда вызвать неприязнь к новому наложнику – наталкивались на глухое равнодушие со стороны хозяина. В Миджбиле не было внутреннего сопротивления – ни тени напряжения, как, например, у Анвара, не было, казалось и стержня, как, скажем, у Керима, - бывший офицер больше всего напоминал хорошо выдрессированную лошадь, которой куда скажут – туда и повернет. Хамед почти потерял надежду вместе со сном (он еще никогда – НИКОГДА не упускал добычи), как вдруг сам Эль, а может, все-таки мадьярские Боги, подкинули ему выигрышный случай для того, чтобы беспощадно разделаться с посмевшим трепыхаться насекомым. Как-то раз, когда Миджбиль прохлаждался во внутреннем дворике Спален, мимо его циновки прополз ярко и даже агрессивно окрашенный хитрый тарантул, и цепкий взгляд мадьяра-полукровки выхватил существенную деталь, которой не было в облике Миджбиля раньше. А именно: из-под надежно запахнутого халата на широкой груди офицера впервые виднелся медальон с каким-то изображением. Опытным чутьем Хамед сразу определил, что к нему-таки пришла удача. Особенно когда, поймав его взгляд, Миджбиль вдруг лениво пошевелился и непринужденно, словно не придавая этому значения, заправил медальон за пазуху. Украсть безделушку не составляло никакого труда. Миджбиль всегда носил ее на груди, но ведь есть еще евнухи, которым мадьяр уже давно оказывал мелкие услуги и поддерживал одних против других в их вечной войне за первенство. Так он когда-то без колебаний встал на сторону клики вечно заикающегося Масрура – и не прогадал. Хамед и сам не помнил, откуда у него такие умения, должно быть, его бабкой была какая-нибудь мадьярская шаманка, но кремы и мази, которые он готовил самостоятельно, в своей закрытой от внешних глаз комнате, обладали целебными свойствами и делали кожу любой из наложниц калифа подобной шелку. Евнухи сами приносили Хамеду все необходимые ингредиенты и оборудование, в свою очередь, поставляя ему свежие сплетни с Эль-Рийдяских рынков, благодаря чему тот всегда разбирался в мирских делах и мог легко поддержать разговор на любую тему, буде калифу приспичит потрепаться перед сном. Также евнухи платили услугами за услуги – и у некоторых к тому времени накопился приличный неоплаченный счет. Так за несколько лет, проведенных в Спальнях калифа Зааля, наложник умудрился основать почти что свое собственное паучье царство и бывало даже, когда он был сильно не в настроении посещать искомую спальню, евнухи долго и страстно убеждали калифа в том, что Хамед болен и в данный момент – ну вот абсолютно нетранспортабелен!... В общем, медальон оказался в руках у Хамеда - стоило только намекнуть Масруру-заике. Сидя на берегу ручейка мадьяр долго с досадой вертел в руках дорогую вещицу, пытаясь разгадать тайну – почему это Миджбилю она была настолько дорога, что тот тщательно прятал ее от чужих взглядов? Будучи при этом совершенно бесхитростным человеком, который в случае гнева уж лучше честно убьет, чем сделает исподтишка какую-нибудь гадость. Раньше Хамед думал, что офицер уже искренне попрощался и со своим офицерским прошлым, и со всем, что могло бы ждать его за стенами Спален. Ан нет, смотри-ка – и ведь девушка даже не показалась придирчивому наложнику особенно красивой. Да ее почти и не было видно – только большие карие глаза, словно наблюдающие из-под покрывала. Ясные такие глаза. Казалось, в них могло утонуть само небо. И столь же открытым и чистым был всегда взгляд Миджбиля. Закусив губу, Хамед с трудом отогнал мысль о том, что эти двое, скорее всего, были бы вполне счастливы вместе. Кем она приходилась Бени-Бар-Кохба? Женой? Возлюбленной? Или – наложницей? Хамед никогда никого не любил – не было шанса. Его с детства окружали либо враги, либо те, кого можно использовать. И теперь он разозлился из-за собственной слабости – реальность, как известно, глуха к мольбам, глухи к ним и хозяева, а уж этот – особенно, и искусно нарисованная девушка, пришедшая ИЗ-ЗА СТЕН и родившая в нем глупую скрипучую тоску, должна была умереть. В сердце Миджбиля тоже – так будет лучше ему самому… Размахнувшись, Хамед зашвырнул медальон в воду и пошел лечить тоску с помощью книг, которые читал много и с упоением. И хотя он сам считал, что читает для того, чтобы с ним можно было интересно и долго говорить, - но на самом деле книги были единственным способом узнать, понять и представить, как живут люди, когда над ними не висят обязанности наложника, всецело принадлежащего своему хозяину. Миджбиль ничем не выдал огорчения по поводу потери медальона. Как Хамед не присматривался – Бени-Бар-Кохба лишь шутил, сам смеялся над своими шутками, а его взгляд оставался все таким же открытым миру. Когда жара, наконец, спала, и наложники разбрелись по саду, Хамед тихо скользнул вслед за Миджбилем, который быстрым шагом направился в самые нелюбимые уголки Спален, откуда обычно приходил калиф – к Воротам Жизни, Воротам Мертвых и соединяющему их мосту над быстрой речкой. Мадьяр долго наблюдал, притаившись за деревом, и видел, что Миджбиль бессмысленно разглядывает бегущий то плавно, то – рвущийся под напором поток. А потом вдруг, напомнив марионетку из кукольного театра на базаре, у которой беспощадно оборвали нитки, упал на руки головой. Черные, длинные и блестящие волосы рассыпались по каменным резным перилам моста, и Хамед вдруг услышал звук, больше всего похожий – на тщательно сдерживаемое рыдание. Хамед почувствовал, как по подбородку стекает теплая и соленая струйка. Облизав губы, он понял, что слишком сильно их прикусил. Не имеющий привычки врать себе любимому, мадьяр тут же нашел объяснение – просто он чувствовал себя черствой лепешкой, которую уронили в теплое молоко. Нет, он по-прежнему ненавидел Бени-Бар-Кохба и все, что связано с их родом, но… Наверное, у каждого человека бывают в жизни такие моменты, когда сердце вдруг вздрагивает от чего-то необычного, от какого-то нового, неиспытанного ранее ощущения. Слабо так вздрагивает, словно боясь своего собственного движения. «Да ладно уж, дрожи, - милостиво разрешил своему сердцу Хамед. – Сегодня твой день. Мне просто мерзко видеть, как он убивается по какой-то безделушке. В жизни есть вещи и пострашнее – я, например, не убивался». И вообще, каждый должен сам заботиться о себе. А если не может - то это его проблемы. Он, Хамед, - позаботился же, и не надо думать, что так уж это легко далось!... «А вдруг он слабее?» - возразило неловким трепыханием сердце. Хамед цинично усмехнулся. Все верно – этим невероятным чувством была жалость, впервые испытанная не по отношению к себе. Он сделал шаг вперед, решился окончательно и быстро подошел к Миджбилю – как обычно, тихо, едва касаясь подошвами изысканных туфелек моста. Положил небольшую хрупкую ладонь на плечо и едва не отдернул – таким нагретым солнцем оказался шелк. Когда Миджбиль оглянулся, одновременно пытаясь вытереть слезы и улыбнуться, Хамед только зло прищурился: ох уж эта знаменитая грация детей Пророка – даже когда им плохо, они вальяжны, как большие красивые звери. Но ведь плохо же. Мадьяр привык верить своим ощущениям – они были частью его природной живучести. -Здесь не так ужасно, - тихо сказал он, моргая от того, что в лицо ему уперся пристальный взгляд. – Бывает хуже. Карие, открытее глаза Миджбиля, окруженные беззаботными черными ресницами, длинными, как у девушек и лошадей, оказались совсем близко. Они словно чего-то просили – и Хамеду вдруг стало неуютно. -Хуже? Правда? – спросил Миджбиль отрывисто, как-то очень судорожно набрав в легкие воздух. И Хамед сломался. Впервые в жизни. Ни с того, ни с сего. Наверное, такой был день – больше он таких не помнил. Мадьяр рассказал все – и о том, каково это – быть ребенком и смотреть на пеструю ораву покупателей, и как от их разноцветных одежд рябит в глазах, и как оглушающее звонко выкрикивает свои призывы глашатай, и какими маленьким и убогим кажется мир с высоты помоста на невольничьем рынке. И о том, каково глотать слезы от незаслуженных пощечин, а уже через минуту улыбаться, внося поднос с яствами в комнату хозяину и гостям. И как захватывает танец, который танцуешь с другими такими же юношами перед требовательными глазами, полными бесцеремонного превосходства. И о том, как милосердная память забывает моменты, когда тебя выжигают почти дотла через боль и ненависть – вместе с чувствами, с детскими обидами, с человеческой потребностью любить и быть любимым, с глупыми мечтами. И о том, каково это – лежать, скорчившись, на ковре и под каким-то странным углом зрения наблюдать за носками узорчатого, беспощадного сапога перед самым лицом, сглатывая терпкую кровь из разбитых губ и носа. И как боль сменяется удовольствием и наоборот так быстро, что невозможно уследить. И каким оплеванным себя чувствуешь, когда тебе в руки дают плеть и ты видишь перед собой чужое, тонкое и страдающее тело, а сзади к тебе прижимается второе, и хриплый от возбуждения и наркотиков голос отдает приказы. И о том, как страшно потом узнавать, что молодой арий скончался после твоих ударов, а хозяин снова хочет видеть свою любимую «ядовитую тварь»… Хамед говорил и говорил, срываясь с крика на шепот и понимая, что плачет – безнадежно и горько, как давно и несправедливо обманутый ребенок. А Миджбиль с глазами печальной лошади, где еще тоже не высохли слезы, молча смотрел на него, иногда вставляя что-нибудь вроде: -Ты плачь. Я никому не скажу… Так родилась первая в жизни Хамеда дружба – на этой сорванной струне, под тихие всхлипы и чувство необъяснимого стыда за собственную слабость. Миджбиль действительно никому не стал рассказывать. Просто на следующий день, за обедом, он сел рядом с Хамедом и молча поставил рядом с блюдом мадьяра небольшую пиалу с набизом, а рядом устроил свою. И плюхнул между ними большую пригоршню кишмиша. -Закусить, - объяснил он, ласково улыбнувшись. Две фарфоровые, одинаковые пиалы. Хамед опустил глаза. Он буквально заставил себя разозлиться – нужно было заканчивать с этим бардаком. Иначе можно покалечить себе и без того довольно уродливую жизнь. Он с предвкушением ссоры негромко хмыкнул: -Это я украл твой медальон. Я бросил его в ручей. Должно быть, сейчас его уже унесла вода. -Да ничего страшного, - отмахнулся Миджбиль. Хамед поднял на него ошарашенный взгляд, а Бени-Бар-Кохба беззаботно подмигнул и вдруг стал очень серьезным: -Мне стоит быть тебе благодарным. Теперь я, наконец, понял, что больше никогда ее не увижу… С тех пор не проходило дня, когда они не были бы рядом. Хамед оставался слишком зол и стервозен, чтобы не попробовать использовать Миджбиля в своих целях – хотя бы для того, чтобы чувствовать за своей спиной надежный тыл. Миджбиль был слишком покладист, чтобы не позволить себя использовать, и слишком жизнерадостен, чтобы обращать на это внимание. Хамед злился в частности на себя – за то, что позволил себе привязаться и тем самым упал до уровня обычного человека с потребностью быть хоть кем-то любимым. Миджбиль отвечал на его противоречивую дружбу искренней привязанностью. Оба наслаждались жизнью как могли: Хамед всеми правдами и неправдами добился того, что зачастую посещал Розовый Дворец только ради беседы о какой-нибудь книге или событиях в Аль-Мамляке – похоже, калифу даже нравился беспросветный цинизм и опытность, сквозившие за каждой очаровательной улыбкой тридцатилетнего наложника. К тому же, Хамед обладал поистине бесценным умением – его массаж был именно тем, о чем говорят: «Это лучше оргазма…». Обделенный вниманием царственной особы, Миджбиль приятельствовал понемногу со всеми, отнюдь не чурался приятных развлечений и, казалось, не думал ни о чем плохом. Поначалу, конечно, в Спальнях ходили всякие слухи: высокий и статный, с черным полотном блестящих волос до поясницы, очень напоминающих ухоженную прическу калифа, ясноглазый и широкоплечий Миджбиль казался идеальной парой для тоненького, плотоядно улыбающегося, до предела чувственного Хамеда с его ярким ртом, влажным взором и мелкими кудрями до плеч. Но – время шло, а фактов не прибавлялось, и народ заметно поскучнел. А желающие поязвить столкнулись с необъяснимым феноменом: если против одного Миджбиля или против одного Хамеда еще можно было предпринять какую-то атаку, то вдвоем – они были непобедимы. Хамед огрызался с мастерством профессионала, а Миджбиль обходил сложные моменты так же умело, как лошадь обходит камни в горной реке. И только Хамед точно знал, что сердце Миджбиля навсегда умерло после того, как тот сказал любимой женщине слова прощания – мадьяр все-таки ухитрился выпросить у калифа эту последнюю аудиенцию. И только Миджбиль сильно подозревал, что сердце Хамеда никогда и не просыпалось, застыв в своем развитии на уровне мертворожденной личинки. Поэтому они старались поддерживать друг друга в любых начинаниях и спорных ситуациях – без оглядки, кто прав, а кто виноват. Так что Миджбиль на вопрос Хамеда относительно новичка только рассеянно пожал плечами: -Нравится. Вот и смотрю. Хамеду ничего не оставалось, как безнадежно уточнить: -Хочешь с ним переспать? -Не исключено, - оптимистично предположил Миджбиль. – На самом-то деле он просто мне нравится. Эстетически. У него светлое лицо. -О… - Хамед бросил недоуменный взгляд в сторону новичка. Нет, это вам не шербет на блюдечке. Мадьяр уже по горло насмотрелся на всякую красоту – и на живую, и на созданную для калифа Зааля лучшими мастерами Аль-Мамляки. А тут и вообще смотреть не на что, плохо работают евнухи, надо пожаловаться Масруру. Не особо уж и примечательное существо лет шестнадцати с легкой проседью в темных волосах, живо бросающейся в глаза на ярком солнце, занималось тем, что подбирало веточки с земли и ломало их напополам с нервным хрустом. Кажется, точно так же на этой скамейке когда-то сидел Джакомо, и вся его спина – выражала предельную степень отчаянья… Всегда – одно и то же. Хамед невольно зевнул. -Он не бхаратец, кожа и впрямь светлая, - сделал он вывод из своего беглого осмотра. – И слишком маленький. И явно глупый… -Сам ты глупый, - снисходительно заявил Миджбиль. – Не потому светлое. Просто оно – ну как бы сказать… Открытое, что ли. В общем, полная противоположность тебе. -Спасибо за комплимент, - фыркнул Хамед и поправил выбившуюся из уложенной с утра прически вьющуюся прядь. – Потому и говорю, что глупый. Жизнь его еще не попортила… вернее, попортила, но не сильно. Видишь, он – седой. В общем, что делать-то с ним будем? -А что с ним надо делать? – не понял Миджбиль, почти испуганно взглянув на вставшего с циновки Хамеда снизу вверх. Тот только вздохнул: -Ты тупой, как пустой базарный барабан. Пошли обрабатывать, а то его сейчас Райлис подхватит. -Не подхватит, он же в бегах, забыл? И вообще… А надо? Не злись, шучу, конечно, - Миджбиль потянулся и почти прыжком оказался на ногах. – Ты прав, стоит обработать парнишку. Без Керима здесь все равно скучновато. Кстати, а чего это ты Райлиса вспомнил? Тоскуешь, что ли? -Я похож на идиота? – Хамед отряхнул пылинку с рукава. Придирчиво оглядел светлые шаровары и тонкую шелковую накидку. – Не смеши. Просто на язык попался. Лучше пойдем к нему, пока я не передумал с вами обоими возиться. Миджбиль тоже одернул тяжелый, очень подходящий к его манерам военного халат из темно-синей, расшитой серебром парчи. Эффектно отбросил назад черные блестящие волосы и смеющимся взглядом посмотрел на приятеля: -А я-то уж думал, в тебе проснулись человеческие чувства… -Тьфу, шайтаново отродье, и ты туда же! – в сердцах сплюнул последний и направился к новичку. Вернее, по обыкновению – словно скользнул по воздуху, будто не желая портить тишину звуком перестука туфелек по мрамору. Миджбиль важно шагал вслед за ним шумной поступью человека, не считающего нужным скрываться. Даже на вид он являл собой самый надежный тыл из всех возможных и возвышался позади Хамеда как этакая гора. Фьянир (по мнению Хамеда – самое дурацкое имя из всех, которые он слышал, кроме, пожалуй, Али-Бабы) поднял навстречу им седоволосую голову. У него действительно было честное лицо хорошего парня – но, увидев совсем близко выражение глаз, Хамед вдруг понял, что в кои-то веки ошибся. Ну, почти ошибся. Полные подросткового нигилизма, эти глаза неприятно напомнили ему озлобленные глазенки его бывших сотоварищей – маленьких рабов, которые вполне могли бы перегрызться вплоть до убийства ради лишнего куска мяса, если бы не боялись наказания. Тогда, в доме растившего его работорговца, Хамеду приходилось прилагать множество усилий, чтобы отогнать озверевшую толпу симпатичных мальчуганов от себя и своего брата. От этого типа, видимо, тоже не скрывали, какая участь его ждет. По упрямо сжатыми губам и твердому подбородку Хамед понял – щеночек обещает вырасти в породистого и сильного пса. А он-то собирался спешить к Масруру! Впрочем… Хамед ядовито улыбнулся, заметив явный брак – не слишком толстую, в пару дюймов полосу кожи еще более светлой, чем остальная, будто совсем не загорелой, и не где-нибудь, а под подбородком. След от ошейника. Прошлый хозяин любил ошейники. Особенно на чьей-нибудь красивой шее. Но они не оставляли таких следов – будто парень носил их веками… Мадьяр задумчиво покусал губы, не обращая внимания на молча бесящегося щенка. Если он ничего не перепутал, что вряд ли – он никогда ничего не путает, то такие ошейники носят рабы на плантациях. Иногда – всю свою жизнь. А Фьянир уже сейчас выглядел достаточно сильным, чтобы прожить довольно долго – даже собирая чай под палящим солнцем где-нибудь в Эль-Харре. -Парень, да тебе просто повезло! – вырвалось у Хамеда почти даже и не насмешливо. – После плантаций – да в такое теплое местечко! Кормят, поят, одевают, работать не надо! Не жизнь – сказка…
Соня Сэш: -Пошел ты с таким сказками! – прошипел парень, у которого от напряжения на виске пульсировала нехорошая синяя жилка, совсем не подходящая ему по возрасту. – Тоже мне, сказочник нашелся! Ребенку на ночь расскажешь - так ведь заикаться начнет! -Не зли его, - сказал из-за спины голос Миджбиля. И, судя по этому голосу, Миджбиль был готов умереть от умиления и любопытства, но считал нужным поддерживать игру приятеля. – Укусит еще. Щеночек-то, похоже, цепной… Фьянир оглядел обоих насупленным взглядом. -А не пошли бы вы оба! – предложил он снова ломающимся подростковым баском. Хамед открыл было рот, но промолчал – на его плечо легла веская ладонь Миджбиля, а сам бывший офицер вдруг оказался впереди. -Слушай, парень, - сказал Миджбиль тоном, выгодно отличавшимся от предыдущего. Мадьяр удивленно проморгался – должно быть, с такими же властными интонациями тот разговаривал со своими янычарами. И им, похоже, можно только посочувствовать… - Мы тут с тобой не в кости играть пришли, - продолжил тем временем Миджбиль. – Знаешь такое слово – коллектив. Так вот, слушай внимательно. У нас – коллектив, и тебе все равно придется вливаться. Мы только помочь хотим. -Что-то не верится, чтобы он был способен помочь, - Фьянир кивнул на ехидно скалящегося Хамеда. – Да и ты что-то не вызываешь доверия. -Я могу помочь. Но не хочу, - полным сладкого яда голосом прокомментировал Хамед. А Миджбиль посмотрел на новенького укоряющим взглядом, на который тот только махнул рукой: -Ладно. Предположим, вы действительно будете помогать, - он прищурился. Глаза у новенького были синие и все еще не оттаявшие. – Тогда скажите мне вот что – говорят, у вас тут есть демоны? Как мне уговорить их помочь бежать или просто увидеть? -Ты, конечно, можешь попросить Цини, - пожал плечами Хамед. – Но он наверняка ответит, что «Зааль сказал, хорошие демоны так не поступают», - весьма артистично передразнил Хамед. Фьянир насупился еще больше – кажется, он начал смутно догадываться, что над ним издеваются. -Хорошо. Где тут у вас плохие демоны? -Переквалифицировались в хорошие, - мстительно заявил Хамед. – Ничего не поделаешь. Остается коллектив. Сидеть тебе тут до скончания века. И молись Элю, чтобы повелитель вернулся из Лионской мамляки в хорошем настроении. Одного такого наглого уже чуть не покалечил. Так что скажи спасибо, если… -Спасибо. И валите отсюда оба, - упрямо поджал губы подросток. – Я занят. -Обдумываешь побег? Это невозможно, - сказал Миджбиль, и Хамед хлопнул себя ладонью по лбу: в голосе Бени-Бар-Кохба снова было столько теплоты, сколько он смог выразить. Великий Эль! Какие же они все проблемные! Совершенно не способны просто остановиться и спокойно, без нервов обдумать ситуацию! -Не ври, - неожиданно звонко произнес Фьянир, невольно сжимая кулаки. – Мне рассказали, эти ваши близнецы, что здесь только что был совершен побег. И беглецов все еще не нашли. -Ты про Керима с компанией? – Миджбиль сочувственно покачал головой. – Этот может… Да их просто не искали. Должно быть, повелителю надоели его выходки. Странно, конечно, но он у нас вообще странный. -На всю голову. Кстати, в прошлый раз их вернули, - добавил Хамед. – И стоит заметить, что Керим тогда вляпался по самое это… в общем, не при детях. Как подрастешь, расскажу - обзавидуешься. -Пошел ты, - вяло повторился подросток, нашел на земле ветку и с хрустом сломал ее. – За свою шкуру трясешься? Этот ваш Керим хотя бы попытался… Вы просто трусы, если сидите здесь и ничего не делаете! Или такие слабаки, что вообще не в состоянии что-нибудь сделать! Хамед с Миджбилем переглянулись. Бывший офицер пожал плечами и тихо вздохнул, зная, что последует дальше. В конце концов, в последнее время в Спальнях действительно стало скучновато – как в котле, где все варится в одном и том же собственном соку. -Думаю, нужно, - дал он добро и на всякий случай отошел подальше, оглядываясь на предмет евнухов. А Хапмед дернул нежной щекой и медленно растянул в улыбке припухлые красивые губы. -Мне показалось, что ты обозвал нас слабаками и трусами? – уточнил он. Фьянир поднялся со скамейки и сжал кулаки – до него начинал доходить смысл происходящего. Но загнанное внутрь отчаянье рвалось наружу: -Да. И еще идиоты, раз не можете придумать выход! -Выхода нет. Или он не там, где ты думаешь, глупый малолетка! - с этими словами Хамед ударил первым. Быстро и невероятно ловко, извернувшись всем своим гибким телом. Часто бывало, что, валяя друг друга от нечего делать по траве, он и Миджбиль оаставлись на равных, а порой кажущийся хрупким и слабым Хамед применял какую-нибудь стратегическую хитрость и оказывался сидящим сверху на поверженном противнике, у которого была заломана за спину рука. Он не сумел бы толком объяснить, кто научил его этим стремительным бросками и поворотам – должно быть, тарантулы, которых так любил разводить под стеклом его прежний хозяин и за которыми Хамед мог наблюдать часами. Фльянир дрался так же, как разговаривал – отрывочными и сильными ударами, широко расставив крепкие ноги и ожесточенно хмуря брови. Он действительно мог бы продержаться на плантациях очень долго – но устоять против паучьей тактики тридцатилетнего и более хрупкого наложника сумел только минут десять. А потом Хамед отошел в сторону, брезгливо встряхивая тонкими пальцами с разбитыми костяшками (ничего, мумие мы тоже сварганить сможем), а Миджбиль подошел к лежащему на земле подростку, развязывая на ходу свой богатый и мягкий кушак. Протянул его злобно нахохлившемуся Фьяниру: - Вытри лицо. Если евнухи увидят – накажут. Воловьей жилой по спине – не очень-то приятно, поверь мне. -Кнутом по морде тоже, - Фьянир сплюнул кровь. Хамед присмотрелся – без зубов сплюнул, ну и правильно, не стоило подставлять парнишку так сильно. – Я был на плантациях, помнишь? -Откуда ты? Я имею в виду, до того, как попал на плантации, - Миджбиль присел рядом с парнем и с интересом наблюдал, как тот вытирается. -Из Карса. Мой драккар захватили пираты, - отозвался Фьянир глухо. Бени-Бар-Кохба изогнул брови: -Твой драккар? А не мелкий ли ты для собственного корабля? -У нас рано выходят в море, - с неожиданной гордостью заявил пацан. – Мужчина – кто среди волн. На берегу остаются только женщины и слабаки… А я смотрю, вы тут тоже неплохо развлекаетесь. -Ага, только обычно коллективно, - весело хохотнул Миджбиль. – Надо бы, конечно, вечеринку закатить. В честь новеньких, заодно и узнаем друг друга поближе. Я набиза достану, только не спрашивайте, откуда… «Бла-бла-бла», - ехидно протянул про себя Хамед и поднял голову. Сумрачно обозрел ярко-голубое, похожее на ровное шелковое покрывало, небо без единого облачка. Набежал ниоткуда легкий ветерок - солнце подмигнуло ему, и Хамед, не удержавшись, подмигнул в ответ. Занывшие мышцы давали о себе знать. А неплохо, однако, дерутся в Карсе. Ему потребовалось много сил, чтобы заставить упасть шестнадцатилетнего паренька. «Старею, наверно», - почему-то Хамеду эта мысль совсем даже не понравилась – ему всего лишь тридцать, а выглядит он еще моложе. Чтобы переключиться, он заложил руки за узкую спину, выгнувшись и подставив солнцу едва прикрытую полупрозрачной накидкой безволосую, смуглую и гладкую грудь. И подумал о том, как ему все-таки скучно… Маленький хитрый тарантул уже и не знал, чем занять свою привыкшую к движению душу – он скучал в своей собственной паутине, где вокруг него в разных позах трепыхались разнообразные насекомые. Они даже не подозревали, что находятся в чужой власти - существа, которое ничем не отличалось от них, кроме выработанной с годами привычки терпеливо ждать и стремительно нападать. И ведь даже не из злости. Так - просто из необходимости куда-то деть скопившийся внутри холодный и смертоносный яд. И еще мадьяр просто любил плести вокруг жертв свои сети. В этом, по мнению Хамеда, они с калифом, собственно, не сильно друг от друга и отличались. Я специально попросил Катрана эмира-Эль-Минья не афишировать мое высокое происхождение перед домашними – иначе в шутке моментально терялась изюминка. А ведь главное – это то, какой пьянящий восторг испытывает человек, обманывающий других. Обман, возведенный в ранг шутки и становящийся вдвойне приятным потом, когда она раскрыта – это именно то, что заставляет наших торговцев завышать цену в три раза в надежде, что с ними станут торговаться, а мошенников – рисковать до тех пор, пока их не поймают. Я всегда считал себя ценителем хорошей шутки – именно поэтому Тануки все еще остается моим демоном и беспрепятственно разгуливает по Запретному Дворцу, хотя мне не раз хотелось отправить его в бессрочную ссылку куда-нибудь в Зеркальный Город. Входя тем ранним утром, после обычного намаза, через широкую светлую террасу в комнату, где Катран-эль-Минья, мой верный эмир, уже который месяц живущий в Лионе, принимал пищу вместе со своими родными и гостями, я надеялся, что мне удастся достойно сыграть обычного человека, которым я никогда не являлся. Цини обещал подыгрывать изо всех сил. Это, собственно стало несложным после того, как Катран сам подобрал мне одежду – должно быть, мерил на себя, мы с ним одинакового роста и почти одинакового телосложения. В любом случае, когда я проснулся, рядом с кроватью уже лежали широкие штаны в виде этакого пузыря, стягивающегося на колене, приталенный черный камзол до середины бедра с золотыми пуговицами (шайтан, он даже мой любимый цвет вспомнил!), дорогая белоснежная шелковая рубашка с ворохом кружев на пройме воротника и манжетах, плюс еще тяжелая золотая цепь в качестве украшения, соответствующего моему положению. Рядом с кроватью стояли сапоги с широкими раструбами голенищ – я уже знал из книг, что они называются ботфортами и носятся, в основном, королевскими гвардейцами. Рабы помогли мне разобраться с тонкостями процесса надевания всего этого европейского великолепия, при осмотре в зеркало я остался вполне доволен собой, котенок тоже выразил согласие. Больше всего мне понравился тот факт, что я почти и не отличался от стандартного европейца, которого видел на рисунках или когда их привозили в мой гарем. Перстни я снимать не стал, но, чтобы окончательно скрыть свою сущность, забрал длинные и тяжелые волосы в хвост и перевязал черным бантом. А выдающую во мне жреца точку на лбу прикрыл якобы небрежно свисающей на лоб прядью. Вот теперь я был готов сыграть роль простого приезжего в славный город Лион!... И каково же было мое удивление, когда уже после первого блюда сидящий напротив меня молодой человек ткнул в меня вилкой с нацепленным на нее грибом-«шампиньоном» и поинтересовался самым саркастическим тоном, обращаясь к Катрану: -А это ведь, кажется, какая-то Большая Шишка? Несмотря на досаду, реплика меня только рассмешила. Настроение было самое безоблачное – я спал, как ребенок, в выделенном мне домике среди кустов, полных крупных садовых роз. Может быть, потому что рядом со мной лежал, прижавшись ко мне всем изящным чувственным телом и резковато поблескивая в темноте изумрудными глазами, мой Цини. А может быть, потому что в первый раз я чувствовал себя так, будто никому в этом мире, по крайней мере – в этой стране, не нужен. Странное дело, но именно ощущение полной ненужности вдруг заставило меня спать спокойно. Если это и было то, что Джакомо называл «прыгаю куда захочу», - мне, определенно, нравилось. Вот только жаль, что меня раскусили так сразу. К счастью, я отлично говорю по-лионски. -С чего ты решил? – поинтересовался я, разглядывая содержимое тарелки. То, что я видел перед собой и что называлось «рагу фуа-гра», по виду больше всего напоминало помои, сбрасываемые у нас во дворце сторожевым собакам после приготовления еды. Хотя на вкус оказалось - очень даже питательным. Надеюсь, Катран не собирается меня отравить. Впрочем, следующий калиф наверняка прикроет его караванную лавочку. Нет уж, он слишком во мне заинтересован, именно поэтому я и рискнул попросить Катрана обеспечить меня столом из блюд настоящей лионской кухни, а пробующий мою пищу раб в данной ситуации – был бы слишком подозрительным. С другого конца стола в мою сторону уставились весьма странные глаза – они были привычно-раскосыми, но ничуть не узкими, знакомо-карими, но с точечным зрачком и каким-то светлым ободком вокруг радужки. Смесь того, как смотрит Цини, и того, как мог бы смотреть любой из Бени-Бар-Кохба. В остальном – передо мной сидел весьма приятный юноша лет двадцати, вряд ли старше, с изумительно правильными чертами лица, чересчур острыми скулами, упрямым подбородком и длинной, тонкой фигурой. Впрочем, широкие плечи и горделивая посадка головы придавали его облику некую долю мужественности. Одет он был неряшливо, будто подросток, и совсем не выглядел как человек, умеющий вести себя в обществе. Словно на самом деле ему все равно, во что он одет и где находится – простая белая льняная рубаха была незатянута и открывала четко прорисованную смуглую грудь, ее концы небрежно свешивались из штанов, а светлые, будто выцветшие волосы, подстриженные по линии плеч, казалось, были не расчесаны с самого утра. -О, так ты говоришь по-лионски? Я не знал, - ничуть не расстроено ответил молодой человек. – Ну, во-первых, сидишь так, будто палку проглотил. Во-вторых, беззастенчиво все разглядываешь. И, в-третьих, простому человеку, особенно в этом доме, не прислуживают трое рабов сразу! Довольный своей тирадой, он откинулся на спинку стула и, наконец, запихнул в рот несчастный шампиньон. Я огорчился – кажется, шутка не удалась, и вопросительно посмотрел на Катрана. Мой эмир, об умственных способностях которого я всегда был весьма высокого мнения, ничем не выдал моей тайны – он спокойно вытер губы салфеткой, поднял на молодого человека взгляд, полный самоуверенной насмешливости, и с долей снисхождения в голосе напомнил: -Саншу, в этом доме принято радушно встречать гостей, а также – соблюдать приличия. -Ой, да будет тебе, - отмахнулся молодой человек. – Что ты знаешь о приличиях? Сделал сестренке ребенка? Молодец! Так что, раз моя сестра имела несчастье стать твоей женой, значит, придется терпеть и ее родственников. Ты ведь не хочешь расстроить беременную женщину? - мягко улыбнувшись совершенно не подходящей к саркастическому тону улыбкой, молодой человек снова склонился над тарелкой, а я изумленно посмотрел на Катрана. Перехватив мой взгляд, эмир пожал плечами, а я только покачал головой – ну и ну, похоже, он тут тоже времени не терял. Впрочем, это – его сугубо личное дело. -Однако, - хмыкнул Катран, приподнимая брови. – Но сейчас ты находишься в моем доме и ешь мою еду, так что не роняй достоинство туда, куда сейчас уронил шампиньон. Кстати, тебя давно не было видно. Сегодня у лионских басков неудачный день? -Конечно, моя сестра порядком уронила свое достоинство, выйдя за тебя замуж. Но я здесь потому, что мой долг – защищать ее от всякого надругательства, - молодой человек грациозным жестом откинул со лба назад льняные пряди, а Катран, спохватившись, повернулся ко мне: -Я прощу прощения за дикие нравы некоторых обитателей моего дома, к счастью, временных. Этот острый на язык господин - месье Фронтеро, брат моей последней жены. Он – баск, оборотень, - добавил Катран, а я изогнул брови – прозвучало ехидно. Как - «он ненормальный». - Это… э-э-э-э… Зааль-эфенди и его сопровождающий Цини, - тем временем, продолжил моя умница Катран, только слегка запнувшись в самом начале. Я одобряюще улыбнулся. -Виделись, - коротко кивнул демону Саншу и обернулся ко мне. – Значит, все-таки шишка. Давно хотел поинтересоваться, скажите, у вас в Бхарате все – моральные уроды или нормальные тоже есть? -Тебя вообще когда-нибудь учили быть вежливым? - спросил Катран. Таким же спокойно-прохладным тоном, каким он отдавал приказания рабам. Но наглость Саншу Фронтеро не имела предела. Баск спокойно отправил в рот последний кусочек своего рагу и встал: -Было приятно провести с вами время, месье, тем более, что у нас дома – шаром покати. Дориан вчера пропил последние пару экю. Так что я вернусь вечером. Ты ведь не будешь против, Катран-эфенди? – странные звериные глаза уставились прямо на моего эмира, который насмешливо покивал: -Конечно-конечно. Не забудь прихватить совесть. И, я тебя прошу, оставь дома самомнение. Доброе утро, Флора. -Привет, сестренка! - на сей раз голос у Саншу был наполнен самой искренней теплотой. Он подошел к сестре и нежно расцеловал в обе щеки. А я с интересом разглядывал обоих – если один Саншу мог бы служить интересным экземпляром в моих Спальнях, то вдвоем с сестрой, близнецом с поразительным сходством, они стоили бы мне целое состояние – высокие, одинаковые, гибкие и изящные, соблазнительно юные и очень красивые. Я перевел взгляд на Катрана, и мне почудилась хитрая улыбка возле тонких губ прирожденного дельца. И я его вполне понимал – на эту удочку могла попасться даже опытная рыба. -Уже уходишь? - спросила Флора мягким, чрезвычайно подходящим к ней голосом – даже с какими-то вкрадчивыми нотками. Судя по платью, в котором я опытным взглядом определил самые дорогие ткани, Катран Эль-Минья не скупился, обеспечивая свою новую, западную жену. Надо будет уточнить, женат ли он на ней по бхаратским обычаям или же только по лионским законам – в последнем случае в Бхарате она бы считалась самой обычной наложницей. Немного зная Катрана, сильно подозреваю, что так оно и есть, этот своей выгоды не упустит... Впрочем, мы ведь не в Бхарате. И вряд ли Великий Эль станет сильно возражать, если его подданные слегка развлекутся на территории другого государства. Даже если это будет - сам калиф собственной персоной. По крайней мере, я очень на это рассчитываю. -Ты же в курсе, что меня не слишком-то рады видеть в этом доме, - откровенно выразился Саншу. Голос баска показался мне чересчур резким после бархатных переливов в речи его сестры. Хотя – вкрадчивые нотки сохранялись и приятно ласкали слух. – Так что, сестренка, я исчезаю. -Это неправда, - молодая девушка вдруг упрямо сжала губы – точь-в-точь, как ее брат. – Мы всегда с радостью тебя примем. Правда, дорогой? -Да, радость, - подтвердил Катран не без философской иронии, заканчивая с рагу фуа-гра и откидываясь на спинку кресла в ожидании перемены блюд. – Иначе где сей юный эфенди увидит, что такое приличия? -Эй, я, кажется, уже сказал! – баск сверкнул в сторону моего эмира своими странными глазами. – Может, ты и купил мою сестру так же, как этот роскошный дом, но в довесок к ней – прилагаюсь я. Так сказать, совершенно бесплатно! Тут уже нахмурилась Флора. -Меня никто не покупал! – сказала она раздраженно. Катран вздохнул, а Саншу вскинул брови: -Так уж и никто? Можно подумать, ты вышла за этого скрягу замуж не для того, чтобы избавить нас от долгов? И можно подумать, ты не знала, что он собирался с нами сделать, если мы не расплатимся? Не притворяйся святошей, сестренка. Тебе просто повезло залететь раньше, чем он нас куда-нибудь продал. Кстати, Катран, - тон баска сделался очень язвительным. – А ты уверен, что это – твой ребенок? Нехорошо оскалившись, Флора оказалась на ногах раньше, чем кто-нибудь в столовой успел пошевелиться. Оплеуха, которую она влепила брату, заставила меня восхищенно покачать головой – ну и ну, если все западные женщины таковы, может, мне стоит почаще заглядывать на женскую сторону гарема? Я откинулся на спинку стула и жестом потребовал у раба сигару, с интересом наблюдая за разыгрывавшейся сценой. А совсем рядом – жмурясь от удовольствия и совершенно не обращая ни на что внимания, Цини облизывал вымазанные в креме пирожных пальцы. Судя по взгляду Флоры, она была недалека от того, чтобы вцепиться брату в лицо своими длинными ногтями. Я читал, что выходцы из маленькой горной страны Баския, расположенной совсем недалеко от Наваррской Марки, не отличаются особой терпимостью. Удивительно, почему в моем гареме до сих пор нет ни одного баска? Должно быть потому, что они всегда дерутся до конца и очень редко сдаются живыми. Братоубийство остановил Катран, судя по спокойствию – давно уже притерпевшийся к подобным сценам. Мой эмир отставил чашку с горячим кофе, поданным рабом, поднялся, привычно и решительно взял жену за локоть, усадил в кресло, а затем обернулся к Саншу Фронтеро. -Я простил вам обоим долг, не так ли? Твоя сестра в полной безопасности, в чем ты не раз имел повод удостовериться. И ей сейчас нельзя нервничать … -Не дави на него! – неожиданно гневно сказала Флора, повернув к Катрану изящный, словно выточенный из белого мрамора профиль. А Саншу, ничуть не растеряв своей самоуверенности и нахлобучивая на голову выдернутую из рук услужливого раба-ария широкополую шляпу с огромным пером, заявил: -Не стоит нарушать из-за меня семейную идиллию. Я все равно собирался уходить. До встречи в Тампле, сестренка! Не забудь – у нас сегодня диспут «О роли войн в истории» у магистра Эймуса. Пропустишь – тебе же будет хуже. Да, и заплати вместо меня за дополнительные курсы, ладно? Я пока на мели, а «твоя радость» наверняка одолжит тебе бабки. Как говорят у нас, с драного козла хоть шерсти клок… С этой инсинуацией он удалился из гостиной, а Флора устало опустила светловолосую голову с высокой, открывающей грациозную шею прической на сложенные лодочкой ладони. Катран продолжал пить свой кофе – казалось, весь этот бардак его ничуть не тронул. Я усмехнулся. А я-то еще считал, что это у меня проблемы в личной жизни! Да по сравнению с домом Катрана – самого хитрого, практичного и надежного из моих эмиров - все ехидные подначки Тануки, все мрачные прогнозы Джакомо, все эти Ежи-Анвары и иже с ними – казались просто легким баловством, разминкой для нервов. Я почувствовал дикое облегчение, понимая – даже такой человек, как Катран, умудрился встрять в неприятности из-за женщины! Думаю, всему виной экзотика – Флора была так же необычна, как ее брат. Катрана действительно можно понять, раз я и сам не без греха. Несмотря на данные Джетте объяснения, точно знаю - нахожусь я здесь только потому, что мне до смерти надоело быть калифом и хочется попробовать что-нибудь новенькое. И кстати, я еще ни разу в жизни не общался с оборотнями. -Катран-эфенди, - на меня взглянули умные и спокойные глаза эмира. Флора тихо всхлипывала с дрожащими кончиками пальцев и казалась очень красивой в этой позе скорбящей феи. Наверняка, принятой намеренно. - Я был бы не против получить этого баска в качестве своего проводника по Лиону. -Мой пове… Зааль-эфенди, - вовремя поправившись, почтительно склонил голову Катран. – Это не лучшая идея. Мальчик очень зол на всех бхаратцев, хотя в своих долгах виноват только он сам. Вдобавок он несдержан и груб… -Да, но я так хочу, - намекнул я, невольно улыбнувшись. Несдержан и груб? Явно не несдержанней некоторых темноморцев и явно не грубее некоторых купцов. Думаю, я с ним вполне полажу. -Шади, верни месье Фронтеро в столовую, - распорядился Катран. Теперь в его голосе слышалась тень беспокойства. Неужели, он беспокоился за меня? – А если не захочет, скажи – у меня есть выгодное предложение. Одну секунду, уважаемый эфенди, он сейчас вернется. Я в жизни не видел существа, так любящего деньги! Особенно тратить. -Картежник, бабник, пьяница и мот! – выдала Флора все семейные тайны и довольно посмотрела на стол. – Ух ты, шампиньоны!... -Он – твой брат, радость, - или мне показалось, или действительно съехидничал Катран. Флора мягко улыбнулась: -Да, он – мой брат. Приходится присматривать, иначе он может вытворить Боги знают сколько глупостей. -Не меньше, чем ты, сестренка, - Саншу Фронтеро решительно прошагал к столу и выжидающе застыл, не снимая шляпы. – И чего хочет тиран и деспот? -Тиран и деспот хочет, чтобы ты поработал проводником по Лиону для моего гостя, - веско сказал Катран. – Зааль-эфенди впервые в Лионе и хотел бы посмотреть достопримечательности. Нужно отвести его туда, куда он захочет, и общаться с уважением – Зааль-эфенди не последний человек в нашем королевстве… -Сколько? – усмехнулся в ответ на эту тираду Саншу. – Обычно я не продаюсь, но сегодня – так уж и быть, готов рискнуть. Катран вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами, допивая свой кофе. -Десять экю в день, - с сомнением сказал Катран. В его глазах сверкнул знакомый мне огонек азарта. С таким же огоньком в глазах он когда-то расписывал мне выгоды торговых связей с Западом. Баск, замерцав в ответ хитрым взглядом, прикоснулся к полям шляпы кончиками пальцев. -До свидания, господа! -Хорошо, двадцать экю, - у Катрана был такой вид, будто у него вдруг начался приступ застарелого ревматизма и он получает от этого искреннее удовольствие. Я подавил смешок – ну и ну, оказывается, все торгаши, что из благословенного Востока, что из таинственного Запада – одинаковы. А в том, что из светловолосого баска когда-нибудь выйдет отличный финансовый мошенник - если он пытается вытрясти деньги из кошелька самого Катрана-Эль-Минья, это что-то да означает... И кстати, я здесь всего лишь одно утро – а меня уже здорово развлекли! -Не меньше десяти франков, раз это так важно, что ты решил меня вернуть, - усмехнулся Саншу, скользнул по мне взглядом и продолжил: - И я, так уж и быть, буду обращаться с клиентом уважительно. -Сделка есть сделка, - облегченно вздохнул Катран, и по лицу Саншу скользнула досада – кажется, он понял, что Катран согласился слишком быстро и что нужно было просить больше. Сдержав усилием воли очередное хамство, баск протянул ладонь с обкусанными ногтями на длинных быстрых пальцах и требовательно заявил: -Деньги вперед. Отлично! Заканчивайте свой завтрак быстрее, эфенди, у меня есть время только до вечера, потом я работаю. -Уже почти закончил, не волнуйся, - я проигнорировал явное нарушение обещания разговаривать со мной вежливо, отодвинул пустую тарелку и чашку, сцепил на столе руки и посмотрел на Катрана с ожиданием: - Очень вкусная штука. Что ты приготовил мне дальше? У меня отличный аппетит, сейчас могу в одиночку казан плова съесть! -А больше смены блюд не будет, - кажется, мой эмир удерживался от улыбки только с помощью самообладания. Ему даже почти удавалось. Я нахмурился: -Так мяса не будет? Не хочешь ли ты сказать, что эта похлебка – то, на чем я должен жить целый день? -Хотя бы до обеда, уважаемый эфенди. Вы сами настаивали на лионской кухне, - пожал плечами Катран, в глазах которого вовсю плясали веселые огоньки. Издевается, шайтанов сын! И этому человеку я доверился, собираясь посмотреть на заграницу?! - Как утверждает мой повар, это – обычный лионский завтрак. -Ах, вот оно что! – презрительно поморщился я, с сожалением оглядывая стол, где остались только столь любимые котенком сладости. – Кажется, я понимаю, почему у западных мужчин нет гаремов. С такой кормежкой – им бы Элю душу не отдать! Пойдем – как тебя, Саншу? Баск, кивнув и взирая на меня даже с оттенком уважения (должно быть, оценил гастрономические запросы), вторично проделал операцию с пальцами и шляпой, а затем быстро направился к двери. -А диспут у магистра Эймуса? – вдруг вспомнила Флора. Ее брат только весело махнул рукой: -Ладно тебе, сестренка, до зачетов еще – как до звезд, а у меня, в отличие от тебя, нет денежного мужа. Жизнь простого студента в Лионе – не такой уж и сахар… Всем – счастливо оставаться! Раб услужливо отодвинул мое теплое и уютное, вполне восточное кресло, помогая подняться. Я с трудом подавил желание рявкнуть, чтобы меня, наконец, оставили в покое, посмотрел на Цини – котенок блаженно взирал на заставленный пирожными из лионских кондитерских стол. -Можешь оставаться, я тебя позже позову, - разрешил я, почесал засветившегося радостью котенка за ухом и вышел вслед за месье Фронтеро. Внутри меня что-то радостно звенело, как натянутая струна – должно быть, предвкушение чего-то необычного. Вздумавшим было следовать за мной рабам – Катрановским телохранителям - я махнул рукой, чтобы оставались тоже. Свобода есть свобода, не так ли, и целая маленькая армия за моей спиной, боюсь, только помешало бы мне испытать то, о чем так часто говорил Джакомо. Оказавшись в небольшом уютном саду, заботливо ухоженном руками нанятых Катраном в Лионе садовников, Саншу резко остановился и обернулся. Мне пришлось притормозить тоже, глядя на баска чуть сверху вниз – он был почти одного роста со мной и Катраном и я вполне мог столкнуться с ним лоб в лоб. Я даже улыбнулся - среди кустов роз баск показался мне еще более привлекательным. Надо же, оказывается, можно ухитряться быть одновременно высоким и тонким, похожим на собственную сестру, и одновременно – неуловимо мужественным. Должно быть, дело в прямой осанке отличного наездника, гордо расправленных плечах и вечно чуть вздернутом вверх подбородке, вдобавок, несмотря на деланную неторопливость движений, в Саншу чувствовалась опасная ловкость, порой могущая дать в бою гораздо больше, чем банальная физическая сила. Хотя сила тоже может многое. Я невольно прикоснулся к шее, вспомнив руки Анвара, оказавшиеся невероятно сильными и упорными в стремлении превратить меня в мертвую органическую материю. В последнее время торговец стал очень покорным и немногословным, вот только по-прежнему инстинктивно сжимался от каждого моего движения – так, будто отрабатывал неприятную обязанность. Но он так искренне продолжал ненавидеть меня и любить другого человека – что мне все еще доставляло сладкое удовольствие обнимать это упрямое, хорошо тренированное тело по вечерам. А где я еще найду такую искренность?... Саншу настороженно взглянул на меня из-под шляпы, приподняв голову – и я, наконец, понял, чем меня удивил взгляд баска в первый момент, когда я его увидел. Значит, правду говорят, что оборотни – это животные, которые умеют превращаться в людей, а вовсе не наоб ...
Соня Сэш: ... орот. Ни у одного человека не может быть такого вот странного, абсолютно не мигающего взгляда. Минуты три Саншу Фронтеро разглядывал меня в упор, так ни разу и не моргнув своими чудными раскосыми глазами. -Вот что, Месье Большая Шишка, - наконец, заявил он сумрачно. – Давайте-ка договоримся сразу. Мне все равно, кем ты был в вашей ненормальной стране. Мне все равно, кем ты сочтешь нужным притворяться здесь. У меня – действительно вспыльчивый характер… -Не волнуйся, мне такие нравятся. Иначе я не взял бы тебя проводником, - заверил я, вновь с интересом окидывая взглядом фигуру баска. Саншу сдвинул шляпу на затылок и вздохнул: -В этом и проблема. Не хочу терять заработок, честно говоря, сейчас я выжат, как лимон в коктейле. Но я – не маракон и не желаю иметь с этим ничего общего! -Это какое-то лионское слово? Я не совсем пони… -Не лионское. В Баскии говорят на наваррском, - у Саншу была скверная привычка перебивать на полуслове. – Гей, гомосексуалист, пидор, а по-нашему – маракон. -А почему ты так уверен, что я – маракон? – я попробовал новое слово, будто незнакомое лионское блюдо. Баск только фыркнул: -Не первый год на свете живу. У меня есть приятель Крис, он голубой и приятели у него такие же. В месте, где я работаю, полно голубых, даже хозяин – не исключение. «La Lune» - слышали? Ладно, отведу как-нибудь, это надо увидеть своими глазами. Кстати, Катран не рассказывал, как мы с сестрой очутились в Лионе? -С какой стати? – пожал плечами я. – Я и не спрашивал. Не думаешь ли ты, что мне интерес… -Мы с Флорой выросли в небольшом городке, занимавшемся торговлей с Наваррской маркой. Виноград, оливки, морепродукты и всякое такое. Один мудак, накачавшийся сидром, назвал меня мараконом, - охотно и будто даже гордясь этим фактом биографии, объяснил Саншу. – То, что я танцевал с его женщиной, вовсе не доказывает, что я – голубой, скорее, наоборот. Но у нас заподозрить в этом - считается унижением, понимаешь? За такое – только мстят, иногда до седьмого колена. В общем, пришлось его прикончить – прямо около той сидрерии, где мы пили. А потом - не помню точно, я тоже прилично выпил, кажется, дралась вся улица, были мертвые, и нам с сестрой пришлось уехать. - Понятно. Баския – это, кажется, горная страна? Великий Эль, нарвался еще на одного горца! И ты убьешь меня, если я вздумаю к тебе приставать? – я рассмеялся. – Что-то в последнее время меня все пытаются убить… -Я вызову тебя на честную дуэль и прикончу, как прикончил Диего. А если буду уверен, что ты сильнее – прикончу просто так, кинжалом из-за угла, - то ли серьезно, то ли в шутку подтвердил баск. – Честь превыше всего, ее надо беречь и защищать. Так что забудь. Баския – это вам не Бхарат. Это даже нам – не Бхарат… -Не дрожи. Такого добра у меня и дома хватает, - я втянул затрепетавшими ноздрями насыщенный запахом цветущих роз воздух, и почему-то мне захотелось улыбнуться – просто, без всякого повода. Наверное, так же чувствует себя Цини, когда улыбается без особых причин и думает, что я его не вижу. – Считай, что ты меня предупредил. -Тогда не вижу проблем в том, чтобы растрясти эту сволочь Катрана на бабки, - улыбнулся в ответ и баск. Улыбка у него была белозубая и мягкая, впечатление не портили даже слишком острые для человека резцы. Оборотень, сощурившись, протянул мне руку: -Друзья?
Соня Сэш: - Друзья, - я крепко сжал ладонь баска, заставив того посмотреть на меня с нескрываемым уважением. Да и вообще, мне показалось, Саншу Фронтеро – не из тех, кто будет что-либо скрывать. И кажется, я ему больше понравился, чем наоборот, несмотря на все предвзятое мнение обо всех бхаратцах как о «моральных уродах». Мы, наконец, выбрались из пропитанного привычными ароматами дворика, и я впервые оказался на лионской улице. Довольно широкой, вымощенной крупными булыжниками, с выходящими на нее витыми оградами аккуратных садов вокруг богатых особняков со слишком простой, на мой взгляд, архитектурой. Я с любопытством огляделся. Полюбовался на незнакомую природу и, следуя за своим проводником, осторожно обогнул водосточный люк, на крышке которого свернулась облезлая городская кошка. -Куда мы идем?- осведомился я у моего проводника. -Смотреть достопримечательности, - конечно, - отозвался Саншу, чувствовавший себя как рыба в воде и ныряющий между людьми и другими существами с уверенностью опытного пловца. Эта разношерстная, странно одетая и опасно чужая толпа, признаться, здорово щекотала мне нервы – казалось, у лионцев и выражение лиц немного другое, более озабоченное и неулыбчивое, чем у жителей Эль-Рийяда, и движения чересчур резкие, словно они куда-то спешат, а уж запахи вообще показались мне ужасными – кто только придумал такие неприятные духи? По сравнению с этими приторно-сладкими ароматами наши благовония показались мне – воплощением гармонии, какой ее задумывало Единое. – Надо же бабки отрабатывать, - продолжал тем временем баск. – В Тампле основы истории еще на первом курсе ведут. Так вот, город начал строится при короле Карле Кровавом в сто пятьдесят первом году. Всего у него было семь жен, когда одна ему надоедала – то умирала от разных случайностей. Кстати, на основе его жизни потом появилась сказка о Синей Бороде. Помимо убийств бывших возлюбленных, он славен тем, что лично заложил первый камень в основание первой крепостной стены Лиона … Ты вроде бы хотел есть? Здесь подают лягушачье мясо в соусе и панировке, у вас, поди, такого не пробовали? Ну, вы там, я посмотрю, натуральные дикари! Деликатес, стоит дорого, но - за твои золотые, разумеется. -Ну, разумеется, - подавил я смешок. – Какие деньги у вас в ходу? -Экю, франки, да любые! – моментально сориентировался баск и посмотрел разгоревшимся взглядом на мой кошелек. – Ого! Хотел бы работать Большой Шишкой! Да, это подойдет. Наши торговцы – не дураки, а золотой – он и в Зурбагане золотой, его в любом банке обменяют. Лично я бумажкам не доверяю, они ненадежные. И мы пошли есть лягушачье мясо, оказавшееся ничуть не менее вкусным, чем плоть молодого удава, освежеванного заживо и поданного с пиалой его собственной крови – лекари уверяют, что в ней содержится целительная сила. Правда, когда я рассказал о своем любимом блюде Саншу, тот почему-то подавился своей порцией, долго жадно хлебал вино из горла и попросил больше о таких гадостях за едой не упоминать. Мы бродили по Лиону целый день. Мы посетили Королевскую площадь и увидели памятник королеве Элоизе Лионской, и Саншу по секрету рассказал мне о том, что родимое пятно на шикарном бюсте позволило народу прозвать королеву Красная Грудь. Мы увидели Кладбище Праведников – Саншу назвал точную дату, когда от охватившей Лион чумы умерла почти половина населения. Мы обошли Шамбор и заглянули в квартал Пти-Каро, где собираются и живут все интеллектуально мыслящие люди – художники, поэты и писатели, и меня удивило, что Саншу здоровается за руку с каждым третьим из них, должно быть, местные студенты каким-то образом относились к этому кварталу. Мы попали в театр на пьесу о любви, и я впервые увидел людей, профессионально зарабатывающих на жизнь тем, чем прозябают наши комедианты на ярмарках и городских базарах. Мы вдосталь насмотрелись на грозную Бастилию – тюрьму, которой нет равных и в которой закончили жизнь многие из неугодных королям придворных, и я еще долго удивлялся – почему их нельзя было просто казнить? Наверное, это какая-то местная традиция… Также мы посетили «Мефистофель» - лучший ресторан в Шамборе, предназначенный для элиты, и Саншу за обе щеки уплел суп, ростбиф, устрицы, салаты с артишоками и трюфелями, кусочки сыра в вазочках, изящно нарезанные фрукты и бисквиты, запивая все это кальводосом и посматривая на меня счастливыми глазами. Мы побывали в знаменитой пивной «Королевская дочь», и Саншу, перемежая рассказ очередной кружкой, поведал легенду о короле Луи Веселом, в дочь которого влюбился купец и который решил испытать жениха, поставив на стол огромный бочонок с пивом. Естественно, купец в тот же день увез королевскую дочь к себе, а позже основал пивоварню. Мы завернули в темноморское кафе, где похожие на Джакомо, улыбчивые и отчаянно жестикулирующие люди, буквально силком напичкали нас длинными тонкими трубочками из теста, которые они сами называли «паста». Саншу съел свою порцию и часть моей. Мы даже посидели в баскийской сидрерии, куда нас пустили за один франк, и где можно было пить и есть сколько душе угодно, поэтому Саншу выпил, как мне показалось, не менее литра сидра, а я из последних сил съел около дюжины «пинчос» - креветок и овощей, насаженных на короткие палочки. После чего Саншу предложил зайти еще в место, где подают блюда из меню русов с Рыбацких островов, но я решительно отказался. И дело было даже не в том, что все эти посещения местных трактиров оплачивал я собственной персоной. Просто я был сыт, как никогда… Даже не знаю, как я вообще не лопнул в тот день, проведенный наедине с дорвавшимся до халявы студентом. Наверное, помогло природное здоровье Бени-Бар-Кохба, а то, боюсь, мои любимые заговорщики остались бы без объекта преследования! Зато за весь день я ни разу не вспомнил о своем государстве. Я забыл даже о Цини, основательно замороченный бесконечной едой и путаным потоком исторических фактов, выдаваемых молодым и весьма привлекательным студентом Тампля. Время намаза я тоже благополучно пропустил, но решил не особо расстраиваться по этому поводу – если Великий Эль и впрямь остался так доволен посещением моего Сераля, как он утверждал, то вполне мог снисходительно отнестись к первой за долгое время слабости своего наместника на благословенной земле. В конце концов, как рассказал мне Саншу, даже владельцы мануфактур в лионских предместьях, несмотря на жажду прибыли, в итоге пришли к мысли, что работникам иногда нужно отдыхать – тогда потом они работают куда лучше… Окончательно вымотавшись, ближе к вечеру, мы устроились на крупном выступе парапета широкой набережной, с которого открывался вид на Новый мост, полностью застроенный зданиями разной высоты, а также – на двух каменных, тревожно-красивых, понравившихся мне львов, охраняющих вход, и темную воду Луары. После накрапывавшего последний час мелкого летнего дождика вечерний бульвар-набережная казался скользким и прохладным в сиянии фонарей. Мимо нас прогуливались припозднившиеся парочки, вдалеке расположилась группа лионских девиц древней профессии и пара ярко накрашенных юношей в обтягивающих кюлотах по колено. И ни один человек в этом невыносимо шумном городе не обратил внимания на скрючившегося с ногами на парапете молодого баска и высокого могучего бхаратца-жреца в лионском костюме, поедающих толстые, горячие и аппетитно пахнущие лепешки из свернутого руками улыбчивой лотошницы бумажного кулечка. -Вон там я живу с Дорианом и Артуро, моими приятелями, - Саншу ткнул пальцем в сторону Нового моста. Я прищурился – блеск мелькнувшего на испачканном чернилами указательном пальце перстня вдруг показался мне знакомым. Присмотревшись, я довольно кивнул – так и есть. Работа дервишей, да еще с подвохом. Такому – место в моей сокровищнице. И откуда бы у простого лионского студента этакая красота? -Саншу, где ты раздобыл этот перстень? – поинтересовался я, окончательно наплевав на этикет и облизав испачканные в соке пальцы так, как это обычно делал не ведающий этикета и потому счастливый Цини. Баск спокойно повернулся ко мне: -Подарок. Говорят, приносит удачу. Конечно, это все – сказки, а жаль. -Это не сказки, - прервал его я. – Поверь, я знаю, что говорю. Твой перстень хранит секрет подревнее этого города. Как бы тебе так объяснить… Он «настроен» на удачу для своего владельца, и его дарят только очень дорогим и близким людям. Если хозяин решил расстаться с такой вещью, значит, ты ему – далеко не безразличен… -Ты серьезно? В таком случае, это же здорово! – обрадовано заключил Саншу, запив приконченную лепешку анжуйским прямо из горла весьма дорогой бутылки. Бхаратцам нельзя пить вина, но мой проводник безаппеляционно заявил, что нуждается в подкреплении сил перед основной работой. -Я-то думал, просто старая пыльная побрякушка. Приценивался в ломбарде – говорят, нуждается в реставрации, да и камешек не очень, дорого не дадут. Даже как ставку в покер не взяли… Удача – это хорошо. Для любого баска очень важно быть везучим, а иначе – считай, все пропало. -Не понял, объясни, - я продолжал наблюдать за жизнью ночного Лиона. Только что, например, на моих глазах, один из зябко кутавшихся в накидку раскрашенных юношей без тени сомнения сел в роскошную карету с завешенным гербом. Не зная ничего о ее владельце и ничуть не опасаясь того, что с ним может приключиться, как только он окажется в незнакомых руках. Надо же, какие они здесь все смелые! -Ну, это не так просто объяснить, да и не каждый поймет, - Саншу устало потер висок и обезоруживающе улыбнулся. Я так понимал, мягкая, почти беззащитная улыбка была для баска чем-то средним между приемом самозащиты и способом убеждения. Месье Фронтеро вовсе не вел себя как существо, нуждающееся в защите. Между тем мой проводник продолжал: -Видишь ли, у нас в Баскии нет своего Бога. И живем мы не так уж долго, всего лет двести, а если умираем – то раз и навсегда. -Все умирают «раз и навсегда», - возразил я, закуривая лионскую сигару. Саншу негромко хмыкнул с разморенным видом. -Еще скажи, у вас в Бхарате не слышали об оживлениях… Ах, не слышали? Ну, в таком случае, извини. Я знаю, вы там Элю поклоняетесь? Сдается мне, этот парень вас конкретно парит. Если бы люди не могли оживать после случайной смерти – зачем бы им тогда понадобились Боги? И чем бы Боги расплачивались за человеческие молитвы? Не понимаешь? Тьфу, ну, это что-то вроде сделки: мы вам – молитвы и поклонение, а вы нам – бессмертную душу и возможность божественного чуда. Для этого и молятся. А если душа бессмертна – как она, спрашивается, может умереть «раз и навсегда»? -Я никогда об этом не слышал, - нахмурившись, я попытался вспомнить. И развел руками: - В книгах ничего такого не пишут. -А чего писать, если все и так понятно? – развеселился выпивший анжуйского баск. – Об этом редко говорят вслух, потому что оживлениями занимаются маги. Люди их, знаешь ли, побаиваются, да и понятно, я слышал, в Зурбагане – специалисты широкого профиля. Ты бы стал болтать вслух про таких крутых типов? Вот то-то и оно. И что странно: я уже давно об этом думаю - маги не очень-то Богов любят, у них самих нет ни одного храма, но свою фишку они давно поймали. За большие деньги – кого угодно оживят, пользуясь тем, что душа бессмертна. То бишь, работают с Богами в одной связке. -Почему тогда ваши Боги давным-давно не разобрались с магами? Это было бы логично, - удивился я. -Значит, им нельзя, - ответил Саншу. – Иначе, конечно, почему бы нет? Мне вообще кажется, Боги – далеко не так всемогущи, как хотят показать. В общем, получается довольно забавная штука: маги делают на оживлении деньги, Боги получают свое поклонение, а обыватели – вертятся между теми и другими. Только у нас нет души, мы же все-таки – наполовину животные. Даже как-то обидно, честное слово. Зато – здорово мобилизует получить от жизни как можно больше. Такова наша природа – всегда идем вперед, никогда не останавливаемся на достигнутом, и либо побеждаем, либо умираем… - Мы сжигаем своих мертвых, - задумчиво признался я. – И развеваем пепел над Гангом. А те, у кого не хватает денег на дрова, бросают в воду полуобгоревшее тело, которое съедают стервятники. Поэтому никто не пьет воду из Ганга – в мой дворец, например, ее доставляют из горных озер Берберии. -У тебя есть дворец? Везет! - Саншу привалился к нагретому за день камню, сдвинул на лоб шляпу и усмехнулся. – И все-таки - где-то вас кидают. Я такие штуки за милю чую. Ладно, время уже поджимает. Я смотрю, тебя не слишком впечатлил Лион? -Не очень, - честно сказал я. В голове вертелись какие-то мысли, но слишком яркие впечатления дня сделали меня совершенно явно неспособным что-либо сообразить. Еще раз оглядел набережную – все так же загадочно сияли фонари, девицы хихикали и предлагали себя прохожим. -Здесь нет ничего, чего не было бы у нас. -Хорошо, - Саншу легко спрыгнул с парапета, гибко потянулся. – Тогда пойдем, отведу тебя туда, где тебе точно понравится. Там всем нравится, необычное место. Я там работаю, но и сам порой фигею. Да что я объясняю, сам и увидишь… Он снова повел меня, порядком замороченного и чувствующего в желудке приятную тяжесть, по улицам Шамбора. Оказалось, вечерние бульвары, залитые светом фонарей, выглядят такими яркими, что город становиться похожим на нарядную девицу. И прохожие уже куда беспечней расхаживают по булыжным мостовым, стучат колесами по камням экипажи – движение здесь двустороннее, задумчиво шелестят под свежим ветерком высаженные в ряд посреди улицы липы, а многочисленные вывески и витрины допоздна зазывают своих покупателей. Словом, вечерний Лион понравился мне больше дневного, когда людям будто некуда больше приложить энергию, чем бегать целый день в погоне за эфемерными вещами – богатством, славой, карьерой, всем тем, что Саншу Фронтеро считает необходимым доказательством наличия коронной баскской «удачи». По сравнению с этой суетой, даже базар в Эль-Харре кажется местом куда более спокойным – наши торговцы не откажутся сделать перерыв для чашки-другой кофе в ближайшей чайхане или ароматного кальяна… Саншу схватил меня за рукав так неожиданно и бесцеремонно, что я вздрогнул. И беспрепятственно позволил себя утащить в образовавшуюся прямо посреди примелькавшихся домов, стоявших встык друг к другу, неприметную арку. То, куда мы попали, можно было бы назвать внутренним двориком – но, судя по отсутствию тюков и ящиков, предназначенным для личного использования. Должно быть, цветы были высажены здесь одними заботливыми руками, а горстки пепла и окурки, тщательно распиханные по темным углам – оставлены совсем другими, наглыми и бесцеремонными. -Мы пришли. Это хозяин, - поспешил обрадовать меня Саншу, беззастенчивым жестом показывая на стоявшего к нам спиной человека. Я удивленно поцокал языком – вай, какие красивые ноги! Не хуже, чем у Чийгиза, причем их совершенная форма как специально подчеркнута короткими обтягивающими кюлотами до колена, полосатыми чулками и башмаками на невысоком каблуке с серебряной пряжкой в форме цветка. Гибкая спина в коротком зеленом камзоле, две толстые рыжие, нет, не так – темно-золотые косы, округлые и подтянутые ягодицы. Очаровательно. Несмотря на все сходство фигуры с женской, я был уверен, что передо мной – молодой и женственный мужчина, и не ошибся. Стоп, Саншу же говорил, его хозяин – «маракон», хотелось бы мне посмотреть на человека, которому досталась такая красота! -Мэтр Тапилафьяма, прошу любить и жаловать, - возвестил Саншу, подходя ближе. Я следовал за ним чуть позади, уже вполне машинально. - Э-э-э…Ничего себе! Тапочка, а что тут происходит? -Фонтан строят, - сказал мэтр. Красивым и глубоким, но все равно – несчастным голосом. И вообще, глядя на него – тонкого и хрупкого, с открытым доверчивым лицом и двумя зелеными самоцветами глаз, я никогда бы не подумал, что этот молодой человек может чем-нибудь всерьез управлять. Впрочем, Анвару ведь тоже не больше двадцати-двадцати пяти, а он уже вполне уважаемый работорговец - был, естественно. Саншу подкрался ближе с ленивой грацией животного и опасливо заглянул в котлован. -Тапочка, а, если не коммерческая тайна, то зачем тебе сдался фонтан? -Он мне не нужен, - произнес мэтр, посмотрел на копателей и схватился за правую часть груди. Будто что-то вспомнив, переложил изящные ладони на левую. – Мои пионы!... Просто у меня сегодня было свидание, и Стеф около полуночи стал куда-то собираться. Я спросил, куда это он намылился, а он сказал, что не может остаться, потому что у него дела. Тогда я сказал, что мне это не нравится. А он так ласково спросил, что бы мне понравилось. А я разозлился - возьми и брякни, что мне понравился бы фонтан с анжуйским… -Дай угадаю! Тогда он сказал: «Да не вопрос»! – засмеялся Саншу. Мэтр покосился на него со скорбным выражением лица: -Ну да. А откуда ты знаешь? -Так ведь это – наш лапочка Стеф! Вполне в его духе! – не мог уняться Саншу, несмотря на помрачневшего работодателя. Мэтр Тапилафьяма грозно надулся, и я всерьез заинтересовался - сейчас один мой знакомый и не в меру наглый баск здорово рискует остаться без места. Но как раз в этот момент подошел огромный, выше меня, потный человек в простой одежде и громовым голосом возвестил: -Хозяин, там спрошают, куда бочки с анжуйским выгружать. Я сказал, что возле входа… -Боги, там же розы! Порше, дорогой, ты знаешь, что при Карле Кровавом делали с теми, кто приносил дурные известия? – зафыркав, как взбешенная кошка, мэтр рванулся к выходу из арки. Саншу обернулся ко мне – от смеха в его странных карих глазах выступили похожие на горный хрусталь слезы. -У Тапочки вроде со Стефом типа перемирие, так что сейчас у него одни свиданки на уме. Поэтому он слегка неадекватен. Видишь, я говорил, что здесь весело! – он последний раз всхлипнул и вытер глаза рукавом. -Ничуть не сомневаюсь, - ответил я, присматриваясь к обстановке. Словно воспользовавшись моментом, Саншу исчез, но вокруг и впрямь происходили забавные вещи. Например, мой взгляд сразу же упал на рослого, широкоплечего и мускулистого парня с вьющимися черными волосами до лопаток, который прямо на улице зачем-то колошматил об стену ресторана струнным инструментом. -Так проверяют, хорошая попалась гитара или нет, - объяснил парень, словив мой изумленный взгляд. Я невольно поежился – судя по разрезу глаз, словно неправильно развернутых на лице, передо мной был баск, но, судя по янтарно-желтому цвету и ледяной холодности, еще – далекий потомок Киньша, огромного и самого надежного телохранителя, которому не рекомендуется появляться на улице посреди людного города во избежание паники. И хотя дело происходило в неосвещенном уголке двора, но глаза парня - светились неярким желтоватым светом. -У те… вас в роду не было демонов? Или дроу? – сообразил я. Ей-богу, с этим типом хотелось разговаривать уважительно. Тот равнодушно пожал плечами: -А Боги знают. Моя мамочка – та еще темнила. Меня Дорианом зовут. -Зааль, - представился я, без особых трудностей отбрасывая полагающиеся тонкости произношения титула. Дориан рассеянно кивнул и вернулся к своему увлекательному занятию. -Ну что, внутрь? Войдем через черный ход, чего нам на улицу возвращаться, - рядом вновь образовался Саншу. На его острых матовых скулах виднелись следы яркой женской помады. – Я покажу, что здесь и где. Сам остаться не смогу, работа… Парень, ты меня уже конкретно достал! – злобно рявкнул баск, теряя равновесие и цепляясь за меня, чтобы не упасть. Вытянувшее ногу существо, больше похожее на взъерошенного воробья в своей потрепанной одежде и широкополой шляпе с бахромой, спрыгнуло с бочонка и весело засмеялось. -А ты глаза разуй, вдруг поможет! - сказало оно звонким подростковым голосом, приложило пальцы к шляпе в знак прощания и расхлябанной походкой направилось к входу в «La Lune». Саншу выругался на незнакомом, подозреваю, что – наваррском, языке и мрачно покачал головой: -Это наш новый менестрель Дин. Взяли в пару к Дориану. Тапочка меня, конечно, уволит, но я этому гаду дам по морде! Так ему и надо, наглый до предела! -Не ему, а ей, - равнодушно поправил я, направляясь вслед за возмущенным баском туда, где сияла окруженная магическими шарами вывеска, привлекая взгляды прохожих. Мой тоже – и внимательно присмотревшись, я усмехнулся. Забавно, если я не ошибаюсь, по-лионски слова «Луна» и «Задница» звучат одинаково – «La Lune». Заглядевшись, я чуть не наткнулся на спину резко притормозившего Саншу. -В смысле? – настороженно спросил баск, оборачиваясь. – Как это – «ей»? -Это девушка, - я тоже остановился, а Саншу изумленно поморгал. -А… ты уверен? -Вполне, - я высокомерно усмехнулся. – По-твоему я не отличу молодую девушку от молодого юноши? Знаешь, у меня в этом деле – богатый опыт, уж точно побольше твоего. Проигнорировав мои слова, Саншу еще какое-то время вглядывался в удаляющуюся спину менестреля – тощенького и невзрачного, действительно напоминавшего помоечного воробья. Потом покачал головой: -Да парень же… Спорим на экю? -«Не вопрос», - ответил я словами незнакомого мне Стефа. Саншу кивнул, махнул рукой, и мы, наконец, зашли внутрь. «La Lune» понравилась мне сразу, как только я попал внутрь. Было здесь что-то, выгодно отличавшее это кафе от других подобных заведений, которых я за день насмотрелся достаточно. В общем-то, ничего особенного – полутемные залы, наполненные сигаретным дымом, освещенная сцена и танцующие девицы, но вместе с тем, люди вокруг вели себя так свободно и спокойно, будто им и впрямь было позволено делать все, что захочется. Не исключая персонал. Наверное, чего-то такого я и ожидал от Лиона, когда решился променять суровые будни управления страной на недолгий, но плодотворный отдых. Словом, если раньше, всю мою жизнь, я больше отдыхал телом, то в «La Lune» вдруг почувствовал в себе силы отдохнуть душой. Мой проводник куда-то слинял, оставив меня сидеть за одним из столиков, а потом снова появился и поставил передо мной темную бутылку с этикеткой «Грезы» и стакан с трубочкой, напоминающей бамбуковую. -Тебе самого лучшего? Вина, я знаю по Катрану, вы не пьете, - сказал баск. – Понятия не имею, чем уж вы так прогневили вашего Бога, что он запретил вам вино. Но это – вовсе не оно, а что-то вроде настойки на травах. Тапи сам делает, никаких продуктов брожения, никакой магии, если тебе так угодно. -Мне так угодно, - милостиво подтвердил я. Надо же, а месье Фронтеро неплохо разбирается в тонкостях нашей культуры! Саншу с озабоченным видом снова исчез на кухне. А я откинулся на спинку высокого и удобного стула, наблюдая за разминающимися на сцене девицами в широких юбках с разрезом до пупа и обтягивающих кружевных панталонах. Лежащие на их лицах яркие румяна и блестки придавали всему этому делу искусственный оттенок. Я налил «Грезы» в стакан и задумчиво пригубил творение местного кулинара-искусника. И тут же зажмурился, вдыхая сладкий запах печеных на открытом огне яблок, возникший вдруг в наполненном самыми разными ароматами зале. Печеные на костре яблоки с золотистой корочкой. Я улыбнулся с закрытыми глазами. Мне было около четырех лет, когда меня впервые угостили печеными яблоками, отсутствовавшими в меню Верховной Госпожи и ее детей - как простая и грубая пища, больше подходящая янычарам. Я тогда исследовал лабиринты сада, где было полно ящериц, бабочек и избалованных бурундуков. Не помню, как я сбежал от евнухов, но дело затянулось до вечера, и звезды уже начинали покрывать небо, когда я вышел прямиком к стене, окружавшей Сераль. К которой был вынужден прислониться – прямо на меня налитыми кровью глазами смотрел один из лохматых сторожевых псов. Хвост у него был опущен, а верхняя губа обнажилась в безмолвном рычании. Моя спина взмокла от пота, и я уже был готов заплакать, как чей-то голос окликнул пса по прозвищу. Собака, разом потеряв ко мне интерес, убралась к мерцающему в вечерней полутьме костру, где сидели воины. А человек, который отозвал собаку – тогда он показался мне очень высоким и сильным, хотя едва достиг совершеннолетия по бхаратским меркам – опустился на колени и серьезно сказал: «Мужчины могу пить набиз, но не могут плакать». Со мной до тех пор никто не говорил серьезно, вернее, в словах окружающих я все время чувствовал какой-то подвох, причины которого не понимал, поэтому я изумленно замолчал. Он даже не пал передо мною ниц, как будто бы я был – обычный ребенок! А вот это уже обидно. Я насупился. А человек - протянул на ладони, ничуть не боясь обжечься, только что снятое с костра, горячее и вкусно пахнущее яблоко. Оказавшееся очень кстати, так как ужин я благополучно пропустил. Потом, конечно, сдал евнухам, но это маленькое предательство ничего не значило. У человека были добрые глаза и убранные в высокий хвост жесткие каштановые пряди. И когда в следующий раз отец взял меня в очередной поход на туарегов, я не преминул воспользоваться случаем и заявить, что не хочу ехать ни с кем, кроме этого самого воина. Воина звали Джетта, он в короткое время проявил себя настоящим храбрецом, за что был удостоен должности главного полководца калифских янычар. А позже – должности моего главного визиря. И даже не потому, что слишком вкусным показалось мне то печеное яблоко и слишком бесспорной – неназойливая забота. Просто он и впрямь похож на лохматого сторожевого пса. И хозяин у него только один – калиф Бхарата собственной персоной. Я был маленьким ребенком, но мне повезло разглядеть Джетту среди многих других, уже тогда пытавшихся добиться моего внимания лестью или подарками. Наверное, такое под силу только ребенку, они куда проницательнее взрослых… Иногда я думаю, из нас вышла бы прекрасная пара, если бы я не привык так слепо полагаться на его защиту. Можно искренне заботиться о своем псе и безумно обожать его, но – не так же, как возлюбленного! Изумленно моргнув, я вновь очутился в реальности, все еще ощущая приятный, бередящий воспоминания запах. Саншу сидел напротив меня, подпирая голову рукой и насмешливо прищурившись. Светлые, прямые и жесткие волосы рассыпались по обтянутым простой белой рубахой плечам. -Понравилось? – спросил он. – Отличная штука. И дорогая. Я всего-то пару раз попробовал – родину вспоминал. У нас там красиво – синие горы, с которых виден мир, и уютные зеленые долины, мрачные замки князей и маленькие славные городки. Можно обратиться - и гуляй сколько угодно в полной безопасности, все равно охотиться на территории княжеских заповедников строго запрещено, разве что браконьеры подстрелят. Это маленькая страна, перенаселенная, вот молодежь оттуда и сваливает. Но все одно, Лион по сравнению с Баскией – просто большая свалка. -Хочешь глотнуть? – чувствуя себя дремотно-счастливым, я подвинул бутылку. Оборотень только отрицательно покачал головой. -Не хочу. Мне еще работать надо, а после этой штуки – не то, что работать, жить нормально не хочется. А хочется – обратно, домой, к холмам и горам… Здорово по мозгам дает. Я на курсах по лекарству думал: а если к этому зелью можно привыкнуть? Тапи – он ведь сам не ведает, что творит, гении – они такие, знавал я еще парочку, все они - не от мира сего. Ну да черт с ним, я работать, а ты здесь - не скучай. Остаток вечера прошел для меня в приятной неге. Разомлев от количества выпитых «Грез», я выбросил из головы все мысли до единой. Уже не хотелось думать о возвращении, о том, как справляется со своими обязанностями Джетта и что творят предоставленные самим себе эмиры, временно лишенные возможности пожаловаться друг на друга в Диване и тем самым выплеснуть накопившуюся дурную энергию, о предстоящей в скором времени поездке в Главный храм и торжественном возложении на алтарь Эля его священного камня Эль-Захра… С кухни тянуло приятными запахами, негромко и хрипло пел на незнакомом языке желтоглазый баск-полукровка Дориан, и мне было так хорошо, как если бы я неожиданно очутился в стране, о которой мечтает каждый, кто хоть раз испытывал беспокойство и сомнения по поводу собственной жизни. О стране, где нет метаний и нет тревог, не бывает душевных терзаний и каждый новый день начинается новая сказка. Где у тебя нет никакой ответственности перед собой и окружающими, где не нужно выбирать слова и притворятся тем, кем ты не являешься на самом деле, а вместо этого – можно спокойно лечь на горячий песок и смотреть в безоблачное небо под тихий и строгий напев ветра. Ни лжи. Ни разочарований. Ни подвохов. Ни интриг. Ничего – кроме покоя и счастья. Ее невозможно найти, если ты – не мудрый дервиш или не человек, потерявший все, что у тебя было в жизни. Это - там, куда неосознанно стремится укрыть свой лихорадящий мозг Джакомо, где никогда не был Хамед, но, возможно, живет умиравший уже Керим. Куда, боюсь, уже никогда не попасть мне. Я не помню того момента, когда закрыл глаза и провалился в глубокий, спокойный сон, выгодно отличавшийся от обычно снившихся в такие же ночи. В котором чья-то добрая и заботливая рука протянула мне вкусное и горячее печеное яблоко… Над рабочим городком в предместьях Дублина стоял полдень, и жара в помещении, не менее страшная, чем в другой части света, откуда в Европу контрабандными путями шло кофе и редкий наркотик «бандж», делала жизнь работников прачечной «Валлоу и сыновья» еще невыносимее, чем обычно. Подняв чугунный утюг, Джакомо едва не задохнулся от шипящего пара и в который раз проклял тот самый европейский образ жизни, который некогда горячо защищал перед калифом Заалем-аль-Фаризом. Цивилизация! Гуманизм! Еще бы просвещение вспомнил, идеалист чертов…С трудом заставив себя сосредоточится, темноморец пристально оглядел оборки из черного кружева - они казались идеально отглаженными и были готовы к тому, чтобы красоваться на чьем-нибудь молочно-белом пышном теле. Дым поднимался от доски струйками, жара делала помещение почти пек ...
Соня Сэш: ... лом, и Джакомо поскорее осторожно уложил вещь в корзину слева, чтобы не испортить ее стекавшими со лба крупными каплями пота. Теперь следовало нагнуться и взять очередную порцию накрахмаленного белья из корзины справа. Поясница заныла от перенапряжения, впрочем, в первый день работы было намного хуже. Должно быть, за неделю организм свыкся с необходимостью зарабатывать деньги с помощью физических упражнений. Единственным, чего бывший преподаватель географии не мог понять, - было то, каким образом здесь работают женщины. Их движения были непринужденными и быстрыми, однако, то у одной, то у другой из горла вырывался кашель – густые струи пара оседали на выбеленных стенах помещения мануфактуры слоем сырости. «Валлоу и сыновья», которых Джакомо ни разу не видел в глаза, были вовсе не настроены щадить своих работников в убыток своему кошельку. Тем не менее, женщины улыбались и даже рассказывали друг другу о вечеринке в «Клубе каменщиков», где была отличная танцевальная площадка, свой оркестр и куда заглядывали рабочие с соседних мануфактур. И что самое странное – Райлис, которого в гареме называли не иначе как милашка и который не так давно изводил их требованиями достать ему ванную и парикмахера, спокойно работал рядом. Крахмальное белье так и летало у него под утюгом, попутно брауни умудрялся перекидываться остроумными фразочками с работницами. Судя по веселому смеху, там разворачивалась словесная дуэль на грани флирта. По крайней мере, кое-кто уже поглядывал на Райлиса с явным интересом, и темноморец опять спросил себя, действительно ли их златокудрый эльф с повадками изнеженного гомосексуалиста – тот, за кого себя выдает? Или это он оказался настолько глуп, что не понял по-эльфийски хитрую тактику выживания? Что касается Лассэля, то это по его милости Хельга снова отлеживалась в здании в рабочем поселке, которое им выделили для проживания. Впервые попав внутрь, сид с брезгливым выражением лица заявил, что лучше сдохнет на улице. И Родриго ничего не оставалось, как попросить свою коллегу, едва пришедшую в себя после их прошлого путешествия, переправить эльфа от греха подальше в этот самый Тирнанн-Огг. Лассэль вошел в светящиеся разноцветными сполохами ворота астрала с гордо выпрямленной спиной, даже не обернувшись помахать на прощание. После чего Хельга, будучи слабой женщиной, хоть и жительницей Карса, разумеется, тут же снова хлопнулась в обморок и в налаживании их финансового положения не участвовала. Родриго целыми днями бегал по Дублину, высунув язык и пытаясь отыскать своих пропавших чад. Оставались Джакомо, Райлис и Керим. И Джакомо сильно надеялся на то, что поиски Родриго не затянутся надолго, поскольку физический труд начинал доводить его до странного, опустошенного состояния. Даже обычно волновавшая близость Керима, который с трудом умещался рядом на узкой дощатой постели, не помогала – темноморец засыпал раньше, чем успевал доесть нехитрый ужин из фасоли. Так неделя работы на эйнджлендской мануфактуре благополучно доделала то, чего не смогла добиться вся эта распроклятая жизнь – Джакомо окончательно отбросил в сторону мысли о несправедливости этого мира, где одни пируют за счет других. Собственно, он отбросил в сторону все мысли, ничего не замечал и ни о чем не размышлял, только иногда, со смутным сожалением, вспоминал о дядюшке Флориндо, в свое время не допустившем, чтобы его племянник стал работать где-нибудь на мануфактуре. И может быть, это не вполне справедливо по отношению к другим обитателям Лиона, которым не повезло с дядюшкой, – но, черт возьми, разве было так уж плохо?… Джакомо изо всех сил прижал утюг к доске, отворачиваясь от жгущего глаза пара. После побега жизнь намного усложнилась – и дело было даже не в многолетней привычке некоторых товарищей сидеть без дела. Темноморец тоже порядком обленился за те несколько месяцев, что был «гостем» Спален, поэтому постоянная работа здорово выбивала из колеи. Но главное – это тень разлада, которая вот уже который день витала над их жилищем. Такое ощущение, что в ту страшную ночь после побега на плантациях, щурясь от огня пожара, все успели высказать друг другу давно накопившиеся претензии, а потом – дружно взяли и обиделись. Если вспомнить побег – то народ был куда как более оживленным и провернул дело без малейшего раздора. Керим ни о чем не предупреждал заранее, просто - как-то ночью, чуть ли не пинками, поднял озверевшего от столь бесцеремонного пробуждения темноморца. По разгоревшимся, отнюдь не сонным голубым глазам Джакомо понял – что-то случилось. Они быстро собрались и спустились в сад. Где уже ждал перепуганный Аман, которого оба, рассудив, в свое время решили не выдавать Заалю. Узнай калиф о том, что в гареме завелся приблудный маг – и в тот же день Эль-Рийяд насладился бы очередным (впрочем, довольно привычным) зрелищем мучительной казни с использованием котлов, полных кипящего масла, и разных хитроумных машин, изобретенных местными умельцами. Да и среди палачей Зааль непрофессионалов не держал. Поэтому Аман послушно выполнял указания бербера и только несчастно смотрел в сторону Джакомо по-собачьи добрыми арийскими глазами. И каждый раз, поймав его взгляд, Джакомо чувствовал себя будто в чем-то виноватым. Ему вообще было здорово не по себе – глаза у Керима горели слишком ярко и мрачно, ночь была слишком торжественно-тихой, остальные – слишком напряженными, а рядом с Аманом зачем-то стоял еще один, совершенно лишний евнух. Окончательно отвыкший от вида женщин, Джакомо не сразу признал в нем противоположный пол. Только когда евнух кинулся к наваррцу в объятья, на ходу срывая с роскошных льняных волос покрывало, темноморец припомнил о любовнице, которую продали в один и тот же гарем вместе с корсаром Родриго Родригесом. Народа, согласившегося бежать, оказалось на удивление мало. Хамед только пальцем у виска покрутил и лениво заявил, что не будет никого выдавать, потому что самоубийцы противны Элю, а уж ему – тем более. Миджбиль почти извиняющимся тоном сказал, что всячески будет «носить воду на удачу», но сам остается. Близнецы Авад и Махмас прыснули в ладошки, посчитав предложение бербера удачной шуткой. Новеньких решили не трогать как людей непроверенных, Фаиз молча пожал плечами, а про Айна, глядя на мрачное, как смерть, лицо Лассэля, никто даже не решился спрашивать. И они действительно бежали. Хотя больше всего это напоминало чудо – или же удивительное везение Керима передалось всей набранной им маленькой, отчаянно храброй – или храброй от отчаянья? - группе. Для начала им пришлось спуститься под землю. Под землей Запретный Дворец, как оказалось, представлял из себя сложную систему коммуникаций и переходов, странных комнат непонятного назначения и крысиных тупиков. Даже сам Аман не сумел бы привести их к нужному месту – если бы не карта. Та самая, в кожаной трубке, к которой прилипли песчинки из Великой пустыни и которую Керим в день, когда он от злости дал Тануки по наглой физиономии, выбросил на цветочной полянке, где их окончательно лишили надежды на свободу. Поэтому карту не нашли при обыске, что не могло не радовать… Уже оказавшись в подвалах и пробираясь по темным коридорам вслед за мелко семенящим Аманом, темноморец поразился тому, как серьезно настроен на этот раз Керим. Будто терять ему теперь уже действительно нечего. Но, несмотря на закономерное любопытство, темноморец не стал задавать вопросы – только накануне он имел долгую беседу с Харрум Султан по поводу древних пиктограмм. И был немало удивлен, не увидев рядом с рабынями привычного телохранителя с гордым лицом и рыжей бородой. Вечером он вполне невинно поинтересовался, бежит ли с ними дядя Махмед, но бербер неожиданно хмуро ответил: -У меня больше нет дяди. В последний раз темноморец слышал, чтобы Керим говорил таким тоном, когда бербер собирался идти сдаваться стражникам после памятной истории с туфлями калифа. Джакомо заткнулся и решил временно воздержаться от дальнейших расспросов. А бербер – по обыкновению, просто не стал ничего рассказывать. Несмотря на некоторые опасения - все-таки голова у Керима дурная, а сам он непредсказуем - побег оказался продуманным до мелочей. Им всего лишь нужно было найти с помощью карты комнату под землей, которая соединяла два дворца. Запретный Дворец, обиталище калифа, его свиты, жен, рабов и чиновников – самую старую его часть, построенную еще до завоевания города силами племени Бени-Бар-Кохба. И - некую, всеми забытую красивую гробницу в Долине Спящих Царей, где покоились давно умершие арийские правители-близнецы. Согласно легенде, рассказанной когда-то темноморцу в Долине Спящих Царей, эта комната предназначалась для того, чтобы соединять двух влюбленных близнецов-правителей, как они того хотели, но как того не хотели их подданные. Всего лишь легенда. По крайней мере, так считал Джакомо, пока воочию не убедился в существовании единственной во Дворце, который занимал пространство не менее двух километров в радиусе, особой комнаты. Особой – потому что там колдуны и маги всех цветов кожи могли спокойно творить свои чудеса без вмешательства Эля. Скорее всего, умевший вовремя подмазаться к людям Керим с самого начала знал от Родриго Родригеса, что бывшая коллега последнего по кораблю и нынешняя по гарему Хельга – из рода потомственных колдунов Карса. Стало быть, как и любой колдун, обладает способностью переносить в пространстве вещи и живых существ. Должно быть, Родриго держал ее на корабле на какой-нибудь экстренный случай, странно, что они все-таки умудрились вляпаться так же, как и остальные, не имеющие отношения к колдовству. В Тампле это называли - «астральные перемещения». И хотя сама гробница была уничтожена взрывом стараниями того же Керима, комната, в которой можно перемещаться с помощью астрала, могла бы оказаться просто находкой для решивших сбежать наложников. Особенно, если вместе с ними бежит настоящая колдунья. В такой стране, как Аль-Мамляка-Бхарат, легенды зачастую оказывались правдой. А правда была настолько похожа на легенды, что уставший ум Джакомо уже не поражался тому, что повторный побег прошел успешно. Если где и было место чудесам – так это в земле Великого Эля, надежно сжатой в кулак элитой во главе с ныне здравствующим правителем. Комната действительно существовала – и именно в том месте, которое было указано на карте. Вот в этом-то, считал Джакомо, и заключалось чудо – им просто-напросто жутко повезло. Хельга без проблем выполнила свою функцию и по-быстрому перенесла их на Тортугу, прямиком на чайные плантации семейной четы Родригесов.
Соня Сэш: И все было бы хорошо, если бы Керим не вызвался уходить последним и, обернувшись, Джакомо не заметил, как бербер делает шаг к отступившему с перепуганным видом евнуху. Джакомо очень не хотел верить в то, что сейчас Аман, которого по-настоящему звали Питером и который был по сути неплохим парнем – мертв. Он предпочитал просто не думать об этом. Если и так, Керим вовсе не беспокоился за сохранность тайны комнаты – единственного слабого места в охране калифского дворца. Отнюдь, не такое уж бербер милое создание, каким иногда кажется. Просто попади Аман в Зурбаган – и по их следу наверняка бросилась бы вся тамошняя контора. Во время короткого знакомства маги показали себя ребятами весьма скорыми на расправу. Так что Джакомо поступил мудро, закрыв глаза и даже не испытав по этому поводу угрызений совести. В последнее время она стала у темноморца дрессированной и очень послушной. Потом эта дурацкая история на Тортуге. Конечно, неприятно, вернувшись домой, обнаружить, что твое место заняли – в том числе в постели жены. Причем занял тот самый человек, который ответственен за твои унижения в калифском гареме в течение трех долгих лет, предательски захватив твой корабль и продав всю команду бхаратским перекупщикам. Неизвестно, что бы вы сделали на месте Родриго – но наваррец поступил вполне соответствующе своему прошлому: некий Жозе Бандейра оказался мертв, плантация сгорела вместе с зарослями чая, все переругались и рванули в Дублин, а и теперь оставалось только найти детей Родриго и зажить какой-нибудь новой, хотелось бы верить – лучшей жизнью. Как говорит Керим – вот такой расклад. Единственным, чего Джакомо до сих пор не понимал – была роль во всей этой кутерьме дяди Махмеда. Но поскольку бербер молчал, то и темноморец решил не раскрывать своих козырей. На которые, признаться, очень рассчитывал. По крайней мере, их действительно еще не нашли – ни калиф, ни демоны, ни маги… В воздухе отчетливо запахло паленым, и Джакомо, опомнившись, поднял утюг. Сложил отглаженную сорочку, принадлежавшую, судя по ручной работе, не самой бедной из обитательниц Дублина. С невольным тяжелым вздохом наклонился за очередной охапкой белья и вздрогнул, когда позади него раздался голос, окликнувший его по имени. -Да, я весь внимание, - Джакомо провел ладонью по лицу и с ужасом ощутил, как размазывается по коже липкий и, вероятно, грязный пот. В этот момент Спальни вдруг не показались ему столь уж невыносимым местом. -Вы отменный работник, - начал издалека старший мастер, маленький и потный человечек, глядя на которого, невольно вспоминались гномы, чьи гетто были почти во всех крупных европейских городах. При мысли о том, как должны выглядеть гномские женщины, Джакомо передернуло. Он вопросительно посмотрел на мастера и поправил запотевшие очки. -Спасибо. Я польщен, - сказал он, подавив фырканье. Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сейчас ему, должно быть, скажут какую-нибудь неприятную вещь. Так всегда бывает – и в этом смысле прачечная в Эйнджленде ничуть не лучше, чем крупный университет посреди Лиона. -У нас редко работают мужчины, и это нормально, что вы делаете столько же, сколько трое наших женщин. И ваш приятель эльф тоже. Мы бы очень хотели оставить вас обоих в гладильном цехе, все-таки женщинам здесь трудновато. Но насчет третьего, боюсь, я буду вынужден его уволить, - развел руками Мастер. – Вы просили, но я ничего не могу поделать. Мы здесь работаем на хозяина, вернее, кто-то работает, а кто-то целыми днями курит сигары и травит байки с возчиками. Те, соответственно, тоже не работают. Увы, нам нужен грузчик, а не человек, умеющий грузить… -Откуда у него сигары? - пробормотал Джакомо, вновь поправляя очки, сползающие из-за пота вниз по носу. Кончик которого по старой привычке тут же потянулась почесать рука темноморца. -Подождите до завтра, ладно? – он поморщился, кинув взгляд на корзину мятого белья. – Я поговорю с ним. -Ох, сделайте милость, - экзальтированно воскликнул гномоподобный мастер. – Обычно мы не держим здесь лодырей и проходимцев. А, уж извините меня, вид у вашего приятеля – как у настоящего проходимца -Вид еще ни о чем не говорит! - Джакомо гневно сузил глаза и запнулся, понимая, что возразить ему нечего. На секунду его посетила мысль о Софии, и темноморец вдруг поежился – его жена всегда была невероятно аккуратна в выборе знакомств, старалась придерживаться правил светского общества, чьи представители зачастую оказывались среди ее клиентов. Только заслужив их доверие, только так, а не иначе, она могла рассчитывать на свое место в адвокатуре – не слишком обычное для лионской женщины. История с женой Родриго порядком насторожила темноморца, заставив подумать о собственном возращении в Лион. С какими глазами он представит ей Керима? И как, собственно, он собирается его представлять? Здравствуй, дорогая, меня не было столько времени, извини, я не мог сообщить, потому что гостил у калифа в постели… точнее, в гареме, а это – мой любовник, Керим – это Софи, Софи – это Керим, ну вот, теперь вы знакомы… Чушь получается. Этой проблемы еще не хватало! Мало того, что в их крошечном домике в рабочем поселке царит нездоровая атмосфера, всем тяжело – и это после гаремной-то неги! Кажется, все могло обернуться не столь удачно, как он думал… «Да ладно тебе. Она у тебя еще и умная», - обругал сам себя Джакомо и постарался сосредоточиться на работе. Ворох кисеи и батиста на какое-то время отвлекли его от раздумий. А когда гудок возвестил о конце рабочего дня, и все бросились к своим корзинкам и шляпам, он долго стоял рядом с доской и пытался вспомнить, что важного должен был сделать. Вспомнив, - поспешил на улицу, где уже смеркалось, поднимался холодный ветер, и рабочие деревянные хибары казались чуть более привлекательными при начинавшем мерцать из-за холмов лунном свете. А иначе – Джакомо не представлял, как можно годами мириться с такой убогой жизнью здесь, в предместьях Дублина. Пройдя вывеску «Валлоу и сыновья. Частная собственность» над воротами, Джакомо различил в полутьме знакомую большую и гибкую одновременно фигуру и направился к ней. Узкая, дощатая улочка казалась безлюдной – все работницы прачечной поспешили домой, к мужьям и детям – у многих были семьи, работавшие рядом, на соседних мануфактурах. И в самой прачечной уже давно погасили огни… -Керим? – словно что-то почувствовав, Джакомо все-таки притормозил. Высокий и широкий в плечах человек, наверное, явно из залетных, обернулся и радостно осклабился в полутьме: -Ну и ну, какие славные птички летают тут у нас по ночам! - понимающе улыбнулся он, сально жмурясь. Джакомо недобро прищурился: -В этой стране гомосексуализм карается тюрьмой, - с этими словами он попытался пройти мимо, но чуть не наткнулся на вовремя подставленную руку. Мужчина осклабился: -Умная птичка. И такая слабенькая ... Это возбуждает. Скажи честно, ты видел здесь хоть одного бобби? -Я видел здесь одного идиота, мешающего мне пройти, - процедил Джакомо, отступая на шаг и готовясь к неприятностям. Он был не прочь врезать этому громиле за одну только фразу, враз напомнившую о возбужденном вкрадчивом шепоте: «Ты сейчас – такой беззащитный…». Всем спасибо. Теперь он чувствовал себя не только уставшим, но еще и оплеванным. Что за идиотская жизнь: куда бы он не приехал – везде одно и тоже! Правда, этот широкоплечий тип, пожалуй, все равно добьется своего – слишком большой и сильный, такого парой приемов дядюшки Флороиндо с ног не свалишь, да и возиться, как некоторые, не станет. «Ну да ладно, не сдаваться же без боя, может, отключусь, и будет не так больно», - мрачно вздохнул внутренний голос. Рабочий хищно осклабился, а Джакомо сжал кулаки… …и был ничуть не удивлен, когда, вдруг охнув, тип скорчился, схватившись за разбитый нос. Керим всегда появлялся неслышно. Такова уж была его кошачья натура. -Вали отсюда, барахло, а не то засуну яйца в глотку, - посоветовал бербер, неожиданно - на эйнджлендском, и по-хозяйски обнял Джакомо за талию. Темноморец только махнул рукой. -Керим, побойся Богов, не надо в глотку. На тебя заграница смотрит! Просто врежь ему так… культурно, – попросил он напрямик, полюбовался на расправу, а затем - прижался к надежному телу и с удовольствием втянул воздух ноздрями. Даже после побега кожа бербера продолжала пахнуть сладкими благовониями - едва уловимый запах, напоминающий о сказочной стране, уже почти ставшей нереальным воспоминанием. Если бы не тип, то и не вспомнил бы вообще. Джакомо сам ужаснулся этой мысли – надо же, до чего доводит работа! Он же почти не замечает самого себя! И кстати, о работе. -Ах да, тебя собираются уволить, - колко сообщил темноморец. – Может, ты как-нибудь прояснишь ситуацию? Почему у мастера к тебе претензии? -Пусть увольняет, - на ходу пожал плечами Керим. – Считай, я уволился сам. И плевать я хотел на его деньги. -А что случилось? – Джакомо притормозил и удивленно посмотрел на бербера. Сейчас они стояли под фонарем, и темноморец мог видеть лицо – как обычно, улыбающееся, уверенно-голубоглазое, с ямочками на щеках. Вот только, сейчас, в неярком свете, лицо бербера почему-то казалось чересчур невинным, и Джакомо с коротким смешком вспомнил о том, что Керим на самом-то деле моложе его лет на пять. Примерно одного возраста со студентами-старшекурсниками в Тампле… -Все-таки объясни, - Джакомо сказал это слишком мягко, потому что от усталости у него кружилась голова, и заводить долгий спор не хотелось. -Ну, хорошо, если ты хочешь,- Керим наморщил лоб. – Хаким, ты же выглядишь измученным! У тебя на руках - мозоли. Ты засыпаешь раньше меня и спишь так, будто решил не дожидаться, пока угодишь в могилу. Какого шайтана ты не бросишь эту канитель? -Нам нужны деньги, - бросил Джакомо с досадой. – И потом, ты сам настаивал, чтобы мы держались вместе и помогли Родриго найти его детей в Дублине. Нам ведь нужно что-то есть, пока он занимается поисками? По крайней мере, честный труд помогает заработать на пропитание… -Да, честным трудом можно заработать на пропитание, - весело согласился Керим. – Но для того, чтобы разбогатеть, всегда приходится придумывать что-нибудь другое. -Ну, если ты не видишь разницы между нормальной жизнью и уголовщиной… - начал кипятиться Джакомо, но Керим прервал его: -Я не слепой. Ты говорил, ваша жизнь отличается, так? У меня было время поговорить с ребятами, я, конечно, не все понял, да и многие не говорят по-лионски… Кое-что я все-таки для себя узнал. Они работают шесть дней в неделю, а потом идут в пабы, напиваются в стельку и дерутся из-за девушек. А то и просто так, каменщики с кузнецами, ткачи с прядильщиками, и все такое. Потому что больше здесь делать нечего. Я вчера видел одного парня, ему сломали нос и три ребра только потому, что он пришел наниматься в возчики. До этого его уволили из-за слабых легких. Все знают, что возчики держатся вместе, но он все равно попробовал, потому что у него двое детей. -И ты, значит, ему посочувствовал. Сам небось стоял рядом и курил свои сигары. Даже не хочу думать, откуда у тебя деньги, - ехидно протянул Джакомо. -Я пару раз подработал носильщиком у экипажей. Так получается быстрее и больше, - безмятежно ответил бербер. – Здешних мне не жаль Собаки грызутся с другом, а хозяева натравливают собак, чтобы те грызлись вместо того, чтобы бросаться на них. А сами – разъезжают в шикарных экипажах. Все просто. По-моему, те и другие – просто глупцы, - Керим усмехнулся, притягивая Джакомо к себе и просовывая руки ему под мышки, чтобы было удобнее гладить спину. – Не лучше наших глупцов. Взять хоть тех же эмиров, которые стравливают разные племена и смотрят, где можно найти выгоду... -Ты хочешь заставить меня усомниться в нашей цивилизованности? Считай, у тебя получилось. Знаешь, чем дальше, тем я больше за тебя беспокоюсь, - буркнул Джакомо, понемногу расслабляясь под этим импровизированным массажем. – Ты же – проходимец и авантюрист… -Да, радость, я такой, - наклонившись, Керим прикоснулся губами к виску темноморца. – И клянусь Элем, у меня есть все шансы на успех! Даже здесь. Если я, конечно, не сдохну, горбатясь на какой-нибудь дурацкой работе. Честно говоря, я вообще работать не слишком люблю… -Ты потеряешь шансы, если начнешь убивать людей из-за денег, – сонно сказал Джакомо, опуская голову на подставленное плечо. Ему до смерти хотелось закрыть глаза. Рука Керима прошлась по спине и нырнула чуть ниже, под пояс брюк из сукна. Замерла там источником ласкового тепла. Бербер потерся о жесткие, непослушные волосы Джакомо щекой, заросшей знакомой рыжеватой щетиной. -Никогда не любил принуждения, но порой доводилось….Все хотят добра, но почему-то никто не торопится его отдавать. Хотя спроси любого: кошелек или жизнь, при виде кинжала – выберут жизнь. Исключений я еще не видел. -Но ты не будешь никого заставлять? В Эйнджленде очень суровые законы, почти все карается повешением. Я не хочу жить с человеком, которого каждую минуту могут повесить! - наконец раскрыл причину своего беспокойства Джакомо, из последних сил удерживаясь на границе между сном и реальностью. Он уже почти провалился в сон, когда услышал: -По-любому, я не позволю тебе умереть раньше меня, можешь не сомневаться… Джакомо удовлетворенно усмехнулся уголками губ. Сомнительный комплимент. Они жили долго и счастливо, и умерли в один день. Раньше он думал, что такое бывает только в сказках. Надеюсь, это случится не завтра?... «Наивняк! Что-то здесь не так, – моментально возразил внутренний голос. – Ты его не знаешь? Откуда деньги? Где подвох?...Эй, ты что, спишь?». Продолжая по-дурацки счастливо улыбаться во сне, Джакомо не почувствовал ни того, как Керим донес его до дома, ни того, как осторожно положил на дешевую сосновую кровать и прикрыл сшитым из лоскутов ткани одеялом. Ни того, как бербер постоял над ним, как бесшумно прошагал к двери и ушел на маленькую кухню, где он и Хельга долго беседовали о чем-то с кружками теплого пива в руках… Утром Джакомо проснулся рано – у него уже успела выработаться привычка вскакивать ни свет, ни заря, чтобы успеть хотя бы помыться из большой дождевой бочки на заднем дворе до того, как пойти в прачечную на дневную пытку. Потянувшись и прислушавшись к ломоте в пояснице, впрочем, очень недолгой – Джакомо уже успел уяснить, что его организм привыкает к нагрузкам куда быстрее, чем этого можно было ожидать от такого тощего тела - темноморец поднялся, натянул брюки и вышел на кухню. Нахмурился, сразу почувствовав неладное, и быстро оглядел помещение. Райлис сидел на стуле, вытянув длинные соблазнительные ноги, обтянутые, как конфета – яркой оберткой, кожаными гетрами и обутые в бархатные туфли на высоком лионском каблуке. Джакомо удивленно приподнял тонкие брови – и этот туда же, где они все деньги-то достают? Похоже, это какой-то заговор без его, Джакомо, участия…. Белая блузка и плиссированное жабо, застегнутое коралловой брошкой, выглядели так, будто Райлис купил все эти вещи в стандартной лавке для среднеобеспеченных слоев населения. А рядом с тарелкой, из которой брауни с удовольствием прихлебывал густо сваренную Хельгой фасоль, на деревянный стол были небрежно брошены перчатки из замши до локтя. Хельга в простом сером платье с перевязью для кинжала сидела напротив, сцепив на столе руки. И Джакомо мог поклясться, что выражение серых глаз было тревожным. -Что случилось? – спросил он сразу, даже не надеясь отыскать себе место, где можно присесть, в этом маленьком душном пространстве. Хельга ответила так же прямо: -Родриго не вернулся. -Кажется, наш отряд потерял бойца, - жизнерадостно подтвердил брауни, улучив минутку между двумя ложками похлебки. Джакомо наморщил лоб, пытаясь сообразить (а соображалось ему с трудом): -Погодите-ка… Он же ушел вчера утром? Сказал, что ему удалось получить списки всех пансионатов в Дублине… -И он думал найти детей уже вчера, - подтвердил Керим, появляясь на кухне. Места стало еще меньше, Джакомо пришлось притиснуться к стене с облупившейся штукатуркой, под его ногой хрустнул огрызок яблока, а совсем рядом с ним оказался бербер. Будучи придавленным мускулистым плечом, Джакомо неожиданно ощутил прилив возбуждения: отдохнувшее тело, наконец, вспомнило о том, как это приятно – когда тебя прижимают, а потом слегка облапывают любимые руки. Или – не слегка… -Собирайтесь, - решил бербер, почесав затылок и взъерошив короткие пряди на затылке почти торчком. – Мы уходим отсюда и возвращаемся в город… Придется искать пропажу на месте, а другого способа я не вижу. Хорошо, что меня уволили. -А меня уволят, если я срочно, вот прямо сейчас, не окажусь на работе, - съязвил Джакомо. – И я не представляю, как мы будем искать Родриго в Дублине без денег и без работы. К тому же у нас нет документов, помнишь? Мы не занесены ни в один чиновничий список. Да любой охранник имеет полное право отправить нас в каталажку просто так, за бродяжничество. Чтобы зарегистрироваться – нужно заплатить налог, а денег у нас все равно нет, заплатят нам только в конце недели, и все равно - мало… -Предлагаешь оставить все, как есть? – посмотрел на него Керим. Голубыми и внезапно оживившимися глазами с опасным огоньком, зачаровывающим не хуже змеи. Джакомо нервно сглотнул, стараясь не обращать внимания на собственные неадекватные реакции, и пожал плечами: -Ладно уж, командуй, раз привык. -Вот и договорились, - Керим незаметно положил руку на локоть Джакомо, заставив того рефлексивно дернуться. – Тогда наша первая забота – найти деньги. Этим займусь я, что-нибудь придумаем. Вторая – сделать так, чтобы местные стражи порядка оставили нас в покое. Третья… -У нас есть деньги, - Райлис вытер губы белоснежным платком из батиста и фыркнул, глядя на недоуменные лица товарищей по гарему. – Да, у меня действительно есть некоторые средства. Так уж и быть, пожертвую, надо так надо, что я, не понимаю, что ли? К тому же Родриго наверняка был бы очень неплох в постели… -Будем считать, я этого не слышала, - Хельга покачнула толстыми льняными косами и улыбнулась в сторону брауни. И от этой улыбки лично Джакомо почему-то захотелось спрятаться за надежную спину Керима. Да, она же плавала с Родриго на пиратском корабле!... -Ну, рассказывай, малыш, где ты был этой ночью? – очень ласково сказала женщина, пронизывая Райлиса зловещим взглядом. Кажется, она тоже была не в порядке. Если учесть, что они и наваррец с самого начала спали вдвоем на одной кровати, Джакомо вполне мог ее понять. -Райлис не ночевал дома? – темноморец хмыкнул, припоминая, что вчера они с Керимом, вроде бы, возвращались домой одни. – Ну, ты даешь! Эльфы что, никогда не спят? -Я был на работе, - брауни довольно улыбнулся. – Если быть точнее, на моей второй работе. И поверь мне, спать – ну ни капли не хотелось, да и времени не было. -Боги, Райлис, тебе приключений на свою задницу в гареме не хватило? К тому же здесь это считается нарушением закона! – простонал Джакомо, хватаясь за голову. – Они даже бордели повывели! Под корень! -Дикая страна. Варвары, - с чувством сказал Керим, здорово напомнив в этот момент калифа. А брауни насмешливо зыркнул в их сторону. -Вот еще! - заявил он. – Я ни с кем не спал, если вы об этом. Вообще, предпочитаю заниматься сексом не за деньги, а для удовольствия. Просто я устроился в отличное местечко, там можно выпить и перекусить, и еще казино… -Все ясно, - Джакомо с облегчением выдохнул и поправил очки. – Тебя наняли для того, что называют «тряси-кошелек»? -Это что за штука? – уточнил Керим, а Хельга вопросительно глянула в сторону Джакомо. Ответил Райлис: -Все очень просто. Я нахожу свою жерт… гм, клиента, женщину или мужчину, кто попадется под руку. Разговариваю с ним, улыбаюсь, потом делаю так, чтобы он предложил мне выпить, потом мы ужинаем вместе, за его счет, разумеется, потом играем в рулетку… В общем, мне платят одну треть суммы, которую он потратил. Если я захочу, я могу с ним и не спать. -Все равно это не очень достойное занятие… - начал Джакомо, чья душа педагога всегда просыпалась в самое неподходящее время, но был вовремя остановлен – с агонизирующим скрипом петель обшарпанная дверь распахнулась, а с порога раздался знакомый вкрадчивый голос: -Ну, кому тут нужны деньги? Подходите по одному, я сегодня щедрый. -Лассэль, ты? Неужели? – изумился Райлис, впрочем, возможно, Джакомо показалось, но в голосе брауни послышались радостные нотки. – А мы думали, ты не вернешься! -Я и не собирался, - одетый с иголочки по последней лионской моде сид бесцеремонно втиснулся в кухню, Джакомо оказался в объятиях бербера, и ему осталось только прикрыть глаза и изо всех сил уговаривать себя не наделать глупостей прямо у всех на виду. Слишком уж бурно реагировало тело на близость Керима, прижатого к нему почти вплотную. -Просто дружба – самая выгодная сделка, всегда точно знаешь, на что рассчитывать, - Лассэль усмехнулся и принялся демонстративно рассматривать кончики ухоженных ногтей. – И потом, люблю, когда мне завидуют. -Выглядишь отлично, - завистливо протянул Райлис, будто в подтверждении слов сида. -Ты тоже неплохо смотришься, малыш, - снизошел до ответного комплимента Лассэль. От него пахло хорошим вином и дорогими духами. А Керим хитро сузил глаза: -Признавайся, ты просто решил не бросать нас без поддержки в трудную минуту? Я-то слышал про сидов совсем другое! -Неужели я похож на альтруиста? Как-нибудь сочтемся, – Лассэль отцепил от пояса и торжествующе помахал в воздухе увесистым кошелем. – Подарок от любимой мамочки, между прочим, настоящее золото, а не какие-то бумажки. Она, конечно, не очень-то хотела вносить меня в отдельную графу в расходной книге…Но я пообещал рассказать остальным, где провел последние годы жизни, и ей не оставалось выбора. Мне-то уже все равно, но вряд ли репутация Хаунга-Минори-Секунда вынесла бы такой сокрушительный удар, а уж как бы повеселились тетушки!... -Я погляжу, вы там друг друга сильно любите, - весело сверкнул улыбкой Керим. Лассэль тоже тонко улыбнулся: -Можно сказать, у нас - полная гармония во взаимоотношениях. Так, а о чем вы тут без меня шепчетесь? И где наш уважаемый идальго Капитан? Для полного счастья мне не хватает его восхищения. -Надо найти Родриго. Я чувствую, с ним что-то случилось, - очень тихо сказала Хельга, и все почему-то замолчали. Стало слышно, как жужжит под потолком толстая изумрудная муха. -Как говорится, мир этому дому, пойдем к другому, - кивнул Керим и сделал движение к выходу. Окончательно разомлевший Джакомо инстинктивно подался за ним, чуть не потеряв равновесие. – Радость, ты чего? Тебе плохо? -А? Нет, все в порядке, - темноморец сделал над собой усилие и перестал грезить о посторонних вещах. Ему даже стало совестно – что ни говори, а Родриго показал себя хорошим товарищем еще тогда, в гареме. – Пойдем, конечно. Еще бы знать, куда… Где именно мы собираемся его искать после того, как оформим регистрацию? -Ну, - Керим замолчал и стало ясно, что об этом он как-то забыл подумать. – Посмотрим по обстановке, - решил бербер. А Хельга снова очнулась: -Родриго говорил про одного из наших друзей. Пиратские корабли редко выходят в море по одиночке, чем больше эскадра, тем больше шансов, а добычи обычно хватает на всех. Он был капитаном галеры со странным названием - «Яблочное пиво», Счастливчик Хью – так его звали на Тортуге, а настоящего имени я не знаю. Родриго собирался зайти к нему и попробовать использовать старые связи. -Пират – здесь, в Дублине? – Джакомо сумрачно подергал бровями. – Будет трудно его найти. Мало ли людей по имени Хью – кажется, это сокращенное от Хьюго? – в таком большом городе. И уж наверное он не записан в чиновничьих списках как Счастливчик Хью… Нет, невозможно. -Не волнуйся, с деньгами – все возможно, - заверил его Лассэль. – А я как раз решил немного развеяться, ностальгия замучила. Но – давайте выберемся из этой помойки, тут и без нас живности хватает, о, гляньте, таракан побежал! Да, это не Спальни... Для начала вас, конечно, придется приодеть, не то будет стыдно водить по улицам. Уж так и быть, разорюсь немного, - оглядевшись, сид насмешливо прищурился: - Забавно, а ведь я, кажется, - действительно рад вас всех видеть! -Мы тебя тоже, красавчик, - заверил его Керим, чем вызвал в Джакомо немотивированный приступ злости. Тут же сменившийся облегчением, когда он понял, что расстался с утюгами навсегда. Что ж, он и не планировал продолжать этот роман долго. В одном Керим был прав: зарабатывать на жизнь честным физическим трудом оказалось занятием - очень и очень нелегким! Великий визирь Джетта посмотрел на Хамеда. В больших, темных и сладострастных глазах он прочел молчаливую покорность любому решению главного помощника своего Повелителя. Такую же неуловимо-деланную, как и вся подобострастная поза, сохранившаяся после того, как визирь разрешил наложнику встать с колен. Хамед посмотрел на Джетту из-за ниспадающих на скулы витых прядей. В добрых, но решительных и умных черных глазах он прочел сомнение. Внутренне усмехнувшись, Хамед чуть изогнулся, сделав позу еще более подобострастной. Джетта устало вздохнул. Он не сомневался, что этот очаровательный в своей беззащитности тип попытается использовать приказ для личных целей. Тридцатилетний и красивый наложник всегда казался визирю гремучей смесью ползучей твари и послушной куклы. Как раз то, что нужно, если прикажешь что-нибудь узнать – будьте уверены, узнает. И к Повелителю в доверие втерся – быстрее, чем кто-либо мог предположить. К счастью, Хамед никогда не пытался повлиять на ход дел в государстве – по докладам рабов, было похоже, он добивался только собственного спокойствия и возможности заниматься сладким ничегонеделаньем. Которым часто и занимался, полулежа в своей огромной, светлой, богато обставленной комнате на покрытой бархатным покрывалом кушетке и погрузившись в тихую эйфорию после кальяна с опиумом. Хамед был образцом пороков, похоти, мстительности и умной коварной злости. Но еще больше, чем природная склонность к интриганству наложника, Джетту тревожило исчезновение кинжала – сейчас, когда Повелитель Правоверных под надежным присмотром демонов исследует западный мир, приятно никуда не спешить. Покушение исключается ввиду отсутствия главного участника. Но ведь Неугасимое Солнце может в любой момент вернуться – мысли и суждения Зааля-аль-Фариза столь же изменчивы, как и его настроение…. Что, в любом случае, лучше, чем напористая, глухая агрессивность его отца, покойного Фариза-аль-Фейсала. Еще тогда, много лет назад, впервые заглянув в карие глаза будущего наследника, до слез испуганного, но уже успевшего на что-то обидеться и возмущенно сверкавшего зрачками, - Джетта понял, что грядут перемены. И хотя он вряд ли признался бы в этом хоть одному живому существу, но облегчение, испытанное при вести о смерти предыдущего калифа, могло сравниться - разве что с таким же облегчением, которое он обнаружил в раскосых, хищных глазах Великой Госпожи, а также - большинства эмиров и даже кое-кого из демонов. Впрочем, чем дальше - тем больше Повелитель напоминал своего отца, и Джетта был готов отпустить его хоть на край света, лишь бы никогда вновь не увидеть слепой злобы, которая чуть не убила не так давно Анвара и которая буквально кружилась вокруг взбешенного калифа в разнесенной комнате как небольшой огненный смерч. Шайтан, да у повелителя даже руки тряслись от желания кого-нибудь срочно казнить! Помниться, Джетта еще с содроганием подумал, что работорговец, пожалуй, легко отделался – будь это отец повелителя, ему вполне могли бы отрубить ноги, руки, вырвать язык и выколоть глаза, а потом поселить в отхожее место. У Фариза-аль-Фейсала такая забава называлась – «сделать свинью». Они тогда все насмотрелись достаточно мерзостей… и поэтому Джетта беспокоился за калифа Зааля так, как не стал бы беспокоится даже за старших и самых любимых жен. Не дай Эль, во главе страны окажется кое-кто из эмиров – и новых «свиней» как пить дать не миновать. И не только из провинившихся наложников. Внимательнейшим образом выслушав великого визиря, Хамед задал пару уточняющих вопросов, затем снова упал ниц, был поднят и отправлен в сопровождении евнухов и охраны на территорию гарема. По дороге к Спальням он обдумывал положение дел, пытаясь извлечь из ситуации какую-нибудь пользу. Пользы получалось маловато – оказать услугу Главному визирю, конечно, весьма выгодно, но к чему тратить время? Хамед и без того пользовался расположением калифа и Масрура, к тому же далеко не всякая услуга, оказанная хозяевам этого мира, оплачивается вовремя и полностью. Менее всего на свете Хамед стал бы доверять кому-нибудь из Бени-Бар-Кохба. Потому что все они - одинаково хорошо владели кнутом и пряником, умели любить и предавать, причем одновременно и с белоснежной азартной улыбкой на слишком светлых для урожденных обитателей Бхарат лицах. Так подсказывал Хамеду его жизненный опыт, а он – к сожалению, никогда не врал. Берберы и арии казались Хамеду куда более простыми. Первые представляли собой тип горных жителей, которые с бесхитростностью детей всадят нож в спину из-за красивого кушака. Именно поэтому в свое время Хамед не стал всерьез связываться с Керимом – из книг и разговоров он знал, что в горных селениях каждый умеет владеть оружием с младенчества и постигает основы выживания на собственной шкуре. Что касается ариев, то Хамед за глаза считал их просто стадом тупых баранов, которым Великим Элем (а как же иначе?) была уготована участь сделаться источником пищи для более сильных и наглых Бени-Бар-Кохба. Вспомнить только Айна. Темноглазые и молчаливые, не лишенные мудрости и какого-то странного, нео ...
Соня Сэш: ... бъяснимого чувства собственного достоинства, арии вызывали у Хамеда только раздражение и желание пнуть посильнее – унизить еще больше, чтобы показать: уж он-то, по крайней мере, выше их - и по уму, и по силе воле, и по жажде выжить любой ценой, не просто выжить – построить собственный мирок, где ему было бы уютно. Но больше всего Хамед любил читать о мадьярах. Он с замиранием сердца прислушивался к ветхим пергаментным страницам, с которых на него потоком вязи лились сведения о свободной вольной жизни, о разноцветных таборах и запахе сена, о конокрадстве и мошенничестве, о необъяснимой жизнеспособности и умении выкрутиться из любых невзгод. Наложнику не раз снилось, как он, в красной рубахе и широких штанах, ступает босыми ногами по прохладной от ночной росы траве туда, где его ждет, кушая теплыми губами утренний туман, незаседланный вороной жеребец. Всего лишь сны. Они никак не влияли на окружающий мир, правда, Хамед почему-то предпочитал не рассказывать о них даже своему партнеру по развлечениям Миджбилю – кстати, тоже Бени-Бар-Кохба, а значит - человеку, которому нельзя доверять. Еще Хамед с интересом относился к полукровкам. За века владычества калифов-детей Великого Пророка над благословенной землей Аль-Мамляки-Бхарата, полукровок расплодилось огромное множество: мулаты, метисы, квартероны, они вбирали в себя черты самых разных рас, порой даже кочевничьих племен, и этот невообразимый сплав переваривался в одном большом, жадном чреве славного Эль-Рийяда, да и других эмирств - таких же роскошных, беломраморных, украшенных заысловатыми арабесками снаружи и грязных, нищих, злых в своей глубинной сути. Хамед улыбнулся своим мыслям. Анвар был - полукровкой. Судя по правильным чертам смелого лица и золотисто-карему оттенку глаз, наполовину – Бени-Бар-Кохба, взрывчатый и непредсказуемый. Судя по цвету волос и не такому прямому, чуть курносому носу – его мать была из веселых и гордых горцев. Элита и горец в одном лице, и Хамеду казалось довольно забавным посмотреть, на что способна эта странная смесь. Того, что Анвар уже успел натворить, хватает, чтобы судить о его характере. Играем в героя? Как же - как же, знамя в руки, идея – в зубы и вперед, на войско с саблей. Про героев интересно читать, но они плохо кончают, а пытаться переиграть калифа - все равно, что спорить с идеалистом. Толку ноль, а нервы – нафиг. Вот только чудно, в последнее время Анвар совсем вялый. Либо еще не забыл пыточную, либо что-то другое, но на него не похоже. Даже почти не обращает внимания на то, как старательно бронзовый великан Ким обхаживает эту пугливую куколку Ежи - если, конечно, Хамеду не кажется, а ему никогда ничего зря не кажется. Можно попытаться растормошить приунывшего парня, чтобы впоследствии стравить всех заинтересованных участников намечающегося любовного треугольника. Или заняться вплотную русом - кажущийся абсолютно беззащитным, он привлекает внимание. Мог бы составить неплохую конкуренцию самому Хамеду, но то ли не умеет, то ли не хочет. И странный прыжок с крыши дворца – иногда Хамеду приходило в голову, что Ежи мог специально рассчитать, чтобы его оставили на время в покое. По крайней мере, так посоветовали калифу многочисленные лекари. Вот и надо проверить. Жаль, Фьянира трогать нельзя, приятель взбесится, а взбесившийся Бени-Бар-Кохба – явление страшное. И – немного забавное. Но Миджбиль пока что нужен – с ним не так кисло. Что касается Кима, то Хамед начал испытывать к нему уважение - после того, что рассказали о великане евнухи. Мол, после первой же ночи с ним калиф признался Масруру-заике, что вряд ли еще раз подпустит этого наложника близко. Масрур говорил, калиф выглядел очень обеспокоено. Хамеду было ужасно интересно, что такого можно вытворить, чего бы уже не видели стены Розового Дворца? Он присматривался к наемнику со всей своей проницательностью – ровным счетом ничего не понимая. По выкладкам Хамеда получалось, что в теле циклопа из сказок живет душа человека, к которому из-за доброты тянутся животные и дети. Никакого расчета. Никаких происков. Ким возился с Газалем и новым двенадцатилетним малышом по прозвищу Кази, не обращал внимания на яростные взгляды с циновки Анвара и опекал Ежи. И все-таки – ни разу больше не был вызван в спальню калифа. Что уже становилось забавным – неужели Повелитель Мира не вынес демонстрации искренней доброты, переполнявшей это большое существо? Хамед всерьез задумался об этом, неторопливо шагая с заложенными за спину руками по мосту между воротами Мертвых и Воротами Жизни. Или Ким просто настолько хороший актер? Что предстоит сделать, чтобы заставить его снять маску и выволочь на свет ту подлую и лицемерную тварь, которые и без того заполнили собой мир? Эль с вами, не лицемерьте хоть себе – все мы такие… Ким был наемником – значит, убивать умеет. Можно ли одновременно быть добрым – и одновременно убивать? Можно ли убивать из благородных побуждений, оставаясь добрым? И морально ли убить, например, из-за любви? Считается, любовь, если это, конечно, настоящая любовь, - исключительно добрая штука для нормальных добрых людей. Хотя в той же песне о красавице Гюльчжан и благородном Бахтияре - дело кончается тем, что евнух, который пристает к девушке и получает отказ, бросает перед ее комнатой плащ и говорит Бахтияру, что это наверняка принадлежит тому, кто удирал из комнаты очень спешно. И благородный герой, растеряв благородство, закалывает ее кинжалом. После чего, разумеется, закалывается сам, чем отнюдь не спасает дело. И это – то, что все вокруг называют «любовью»? Больше похоже на поведение опасного маньяка вроде бывшего хозяина Хамеда – некого сейида Омара-аль-Багдасара. Вот и Анвар такой же, то, как он смотрит на Ежи и Кима из своего угла – калиф не подозревает, что до очередного скандала в Спальнях уже даже не два шага. Впрочем, вряд ли Анвар сделает что-нибудь серьезное. Обычно людей хватает только на одну такую выходку, а спина парня, вероятно, до сих пор болезненно ноет при воспоминании о том, как неприятно свистит, рассекая воздух, поднятый хлыст, и в этот момент в человеке словно что-то внутри обрывается… Самый страшный момент – можно и закричать, и хочется кричать, и голос еще не перехватывает от боли. Но тогда Омар-аль-Багдасар расходился еще сильнее. Бывший хозяин. Шайтанов харизматичный ублюдок. Между прочим, с нездоровым пристрастием к опиуму. А теперь он – уже даже не остывший труп, а крупицы пепла на дне Ганга. Слава Элю, ну, честное же слово, мудак был еще тот! Улыбнувшись и склонив голову, чтобы волосы упали на лицо и никто не заметил улыбки, Хамед вернулся к мыслям о собственном возрасте. Из своих тридцати лет – тридцать лет он провел в подобных местах. И порой ловил себя на мысли, что скучает по своему прежнему хозяину – по озлоблению, страху, настрою на месть, которые отличали его тогдашнюю жизнь от теперешней, когда мстить – уже некому, боятся – собственно, тоже. Осталась только злость – и потребность в острых эмоциях, становившаяся сильнее с каждым днем. Калиф не чурается своих развлечений, чуть более изысканных, чем у Омара-аль-Багдасара, с примешанной долей эстетства. А чем Хамед хуже? Разве что положением, но это еще ифрит оговорился, кем приятнее и легче быть – калифом целой страны или любимым массажистом калифа, с которым, к тому же, можно поговорить? Но для начала стоит заняться и насущными проблемами – Хамед всерьез считал свою паутину маленьким шедевром и не собирался упускать ни одной ниточки. А тем более - этой, так явно тянущейся к прошлому. Дойдя до ворот Мертвых, уже у входа в Спальни, он, будто невзначай, запнулся и вовремя высунул из узконосой, расшитой шелком туфельки босую ухоженную ступню с тщательно покрытыми хной ногтями. Незаметно для окружающих спихнул туфельку поближе к краю моста и демонстративно схватился за ногу, изображая боль. Калифское добро полетело в воду, а вслед за туфелькой, как и ожидалось, бросились сбегать с моста евнухи. Поморщившись от их пронзительных выкриков: «Вай!Вай!», Хамед оставил в покое ногу, выпрямился, поправил упавшую на глаза черную витую прядь и мило улыбнулся оставшемуся стоять на мосту евнуху. -Салам, Ульбек, - саркастически протянул он. – Не ожидал-не ожидал… А ты чего молчишь? Не рад? Ну, рассказывай, как ты сюда попал? Что здесь делаешь, я и сам вижу. -Салам, Хамед, - на сурово-красивом, словно выточенном из камня, лице появился оттенок бледности. Да и говорил Ульбек все же странно, запинаясь и отводя взгляд от спокойно ждущего свою туфлю мадьяра. Так смотрят люди, проснувшиеся после хорошего сна в каком-нибудь кошмарном месте. – Меня забрали сюда после того, как казнили хозяина. У него не было наследников, и род пришел в упадок. Мне сказали, это ты виноват в его смерти. -Может, и так, - вроде бы согласился Хамед. – Могу сказать одно: у меня хорошая память. Разве ты не ненавидел хозяина, Ульбек? Ты же всегда был рядом, когда мы с ним нарушали заповеди Черного Столба и… -Да, ты умеешь ждать, - поспешил оборвать его Ульбек, бледнея еще больше и бросая взгляд туда, где евнухи, охая, пытались выловить из быстрого ручейка миниатюрную узконосую туфельку. – Не зря тебя прозвали Тарантулом…
Соня Сэш: -Думаю, не зря, - безмятежно кивнул Хамед и задумчиво прикусил губу. – Поэтому ты придешь сегодня ко мне после того, как запрут комнаты. Не дергайся, я хочу просто поговорить. А не придешь, - Хамед неожиданно широко распахнул непроницаемые, как ночь, почти фиолетовые глаза. – Ты меня знаешь, Ульбек. -Я знаю тебя, Тарантул, - эхом отозвался Ульбек, словно загипнотизированная дудочкой йога змея. – Я приду. Наверное, мне удастся проскользнуть незамеченным. -Эль в помощь, - Хамед еще немного поизучал беспокойное лицо Ульбека и перевел разом смягчившийся взгляд на каменные ступени, по которым к ним уже спешили остальные евнухи, торжественно неся перед собой промокшую туфельку. Больше Хамед на Ульбека не смотрел – а то еще не оклемается потом от страха. А надо – чтобы оклемался и пришел в гости. Да, собственно, Хамед и не сомневался, что Ульбек придет. Такие люди не могут долго оставаться без хозяина – как будто бы им приятно, когда их ломают. Сейчас Хамед обратил внимание, что в разговоре с евнухом машинально спародировал властные нотки, когда-то звучавшие в голосе прежнего хозяина - тот умел ломать и часто делал это безо всякой причины, упиваясь собственной властью над живыми и мертвыми. Как правило, сперва живыми. Впрочем, в доме Омара аль-Багдасара их троица вполне спелась, и, выходя по зову хозяина из комнаты, одетый только в бряцающий широкий пояс из золотых монет с подвешенной к нему дорогой плетью и с монетами в каскаде распущенных кудрей, мадьяр встречал лицом к лицу евнуха Ульбека, уже тащившего шелковую, расшитую жемчугом фераджу для очередной жертвы с зашитыми отверстиями глаз. Омару-аль-Багдасару нравилось, когда корчащееся тело не знает, куда в следующий раз опытной рукой вонзит длину иглу спокойный, весь блестящий из-за количества золота и усыпанный болезненными капельками пота Хамед. Мучения жертв не доставляли мадьяру проблем. Он хорошо спал по ночам, твердо зная, что никто не позаботится о нем и, стало быть, о выживании надо позаботиться самому. Особенно в те дни, когда на хозяина «нападало» - и на месте жертвы внезапно оказывался Хамед, а Ульбек столь же опытными движениями вытаскивал из мертвого раба иглы, чтобы превратить тело прекрасного наложника в очаг боли. Во время процесса Хамед вытягивался как струна, отчаянно дергался во все стороны сразу, нездорово дышал, искривив свои чувственные, припухлые губы, но - никогда не отводил взгляда от великолепного в своем безумии лица хозяина. И не кричал. Потому что знал: это всего лишь проверка. Один крик – и хозяин разочаровался бы в Тарантуле, престал бы считать его сильными и стал бы приглашать на дыбу не только в самых исключительных случаях…. Омар-аль-Багдасар, наконец-то, мертв. Брат Хамеда, как выяснилось, умер чуть раньше, просто наложнику «забыли» об этом сказать, чтобы он беспрекословно продолжал шпионить за калифом. И все побывавшие, кроме них троих, в подземельях дворца одного из сейидов Аль-Салаха, тоже мертвы. А Хамед – жив. Что, естественно, не могло не радовать. Только жаль было усилий, которые Хамед приложил, чтобы узнать, куда в свое время продали брата, чтобы уговорить хозяина расщедриться на бесполезную покупку и чтобы попытаться вывести очень похожего на себя, маленького еще человека из состояния, когда смотришь на мир огромными светлыми глазами и ничего, вот ничегошеньки не хочешь думать. Хамед никогда не любил брата, он не помнил его имени и даже толком не знал – кем это существо было для него тогда, до того, как их продали, и было ли оно вообще его братом? Или их просто держали рядом в одной партии рабов, отобранных для продажи в гаремы, а схожесть – совпадение, мало ли на свете мадьяр? Хамед делал то, что делал, должно быть, из той же дурацкой потребности иметь при себе кого-то близкого, как, например, с Миджбилем. Впоследствии он просто махнул рукой и лишь иногда смотрел на застывшего в каком-нибудь неприметном уголке роскошного дома подростка - в позе по-бхаратски, совершенно невменяемого - с некоторой завистью и презрением: неизвестно, кто довел его до такого состояния, но одно верно – это был бы самый легкий выход… Самый легкий. Не для сильных людей – для слабаков. Как и самоубийство. Человек, чувствующий себя сильным, не может позволить себе эту роскошь. Как говорят в народе: мужчина может пить набиз – но не может плакать. День выдался ясный – безмятежное спокойствие неба и причудливые узоры, которые выписывали во дворе Спальни по мрамору фонтана солнечные лучи. Проходя под арочными сводами внутрь, в спасительную прохладу, Хамед ехидно фыркнул в сторону циновки Миджбиля. Потому, что кроме привычной крупной фигуры приятеля теперь там еще сидел на корточках, угрюмо сгорбившись, Фьянир и с подозрительной вежливостью следил за тем, как Бени-Бар-Кохба что-то объясняет ему с помощью разложенных на земле камешков. -Где тебя носило? – накинулся Миджбиль на Хамеда, впрочем, с довольным лицом. – Ты можешь достать новый набор для маджонга? Сдается мне, старый уволок Керим, а на камешках не очень-то объяснишь… -Я все могу, приятель, не сомневайся. Если захочу, - заверил Хамед, бросая насмешливый взгляд на Фьянира. Вредный подросток ответил сумрачным, не обещающим откровенности взглядом. «Я займусь тобой позже, - мысленно пообещал Хамед. – Когда Миджбилю надоест развлекаться». Он удобно устроился на циновке между шелковых покрывал и парчовых подушек, для прикрытия раскрыл книгу – очередной сафьяновый переплет, аккуратно заложенный узорчатой закладкой. Стараясь не прислушиваться к попахивающей банальным флиртом болтовне Миджбиля, окинул взглядом внутренний дворик. Авад и Махмас играли с утками и цесарками, плавающими в чаше лепного фонтана, из которого струями била прохладная, мягкая и приятная на вкус вода. Оба – красавчики: блестящие глаза, белые зубы, точеные руки и волосы цвета красного дерева. Они были привезены в гарем еще детьми, ничего не знали об окружающем мире, жили в состоянии тихой эйфории и вряд ли вообще осознавали, что такое жизнь. Как, впрочем, и Фаиз, полулежавший с книгой на обитом атласом диване внутри арочных сводов Спален и нервно, со слезами на глазах комкавший в руках белый платок с вышитыми на нем стихами. Надо бы потом поинтересоваться, что он такое читает. Айна нет… Ну, само собой, наверняка тренируется среди роз – как-то, будучи в хорошем расположении духа, калиф вновь вернул ему саблю, и Хамеду показалось, что в данный момент на свете нет человека счастливее этого невысокого мужчины с глазами влажными, как у ламы. Раньше он считал шейха каким-то подобием себя - но вскоре с отвращением заметил, что ошибся. Взрослость и дисциплинированность – еще не отличительный признак силы. К примеру, Джакомо – кожа да кости, дитя дитем, а характером - посильнее многих будет, если, конечно, Хамед не упустил что-то важное, а он – никогда не упускает ничего важного. На большой площадке из розового песка неподалеку от фонтана резвились дети – Газаль и новенький. Они расчертили площадку на ровные квадраты и старались допрыгать до края раньше, чем Ким скажет: «Стоп игра». Это была какая-то новая забава, предложенная Ежи – рус знал множество детских игр. Какое-то время мадьяр пытался определить систему, по которой прыгают с квадрата на квадрат дети, потом плюнул на это гиблое дело и снова посмотрел вокруг. Великан сидел по-бхаратски на мраморной кромке фонтана, его полуобнаженное тело отливало на солнце бронзовыми оттенками, по спине катились крупные капли пота. Пожалуй, покрупнее калифа будет, плохо, наверное, со столь мощным телом – в такую-то жару. Добрыми темными глазами ария бывший наемник наблюдал за детьми – и за Ежи. И когда он смотрел на Ежи – каждый раз улыбался. Красивая кукла, напоминавшая то мужчину, то женщину в зависимости от расположения солнца, приливов и отливов Красного моря и еще каких-то загадочных природных катаклизмов, находилась тут же – выходец с далеких (кажется, даже дальше Карса) Рыбацких островов заплел свои непонятные волосы в густую косу до поясницы. Ежи был на голову ниже Кима, хотя никто не назвал бы его низкорослым, он изрядно покраснел от загара, но светлые, почти прозрачные глаза все так же сияли загадочным блеском, а на тонких, красивых и бледно-розовых губах бродила полуулыбка. Он тоже смотрел на детей – и на Кима, впрочем, не меняя спокойно-отрешенного выражения лица. Вот интересно, они уже успели скрепить взаимопонимание с помощью гармонии, возникающей в результате слияния тел? Хамед усмехнулся одними уголками губ и поискал взглядом Анвара. Торговца во дворике не наблюдалось, возможно, именно поэтому Ежи вел себя так спокойно – в присутствии Анвара он съеживался и заметно напрягался. И неудивительно – всегда чувствуешь себя неуютно, если тебя сверлят пристальным сверкающим взглядом с ближайшей циновки. Все равно как в одной клетке с хищным зверем, которого привязать-то привязали, а только шайтан знает – надежная ли привязь? По мнению Хамеда, парень выбрал наихудший способ добиться расположения сидовского выкормыша. Такую же ошибку сейчас совершал и Миджбиль, рассчитывавший увлечь забавлявшего его Фьянира на путь любовного приключения с помощью маджонга и светского трепа. Ну и как тут не почувствовать себя самым умным, если тебя окружают одни идиоты? Хамед прикусил губу, вспомнив – точно, Анвар же напросился быть секретарем великого визиря, стало быть, сейчас он в Синем Дворце. Визирь сказал, что не станет никого наказывать, пока не получит доказательств – по крайней мере, до прибытия калифа. Так что сейчас Анвар наверняка применяет свои купеческие таланты, чтобы подбить баланс между прибывшим в Синий дворец товаром и попавшей в желудки чиновников, евнухов, наложников, жен, рабынь и всех остальных едой. Что ж, Эль в помощь. Лучшего момента нельзя было и придумать. Никем не заподозренный в нехороших мыслях, Хамед покинул увлеченный своими забавами дворик и провел тщательный обыск в комнате Анвара. В результате обыска он обнаружил среди берберских ковров, покрытых шелком диванов, инкрустированных перламутром столиков и золотых курильниц - несколько пергаментных листов с неплохо нарисованными профилями Ежи, небрежно закинутый между двух бархатных подушек фамильный перстень и полный беспорядок, будто хозяин комнаты и не пытался за ней следить, а евнухи безнадежно халявили. Даже роскошные покрывала, отделанные золотой бахромой, казались несвежими и отчетливо пахли крепким мужским потом. Хамед нахмурился, глядя на скопившуюся по углам пыль, застыл посреди комнаты, как паук – в центре своей паутине, и приложил длинный, выкрашенный хной ноготь указательного пальца к припухлым сластолюбивым губам. Кинжала с золотой рукояткой в комнате Анвара не оказалось. Странно, а ведь Хамед почти не сомневался в виновности торговца. Конечно, последний вряд ли бы смог преуспевать, не будь хитер и осторожен. Например, он мог спрятать кинжал в саду, хотя с его нынешней вялостью – что-то непохоже. Словом, Хамед сильно подозревал, что он упускает нечто важное, что какая-то из его нитей дала разрыв, и теперь ему очень хотелось сообразить, где именно допущена ошибка. Когда Керим и его встрепанный любовник пришли с предложением бежать, он вдруг так испугался мысли о свободе, что откровенно нахамил им в лицо. Что за нелепая бессмыслица – здесь он всегда знает, какой фигурой ходить, а там – на свободе – что бы он стал делать? Темноморец, умный, как шайтан, словно прочитав его мысли, оптимистично предположил, что в Лионе из Хамеда вышел бы отличный светский репортер. На вопрос, что это за нехорошее слово, темноморец, озорно блестя через стекла зелеными, как незрелый виноград, глазами, пояснил: «Это такое ремесло – человек, который разнюхивает всякие тайны и выставляет их на всеобщее обозрение». Что ж. Отличное, должно быть, ремесло. Как раз для него. Вот и сейчас – каким-то внутренним чутьем Хамед понимал, что Великий Визирь, скорее всего, ошибся в выводах. Пропажа кинжала и странное поведение Анвара - никак не связаны… тут что-то другое… Сеть дала разрыв – и его следовало ликвидировать. Главное – нащупать нужную нитку. Озарение мелькнуло моментальной вспышкой и вызвало на лице наложника радостную и искреннюю улыбку. Наверное, со стороны это было странное зрелище - невысокий, но тонкий и очень красивый человек с почти скрывающими лицо, мелко вьющимимся кудрями стоит в пустой, залитой солнцем комнате - и тихо, счастливо, совсем непохоже на себя улыбается собственным мыслям. Я, не открывая глаз, потянулся и прислушался к непривычному звуку сминающихся простыней. Протянул руку и с удовольствием провел по ткани – чистый лен, в Бхарате – большая редкость, впрочем, ставшая вполне доступной после того, как я соизволил разрешить Катрану-Эль-Минья снарядить первый караван по самой обочине Гор Девяти Сомнений, где, тем не менее, сохранялся риск подвергнуться нападению берберских банд или местных туарегов-кочевников. Вместе с льном к нам стали поступать и другие диковинные вещи: неизвестное в наших краях лунное серебро, по-европейски изысканные предметы роскоши, изготовленные с помощью тщательно скрытых технологий лионские ткани, аквитанский коньяк, славящийся тем, что оказывает сногсшибательный эффект с одной рюмки, да и много чего другого. Так что в итоге я убедился, что был прав, поддавшись на уговоры хитрого и авантюристичного эмира-торговца. Который оказался достаточно неосторожен, взяв себе в Лионе в жены одну весьма красивую и импульсивную мадемуазель, оказывавшую на хозяина дома довольно сильное влияние – иначе я не мог объяснить причину, по которой мой эмир все еще терпит у себя под боком ее наглого и не менее красивого братца. Хотя это тоже вызывало недоумение. Мудрые утверждают: наслаждение красивыми женщинами – самый верный путь использования богатств и вместе с этим исполнение долга каждого мужчины на земле, я так понимаю, имеются в виду дети. Но я бы никогда не позволил женам или наложникам влиять на ход дел в моем государстве, да и Катран не такой человек, чтобы запасть на очаровательную мягкую улыбку и распрекрасные глазки какой-нибудь особы женского пола. Не будучи мелочным и ревнивым, он всегда заботился о своей одежде и финансах, пользовался большим уважением среди эмиров и, кажется, искренне полагал себя высшим существом с полностью удовлетворенным самолюбием. Трудно представить, чтобы такой человек мог бы поддастся на уговоры собственной жены. Скорее уж, он обманул бы ее хитрым дипломатическим ходом в беседе или даже постельной страстью – но все равно не стал бы делать того, что ему не хочется. Весьма странно… Открыв глаза, я осмотрел комнату: европейский стиль, но сразу видно, что хозяин не чужд любви к комфорту – бархатные темно-зеленые портьеры, мебель из красного дерева, темноморские зеркала, разбросанные по дивану маленькие подушки, кресла с замысловатыми ручками, множество безделушек, каждая из которых явно несет с собой значение для памяти владельца. Все это приятно ласкало взгляд – сразу видно, что хозяин комнаты всерьез вознамерился прожить здесь еще очень и очень долго. Да и пахло в воздухе так ароматно, что невольно вспомнился мой пышный, словно созданный для лени и удовольствий, Розовый Дворец. На секунду нехорошо кольнула мысль о том, что я – здесь, а моя страна – там, и не случилось ли за это время что-нибудь непредвиденного, например, еще один побег?... Даже странно, но думать о побеге почему-то совсем не хотелось. Ну их, в самом деле, не хотят ценить заботу – их проблемы. В конце концов, я приехал сюда отдыхать, и честное слово, мне нравилось, что до сих пор ни одна шайтанов сын не потревожил меня нехорошим известием. Я чувствовал себя уставшим путником, прилегшим отдохнуть под молодым деревом и разглядывающим приникающее сквозь замысловато сплетенные ветви солнце. На самом деле, никакого солнца не было и в помине – из-за портьер в комнату заглядывала тяжелая, безлунная лионская ночь. Помещение освещалось двумя небольшими шарами, висевшими по углам и источавшими мягкий приглушенный свет. Когда я встал, размял затекшее плечо и шагнул ближе, чтобы рассмотреть эту диковинку внимательнее, свет вдруг моргнул и начал медленно гаснуть. Но стоило мне только отойти на шаг назад, как комната вновь наполнилась загадочным, но тусклым сиянием. Нахмурившись, я проделал этот эксперимент пару раз, прежде чем сообразил – развязал хитрые узлы, снял и бросил на кровать горсть дервшиских амулетов из Небесного Железа. По словам дервишей они охраняли меня от случайных укусов змеи и много еще того, о чем обычно врут эти пройдохи своим покупателям. Впрочем, не совсем и врут. Потому, что в секунду, когда побрякушки упали на кровать, свет вспыхнул неожиданно ярко, и мне стал виден каждый уголок любовно обставленной комнаты. Оказалось, приятно пахли стоящие на столе розы – огромный и довольно изящно составленный букет, перевитый золотистыми (мой наметанный взгляд без труда определил настоящее золото) нитями. Роз пятьдесят, не меньше, - в дорогой, но грубоватой по сравнению с восточными образцами, вазе. Рядом, на столе, аккуратно лежала открытка с изображением шпилей Шамбора. Не в силах сдержать любопытства, я раскрыл открытку. На блестящем глянцем белом листе золотым тиснением было написано: «Дорогому Тапи от Стефана». Я усмехнулся – похоже, хозяину заведения повезло заполучить ухажера, обожающего выставлять напоказ свою роскошь. Слишком крупные розы, слишком много золота, все - слишком даже по сравнению с богатством Запретного Дворца. Хорошо, хоть ценник снял, напоминает некоторых из моих эмиров – хватаются, как дети, за дорогие игрушки, иногда устраивая целые состязания – у кого игрушек больше и подороже… Глупые, избалованные дети. И если верить любящим резать правду-матку в глаза личностям, я – ничуть не лучше. В который раз я задумался – зачем мне, собственно, это надо? Есть же у меня Цини, который любит меня со всей преданностью молодого демона – не за то, что я собой представляю, а просто за то, что существую. Есть мое государство, каждый житель которого признает меня необходимым элементом для счастливого существования и, наверное, немного расстроится, если меня не будет. Есть мой Бог, который искренне не против того, чтобы я занимал свое место. Так почему бы мне, калифу Бхарата, Повелителю правоверных, Щиту Добродетели и Мечу Великого Эля, не оставить самого себя в покое и не перестать задаваться вопросом: все ли я делаю правильно? Или я что-то пропустил, не сделал какого-то шага в прошлом и поэтому свернул не в то будущее? И поэтому-то меня, чем дальше, тем больше, преследует ощущение, что я куда-то – безнадежно опоздал. Мудрые говорят, можно распутать все узлы на свете, кроме смерти, потому что она – завязана вечным узлом. Рано или поздно я умру, от этого никто не застрахован, но смогу ли я выбрать – как? И что мне для этого нужно сделать? Боюсь, пока что в поисках ответа – я только запутался еще больше. Если прав Джакомо, меня, как механическую игрушку, когда-то завели маленьким ключиком, и теперь я послушно выполняю некие неосознанные действия, подчиняясь чужой воле. Если прав Тануки, я похож на искусственно выращенный в оранжерее цветок, понятия не имеющий о палящих лучах солнца, сжигающих все, что не сможет выжить. А если прав Анвар, то я – просто трусливый подлец, который любит смотреть на чужую боль и слезы, а посему недостоин называться Повелителем Мира и человеческим существом… Вот только я не считаю, что они правы. Что бы там ни сделано в прошлом, настоящее уже не переделаешь, мои воспоминания – останутся со мною навсегда. Если, как в моих снах, ты – белый тигр, нет ничего удивительного, что, в конце концов, ты кого-нибудь сожрешь. А они, сволочи, не только удивляются, но и метают разные нехорошие предметы – например, копья и острые стрелы. Да и во многих своих проблемах эти трое виноваты сами, а вовсе не я. Тануки похож на собаку, которая научилась кусаться и смеяться одновременно, склонность к глумлению, интриганству и использованию чужих слабостей у него - в голубой демонической крови. Джакомо – весьма переменчивая и склонная к теоретизированию личность, сперва он с жаром убеждает в одном, затем свято уверует в другую идею – и начнет преподносить ее слушателям с прежним пылом. Кто знает, какая Истина осенит его умную голову завтра? Анвар – сам не понимает, как мы похожи и какое удовольствие мне доставляет наблюдать за поведением загнанного в угол хищника, совсем еще молодого, но уже клыкастого, которого пытаются укротить. Меня никто не загонял в угол, кроме Тануки, хотя, случись такое вопреки воле Великого Эля, - и я буду вести себя точно также… Я шагнул к светящемуся шару, оказавшемуся почти перед лицом – в конце концов, Эль не обделил меня ростом. Шар мигнул навстречу совсем как живой: внутри него плавали, искрясь, сгустки яркого, непривычного света. Вытянув руки, я обхватил ладонями теплую плоть шара, так осторожно, как стал бы обхватывать талию моего юного демонического возлюбленного перед тем, как окончательно сойти с ума от его прикосновений. И вздрогнул, почти физически ощутив – у меня в руках находится нечто чужеродное, чего просто не должно существовать в природе. Потому что наш мир, задуманный как гармоничное творение, не в силах создать что-то подобное. Стало быть, это и есть та самая европейская магия, о которой я так много слышал. Если б тогда я нашел тех грязных шайтанов, что пытались запустить лапы на мою территорию, то, конечно, узнал бы еще больше – таинственная сила – таинственной силой, а палачи у меня – потомственные профессионалы… Но теперь, когда я держал в руках магический шар – предназначенный всего лишь освещать комнату и не несший, казалось, никакой угрозы, - то понимал, что все еще знаю о магах слишком мало. Как и о Европе, куда так легкомысленно пустил Катрана, который думает о деньгах больше и чаще, чем о благе государства. В этот момент и эти светящиеся шары, и эта комната, и этот город – показались мне враждебными и чужими. Остро захотелось почувствовать рядом что-нибудь привычное, успокаивающее, не столь непонятное – например, Цини. Кстати, я вроде обещал Джетте, что не буду отпускать от себя демонов ни на шаг, мало ли что может случиться в незнакомом месте, где никто обо мне не знает. Со мной не было даже привычной сабли – ношение оружия на улицах города оказалось запрещено, а демоны, как известно, не всегда успевают появиться на зов. И плохо, что котенок целый день провел в одиночестве, пока я наслаждался красотами Лиона. Города, безусловно, алчного для денег и жадного до эмоций, наполненного бессмысленной суетой, где лица жителей казались старыми от вечной озабоченности, никто не обращал внимания на остальных и не смотрел на звезды, женщины затягивали свои роскошные тела в уродливые корсеты, а мужчины убивали друг друга из-за того, что один назвал другого геем. Шар продолжал поблескивать у меня в руках, словно знал, что перед ним – представитель совсем другой цивилизации, которую следовало опознать, проанализировать и обработать на предмет возможной выгоды. Кончики моих пальцев начало рефлексивно покалывать, будто бы это насмехалась магия – стихия, которой мы в Бхарате не умели управлять. Судя по тому, как ее не любили даже здесь, в Европе, - злобная, способная смести все на своем пути и неясно почему до сих пор этого не сделавшая. Страшная, как пустынная буря… Но за этой стихией тоже стояли люди – выжидающие, готовые упасть на нас с неба и превратить в бесконечный источник дохода. Поработить богатую и красивую страну – из неумолимой жажды золота. Как и господа европейцы, всерьез считающие себя цивилизованными людьми. Нет уж. Пока у нас есть Небесное Железо и Черный Столб, пока государством правит род Бени-Бар-Кохба, а я остаюсь калифом – этому не бывать. Маги и западные короли могут сколько угодно глазеть на нас издалека и подсылать шпионов, на самом деле – и те, и другие ничем не отличаются от тех же заговорщиков. Несмотря на коварство и деньги, у них тоже есть головы, которые можно отрубить и выставить на кол на мосту Смерти в Эль-Рийяде – для всеобщего обозрения. Потому что где еще, если не на Востоке, будет всходить солнце? Ехидно улыбнувшись, я немного, совсем чуть-чуть, сжал пальцы – и шар, не выдержав, треснул в моих руках, осыпавшись на землю тысячью осколков. Между которых, извиваясь и тускнея, как угли в погасшем костре, медленно погибали сгустки бывшего ярким света. Я брезгливо потер ладони, словно избавляясь от досадного ощущения. И в тот же момент позади меня раздался веселый голос. -Не стесняйтесь, месье! В шкафу еще есть фарфоровые чашки, можно, наконец, портьеры порвать… -Я заплачу, - бросил я все еще через зубы, оборачиваясь. Как и ожидалось, возле двери стоял сам хозяин комнаты и всего заведения с двойственным названием «La Lune», весьма умильный в своем фартучке, с косами и полосатыми чулками. Да и улыбка у него была просто обворожительной – как у ребенка, продолжающего верить в чудеса. А вот умению ходить бесшумно – мои любимые заговорщики могли бы только позавидовать. -Бросьте, их все равно было пора менять, магические артефакты действуют не слишком долго, - отмахнулся он. Почему-то от его улыбки у меня здорово полегчало на сердце. Ну, в любом случае, я не собираюсь возвращаться, пока не посмотрю толком на то, что скрывается за загадочным словом «Запад». Усмехнувшись, я поинтересовался: -Который сейчас час? -Около трех ночи. Должно быть, с непривычки «Грезы» вас усыпили, так иногда бывает – побочный эффект, никак не могу с ним справиться. Шли бы вы вниз месье, - озабоченно покачал головой мэтр Тапилафьяма. – Саншу уже с ума сходит. Говорит, если с вами что-нибудь случится, сестра ему голову оторвет. -Охотно верю, – шагнув вслед за хозяином в открытую дверь, я напоследок обернулся - на полу остывшими трупиками лежали остатки магического шара. А на столе, рядом с букетом, взгляд выхватил нечто, не замеченное ранее – высокий хрустальный бокал на тонкой ножке. До краев наполненный чем-то густым и красным. Кровь? Забавно, кажется, я действительно что-то пропустил. Ни о чем подобном я раньше не слышал. По дороге вниз, в наполненную смехом и огнем свечей, чуть разгоняющими загадочную полутьму, я внимательно рассматривал спину мэтра: очень юный и по-подростковому тонкий, он и раньше казался необычным, но теперь почему-то стал еще и слегка зловещим. Мне показалось, или, несмотря на открытую улыбку, в уголках его глаз цвета неспелого крыжовника притаилось что-то вполне взрослое и циничное – то, что я каждый день вижу в своем зеркале? И если уж такие милые и безобидные существа не прочь пропустить перед сном бокал-другой крови, то чего уж ожидать от остальных европейцев? И они еще смеют рассуждать о магах!... Любопытство разгорелось во мне с новой силой, заставив забытьи о магах, и о европейских королях, и о том, кем я являюсь на самом деле. Оказавшись внизу, я тут же закрутил головой, словно ожидая увидеть нечто и впрямь интересное. Жизнь в двух залах «La Lune» была в самом разгаре – Саншу, идеально сложенный, слишком поджарый, но все равно мужественный, весь усыпанный подозрительными блестками, медленно раздевался на сцене под бурные аплодисменты женской части посетителей. Дориан, заметив меня, на секунду оторвал руку от гитары и дружелюбно помахал. Рядом с ним тонким и кристально чистым голоском подпевала, озорно блестя по-лионски темными глазами, безусловно, являвшаяся девушкой Дин. Мэтр подвел меня к столику, из-за которого отлично было видно, как развлекается по ночам народ в Лионе – люди пили вино из красивых хрустальных бокалов с тонкими ножками, ели из тарелок заказанные ими блюда, негромко разговаривали, курили сигары и много смеялись. А когда передо мной поставили огромное блюдо с чем-то аппетитно дымящимся и вкусным даже на вид, жизнь и вовсе показалась прекрасной. Я неспешно жевал, с интересом разглядывая компанию за соседним столиком, показавшуюся мне наиболее интересными из всех посетителей. Компания привлекала внимание: их было человек двадцать, как на подбор красивые, словно сошедшие с картин лионских живописцев. Половина из них - и мужчины, и женщины, и даже совсем молоденькие подростки - были одета во все черное, с серебряными элементами декора, на руках у них были перчатки, а у пояса виднелись тяжелые ножны с одноручными мечами. И это – в одном из самых мирных местечек в Лионе! Вторая половина – исключительно женщины, все - высокие и отличавшиеся правильными чертами лица, – щеголяли в красных платьях, даже в Розовом Дворце я не видел столько оттенков красного сразу, от бордового до нежно-алого. Среди них особенно выделялась одна, совершенно особенная женщина – она сразу показалась мне удивительно похожей на Маму. И это несмотря на то, что в женщине не было ничего общего с Мамой по внешности: очень высокая, ростом почти с меня, изящная и вытянутая, вызывающе женственная, с узкоскулым лицом и большими серыми глазами, она даже здесь, в Лионе, казалась иноземкой, хотя, побродив день по улицам «пупземелья», я уже невольно привык к самым разным существам. Должно быть, дело – в гордой посадке головы, в задумчиво-отрешенном взгляде, скользящем по тебе – и в то же время мимо тебя, а также в том, как медленно и томно она делала затяжку тонкой и длинной женской сигаретой в мундштуке из красного дерева, а потом, словно никуда не торопясь, выпускала в воздух сладкий дым. Так, словно это был – некий ритуал, как у Мамы – обмакивать в молоко плоские хлебные лепешки, а потом – смотреть на капающие на стол белые, тягучие капли. Да и ногти у женщины были такие же – ярко-красные, длинные и хищные, словно предназначенные для вонзания в чужую податливую плоть. Все время, пока я наблюдал за этим восхитительным созданием, она так и не изменила первоначальной позы – с гордой спиной, положив одну холеную, молочно-белую руку на стол, а второ ...
Соня Сэш: ... й – поднося к губам сигарету. Клубы дыма плавали вокруг ее головы с высокой прической темных волос, на шее переливались бусины из крупного жемчуга, словом, она была столь же прекрасной, сколь – пугающей, так же, как и ее двойник из Сераля, которая сейчас наверняка распивает чай со своими давними и бессмертными подругами-феями Гвинет и Гюзель. Красивая – и смертоносная. Такой бывает гремучая змея, если встретить ее где-нибудь в пустыне, среди скрипучих песков, когда чувствуешь себя безмолвной добычей... -Эй, невежливо так пялиться на даму! - оборвал мои фантазии Саншу, присаживаясь рядом. Он был одет в привычную белую рубаху и кожаный жилет, но на уставшем лице все еще виднелись следы сценических блесток вперемешку с каплями пота на висках, придававших баску какой-то болезненный вид. -Ты ведь не в Бхарате, помнишь? - предупредил он, выуживая из-под полов жилета вино и наливая себе полный бокал. – Уф, я думал, это никогда не кончится! Видел, как глазел этот тип из-за углового столика? Да если бы не бабки, которые платит Тапочка, я бы сразу дал ему по морде!… -Просто ты слишком красивый, - усмехнулся я. – Типы вроде меня часто западают на высоких худощавых парней. -Оно и видно, - отмахнулся Саншу, опорожнил бокал залпом и облегченно улыбнулся. – Лучше послушай. Я же тебе экю должен – ты был прав, а я – оказался идиотом! Дин – девушка. Ее зовут Диана, фамилию пока не сказала, зато рассказала, что сбежала от родителей, жизнь, мол, захотела посмотреть. Дурочка, конечно, но очень забавная! -Как ты догадался? – я вновь посмотрел на соседний столик. От компании отделился мужчина моих габаритов, но явно постарше, в серебристо-черном камзоле, и направился он не куда-то – а в сторону кухни. Женщина, похожая на Маму, проводила его взглядом, глубоко затянулась сигаретой и вдруг, в упор, посмотрела на меня серыми, равнодушными глазами. И почему-то от ее взгляда я почувствовал себя маленьким и неопытным, ничего не понимающим в жизни ребенком. Я только горько усмехнулся – а кто сказал, что я что-нибудь в ней понимаю? И, в отместку, посмотрел на женщину тем долгим, жгучим и нетерпеливым взором, которым обычно смотрю на наложников перед тем, как стиснуть в объятиях и положить спиной на нежные шелковые покрывала моего ложа. -Просто поймал на заднем дворе – и поцеловал, - Саншу посмотрел на меня сияющим взглядом. – Думал, если парень – то и повода для драки искать не придется. А она – взяла и влепила пощечину, а потом - поцеловала в ответ. И главное – сразу сделалась такая мягкая, чувственная… С ума сойти. Я бы стал с ней встречаться, только не знаю, как и подойти. Понимаешь, она – вроде девственница. Ума не приложу, что с этим делать? -А что обычно делают с девственницами? Прижать и – ну, сам понимаешь, не маленький. Поверь мне, на уговоры больше времени потратишь, - я, не выдержав, снова поднял нетерпеливо горящие глаза в сторону соседнего столика. Женщина в красном наклонила голову и слушала, как соседка в темно-бордовом тихо объясняет ей что-то на ухо. -Ну, не знаю, это как-то… - Саншу с досадой запустил руку в светлые волосы в районе макушки. – К черту. А чего ты все время на тот столик пялишься? Мне даже интересно стало. Я всех завсегдатаев знаю, может, подскажу? -Саншу, кто это? – спросил я напрямую, уже не просто снедаемый любопытством, а представляя из себя последние обглоданные косточки. Баск оглянулся и снова посмотрел на меня с какой-то странной тревогой. -Приятель, забей, - предупредил он. – Это же вампиры Стефана Ветки и еще какие-то, незнакомые. Так что лучше обойтись без глупостей. Только – тс-с-с…. Это тайна. Мы тут все усиленно делаем вид, что вампиров не существует, и все это – глупые сказки… -Сказки, говоришь? – подумав, я стянул бант и наклонил голову, позволяя длинным черным волосам картинно рассыпаться по плечам. – Давай-ка поподробнее. Кто они такие? -Вампиры-то? Ну, упыри, кровососы, ночные твари – как их только не называют, - баск устало опустил подбородок на подставленную руку. – Я слышал только по слухам, в Тампле говорят, что их вообще не существует, вернее, что это – такая болезнь, которую можно даже вылечить, если найти лекарства. Черт знает, как там на самом деле. Одни утверждают, это – мертвые, которые по воле Богов не могу найти упокоения. Другие – что это не мертвые, но и не живые, так – что-то среднее. На мой взгляд, вполне нормальные ребята – пока не нажрутся, конечно. Вот только, в отличие от нас, они питаются кровью… -Как это? – не понял я. – Этого требует их Бог? Я читал, на Западе есть Боги, которым нужно приносить кровавые жертвы. -Ну да, например, Бог Смерти, только он к вампирам никакого отношения не имеет, - Саншу допил второй бокал, зевнул, прикрыл рот ладонью и, подумав, налил себе третий. Его голос стал бархатным и хмельным, и я невольно начал понимать типа из-за углового столика. Выпивший Саншу казался еще более красивым, чем Саншу трезвый - будто бы в нем исчезало все человеческое, оставляя только животную ленивую грацию. Если посудить, мой проводник был ничуть не менее загадочным, чем компания за соседним столиком. Интересно, в превращениях оборотней задействована какая-то особая магия? По-крайней мере, общаясь с Саншу, я не чувствовал ничего чужеродного, словно здесь постаралась сама природа, и к Зурбагану это не имело никакого отношения. -У них такой организм, что им нужно пить кровь, - охотнее, чем прежде, объяснил Саншу. – Крис, это мой приятель, но тоже вампир, говорит, что если они не выпьют человеческой крови вовремя – могут умереть. Знаешь, когда я и Флора только что приехали в Лион, нам было негде остановиться, и мы приняли предложение одного художника со старших курсов. У Грегори была большая квартира, но очень запущенная – я же говорил, что все гении не от мира сего. Мы жили все вместе, Флора прибиралась у него в квартире, а я – платил кровью, потому что денег у нас все равно не было. Он неплохо рисовал, даже нарисовал портрет Флоры… И говорил, что кровь нужна ему больше для удовольствия, чем по необходимости. Я так понял, среди этих тварей тоже встречаются извращенцы. Я ему, кажется, нравился… -Ты мастер все запутать, - нахмурился я. – То говоришь, нужно пить кровь, то оказывается, что только для удовольствия. Меняешь показания, как базарный воришка -И вовсе нет, - обиделся Саншу. – Просто ты плохо понимаешь. У вампиров есть неофиты – они нуждаются в крови постоянно. Думаю, у них организм еще только адаптируется, а вообще, я-то чего, пусть этим наши магистры, если хотят, занимаются…. Есть данзели и орлоки – эти покруче. Наконец, есть вулины – их мало, но им почти не нужно пить кровь. Мой приятель был вулином. Честно говоря, Грегори выглядел, как живой, хотя мне кажется, вулины – уже совсем мертвые, хоть и двигаются. И вообще, к вампирам у нас здесь, в Лионе, относятся странно – вампиры как бы есть, все об этом знают, но все считают что их – как бы нет…если ты понимаешь, о чем я. Я подался вперед, сощурив глаза. -А как они это делают? Ну, то есть, как они пьют кровь? -Да просто, - Саншу поморгал глазами, теперь уже не странными, а просто хмельными, - Грегори предпочитал запястье, говорил, там вены нежнее. Мне было только удобнее, легче скрывать. Он пропал куда-то – в аккурат перед тем, как Ветка стал среди них главным. Жаль, только картины продали скупщикам взамен долгов за квартиру… Кстати, насчет долгов. Я тогда к Катрану в долги влез – надо было что-то кушать и сестру содержать. У нас принято, что мужчина должен кормить семью, если он, конечно, мужчина. Так что я особенно по поводу пропажи Грегори не бегал, своих проблем хватало, черт знает, куда он делся. Может, мертв уже, их охрана серебром берет… Я нетерпеливо взглянул на Саншу, подвинул бутылку и налил баску четвертый бокал. Глаза Саншу затуманились, будто бы в них просыпалось что-то давно забытое. Он крепко обхватил пальцами бокал и принялся говорить дальше: -И понимаешь, в чем загвоздка. Обычно Грегори просил, чтобы я сел в кресло. А сам вставал рядом, на колени, и брал мою свисавшую с подлокотника руку. Сперва было больно, а потом – приходило странное чувство, будто все в порядке, и я расслаблялся, переставал думать о себе, о сестре, о деньгах и проблемах, а потом приходил в себя – и, стыдно признаться, к тому времени уже успевал кончить. Кажется, я здорово пьян, если ты мне завтра припомнишь – я заколю тебя на честном поединке… Но сейчас скажу. Грегори поднимался с колен, он улыбался, на его губах была кровь, а мне хотело только одного – чтобы он сделал это еще раз. Чтобы мне снова стало так же хорошо и спокойно. Черт, я понимаю, почему им удается выжить, наверняка, жертвы идут к ним почти добровольно. Понимаешь, это как… -Страна, где нет сомнений, нет интриг, нет разочарований, только – покой, - пробормотал я, не отрывая взгляда от женщины за соседним столиком, которая безмятежно докуривала сигару в длинном мундштуке. – Расскажи что-нибудь еще. -Еще? Ах, да, - будто очнувшись, Саншу повел хмельным взглядом вокруг. – Ну, они могут сделать свою жертву вампиром. Так они размножаются. В Тампле нам говорили, инстинкт размножения – один из самых сильных у любого существа. -А как они это делают? – уточнил я, а баск пожал плечами: -Понятия не имею. Как видишь, я все еще жив. Грегори выполнял свои обещания. -Отлично, - я потер ладони в предвкушении. Пожалуй, задержусь в Лионе еще на какое-то время. - Цини? -Мур? – появившийся ниоткуда на соседнем стуле котенок бросился мне на шею. Чуть не уронив меня вместе со стулом. - Я так соскучился, а ты все не звал, - он привычно потерся о мою щеку своей, и я удивленно моргнул: -Ты колючий…Цини, у тебя что, усы растут?! -Ага, совсем немного, - котенок смущенно прикрыл щеки ладонями. – Это потому что я расту. Тануки сказал, когда я повзрослею, они будут длинными и красивыми, как у кошки. Но если тебе не понравится, я от них избавлюсь... -Посмотрим, - я обнял котенка и устроил на коленях. Заметив пару пристальных взглядов в свою сторону, я только внутренне усмехнулся – пусть думают, что хотят: от близости желанного и любимого тела по мне разлилось знакомое тепло. Да хоть к шайтану в пропасть. Лишь бы вместе… -Радость, послушай меня внимательно. Я намерен кое с кем познакомиться. Кажется, это опасно, но Киньша я вызывать не хочу – здесь все разбегутся. Если почувствуешь опасность, сразу переноси к Катрану. Все понял? -Да, - Цини стал очень сосредоточенным. Мне даже стало немного смешно – он так старался быть опытным и взрослым демоном… а мне-то хотелось, чтобы малыш навсегда оставался тем, которого я могу обнять, поднять на руки и отнести на ложе, чтобы потом долго-долго целовать любимое тело.
Соня Сэш: Впрочем, спасибо Элю, мне хватит сил, чтобы отнести на ложе любого из моих наложников. Кроме, разве что, Кима. Бр-р… даже вспоминать неловко. Ким был таким ласковым, так быстро перехватил инициативу, будто бы перед ним – действительно оказалась слабая и нуждающаяся в любви девушка. Я даже опомниться не успел, как оказался втянут в эту игру – позволяя Киму все, смотря в добросердечные глаза и реагируя на его шайтанову заботливость так, будто я и впрямь хотел, чтобы обо мне позаботился кто-нибудь большой и сильный. Настоящий мужчина, способный облизать тебя с головы до ног, и через секунду, направляя на лицо взгляд добрых глаз, ласково спрашивать: «Тебе понравилось, радость?». Мне было очень хорошо с огромным, мускулистым и нежным великаном, но мое мужское начало при этом медленно агонизировало в такт наших любовных судорог. Ну и хватит. Одного раза вполне достаточно. Будем считать, на сей раз интуиция меня подвела… -Что ты собираешься делать? – Саншу удивленно посмотрел на меня. – К ним пойдешь? Идиот, не надо, это – и вправду опасные твари! -Я плачу тебе не для того, чтобы ты указывал мне, что могу делать, - холодно отчеканил я. Баск только махнул рукой: -Так и знал, что нужно требовать у Катрана аванс! Сразу видно, ты из тех придурков, кто с удовольствием сломает себе шею о первый встречный камень! Делай что хочешь, я подожду. Есть небольшой шанс получить оставшиеся деньги. -Ты очень практичный, - успокоил я баска и, под мрачным взглядом последнего, поднялся. Взглянул на котенка, тот состроил серьезную гримаску. Тогда я шагнул к соседнему столику, но не успел сделать и шага дальше, как навстречу мне тут же, будто по команде, повернулось сразу несколько голов, и несколько рук взялись за рукояти простых мечей. За столиком наступила тишина. Что касается женщин в красном, то они осмотрели меня с нескрываемым интересом, в кое-чьих глазах я прочел то самое любопытство, которое заставляет девушек, вроде Дин, отвечать на поцелуи полузнакомых парней. Пара из них облизали яркие, словно накрашенные губы – я усмехнулся, глядя прямо на женщину посередине. В отличие от остальных, они никак не отреагировала на появление в зоне видимости высокого и красивого мужчины, только скользнула по мне устремленным отнюдь не на меня – в никуда взглядом. -Извините, я ни в коем случае не хотел помешать вашей беседе, мадам и месье, - я примиряюще поднял руки. – Но мне совершенно необходимо поговорить с вами, о прекраснейшая! Те вампиры, которые были одеты в черное с серебром, нехорошо переглянулись и, словно все еще ожидая приказа, крепче сжали ладони в перчатках на рукоятях оружия. Женщины в красном почти не отреагировали – они будто привыкли к подобным заявлениям. Как я и ожидал, теперь заговорила сама хозяйка – а я был уверен в том, что среди этой компании она таковой и является: -Вы очень галантны, месье. Правда, я – мадемуазель, - голос у женщины оказался настолько похож на мамин, что я замер, трепеща, как приколотая булавкой к бархатной подушечке бабочка, с восторгом улавливая знакомые интонации. Вслед за тем женщина протянула руку – с трудом оторвавшись от мыслей, похожих на те, что возникали после настойки «Грезы» производства местного гения-кулинара, я наклонился – и приник к неожиданно холодной коже. Не удержавшись, восторженно лизнул языком пространство между указательным пальцем и большим, а потом поднял глаза – женщина высоко вскинула тонкие гибкие брови и холодно прищурилась. Этот взгляд мог бы обмануть кого угодно кроме меня – с ликованием внутри, я обнаружил в ее равнодушных серых глазах первые отблески интереса. -Мое имя – Зааль-аль-Фариз-ибн-Фейсал…ну и все, пожалуй, - представился я, выпрямляясь во весь свой рост и оглядывая вампиров высоко сверху. – За соседним столом – мои спутники. -Бхаратец? Это так неожиданно, - женщина приглашающим жестом указала мне на место, освободившееся после ухода пятнадцать минут назад мужчины. - Я – Индра из Карса. У нас не принято называть что-либо еще. Со мной – моя свита и сопровождающие. Что же вы не садитесь? -Если позволите, я бы хотел поговорить с вами наедине, прекраснейшая, - наклонил голову я. – У нас в Аль-Маляка-Бхарате не принято говорить среди лишних ушей. Впрочем, нам также нельзя говорить с дамами в одиночестве – я не возражаю, если вы возьмете с собой кого-то из спутниц. -А как же рабы? – светло-серые, неземные и уж явно нездешние глаза смотрели на меня так, как будто откровенно изучали. Я ослепительно улыбнулся: -А рабам мы отрезаем языки, чтобы те, кому не нужно ничего знать, - ничего и не знали,- мельком оглядев остальных, я увидел, что кое-кто из женщин косится на госпожу с нескрываемой завистью. Мне осталось только подыграть – я посмотрел на женщину с нескрываемым вожделением. -Боги, мне говорили, что Бхарат – загадочная страна, но я не подозревала - насколько, - надменные яркие губы чуть разомкнулись в полуулыбке. – Я не практикую отрезание языков у своих приближенных, хотя, возможно, это имело бы смысл. Лельдэ, пойдешь со мной. Мы вас покинем, господа. Месье Рудольф, будьте любезны, передайте месье Стефану, что я в одной из комнат для гостей. А то он так беспокоится каждую секунду, где я нахожусь, что это уже становится подозрительным. -Я не знаю месье Стефана лично, но мне кажется, он совершил глупость, покинув вас первым, - я подал руку, помогая Индре подняться и с ощущением легкой ностальгии вдыхая запах ее тяжелых сладких духов. – Впрочем, я бы тоже расстроился, если бы потерял такую драгоценную вещь! -Так для вас женщина – это вещь? Да, я слышала об этом, - вампирша поправила прическу, а я оглянулся ни Цини и поманил его рукой, приглашая следовать за мной. -И вы никогда не теряли ничего ценного?- вздохнула Индра, оценивающе посмотрев на котенка и направляясь к ширме, за которой, как я знал от Саншу, скрывались комнаты для особых посетителей. -Ничего такого, что нельзя было бы заменить, - откровенно выразился я, следуя за ней. Насколько я помнил, именно так следовало поступать по европейскому этикету. Хотя, если честно, такие правила казались мне удивительными – мужчина, как главный кормилец семьи, вполне имел право занимать первое место. Даже коней в строю всегда пускают по принципу: впереди идут жеребцы, а уже за ними – кобылы. Иначе жеребцы передерутся, стремясь занять лидирующие позиции. Таков порядок вещей, и забавно, что в Европе его переворачивают шиворот-навыворот, как, впрочем, и многое другое. -Тогда вы – счастливый человек, - Индра неожиданно хитро взглянула на меня. – Большая часть людей вполне довольна жизнью, пока не задета их гордость или имущество. Стало быть, вас еще по-настоящему не задевали. Впрочем, вы ведь моложе меня, и у вас все впереди. Да-да, не удивляйтесь, я не столь юна, и не стану это скрывать. Точный возраст, конечно, не назову – это нескромно. Итак, о чем вы так настойчиво хотели со мной побеседовать? Я огляделся. Полутемное и очень уютное помещение освещалось парой магических шаров. Я вспомнил, что оставил дервишские побрякушки на кровати наверху, но махнул рукой – в этом чудном мире они, пожалуй, только мешают. Вошедший хозяин, бросив на нас с Индрой странный, будто бы тревожный взгляд, поставил перед нами очередной шедевр своего гения – огромный торт, весь во взбитых сливках и шоколадных крошках. К торту прилагались две крошечные фарфоровые чашечки с чаем, такие маленькие, что я даже испугался брать их в руки – а вдруг раздавлю ненароком. Цини устроился с ногами на диване и с огромным куском торта в руках, вид у него был сонный, должно быть, провел день, играя с Флорой в жмурки или находя удовольствие в какой-нибудь столь же невинной забаве. Красавица Лельдэ, вошедшая вместе с Индрой, скучающе рассматривала ухоженные ногти, бросая на меня взгляды из разряда: «Вы – месье, я – мадемуазель, так чего же мы ждем?». Привыкнув к таким взглядам с детства, я не обращал на нее внимания, сосредоточившись на серьезной и строгой Индре. -Совсем пустяковое дело, о прекраснейшая, - как только за нами закрылась дверь, я почувствовал себя куда увереннее. – Видите ли, у нас в Бхарате имеется множество разных чудес. Но про вампиров - честно говоря, я слышу впервые. Вам, должно быть, будет несложно продемонстрировать мне некоторые аспекты вашего образа жизни. Если честно, меня интересует превращение. Я бы дорого отдал, чтобы это увидеть. Индра молча достала новую сигарету и посмотрела на Цини. Я насторожился, но котенок только понимающе улыбнулся и протянул лапку по направлению к вампирше. Так, как обычно протягивал ко мне, - для того, чтобы ловко щелкнуть пальцами. Появившийся огонек позволил Индре без труда прикурить, после чего Цини помахал лапкой и довольно нырнул обратно в кучу диванных подушек. Вампирша взглянула на меня и вздохнула. -Подругам я точно скажу, что вы пытались меня соблазнить, - сказала она и выпустила в мою сторону длинную затяжку дыма. – Насколько дорого вы согласны заплатить? -Сколько скажете, прекраснейшая, - развел руками я. – Я неограничен в средствах. -Я говорю не о деньгах, - Индра снова затянулась. – Например, вы могли бы отдать мне первое, что увидите, когда вернетесь домой. Не обращайте внимания, это из местных сказок. Вообще, мне по душе здешний фольклор. Красная Шапочка – повествует о том, как маленькую девочку съедает волк, и она продолжает жить у него в животе. Синяя Борода – рассказ о маньяке, который убивал своих жен и расчленял их трупы, пряча в отдельной комнате. Очаровательные истории. И заметьте - они рассказывают это детям. -Мне нравится Красная Шапочка, - вдруг встрял Цини. – В конце концов, приходят охотники, и все заканчивается хорошо. Все, что приносит зло, – наказывается. Так всегда бывает в сказках. Правда, Зааль? -Правда, радость, - я рассеянно погладил котенка за ухом и в упор взглянул на Индру. Зло и весело прищурил кофейные глаза – я прекрасно знал, что такой взгляд мог и напугать. – Так чего вы хотите на самом деле? Улыбнувшись, Индра протянула руку и погладила Цини за ухом – точь-в-точь, как это секундой назад делал я. Нехорошее ощущение кольнуло мне сердце, а котенок импульсивно прижался к несущей ласку руке. И вдруг изумленно распахнул огромные изумрудные глаза. -Холодная, - пожаловался он, а Индра заметила голосом, вряд ли сильно отличавшимся от температуры ее кожи: -Я вполне могла бы превратить при вас какое-нибудь человеческое существо в вампира. Это не так уж сложно. Не будем играть в глупые игры – жизнь отличается от сказок только наличием нескольких концовок. Красная Шапочка вполне могла бы навсегда остаться в желудке у волка, если бы ее мать вовремя не забила тревогу, и жена Синей Бороды никогда не спаслась бы, если бы своевременно не вызвала братьев. Они сумели позаботиться о себе, но этой способностью обладает далеко не каждый. Возможно, кому-то из глупых героев сказок, прогуливающихся по ночам безо всякой защиты, в одной из концовок завтра суждено превратиться в вампира - только потому, что вы захотели увидеть этот процесс собственными глазами. Как и вас, меня не слишком заботят жизни низших существ. Низших – не по праву рождения, само рождение еще ничего не доказывает. По праву сильного. Она замолчала, окинула меня долгим взглядом – будто бы оценила, повесила бирку и занесла в записную книжку памяти - и изящным жестом поправила прическу. -Мне доставляет удовольствие убивать, - призналась Индра без тени смущения. – Для меня это - как лишнее доказательство власти над маленькими жизнями, своеобразная демонстрация превосходства. Вы любите повелевать – это видно по вашим манерам, еще никто не подходил ко мне так открыто, зная, что я представляю собой на самом деле. Для вас – это тоже было доказательство силы, вас ведь отговаривали, верно? Что ж, могу сказать прямо: вы – удивительно смелый и неосторожный мужчина, - или мне показалось, или на слове «мужчина» вампирша и впрямь сделал акцент. Словно насмешливая нотка, вкравшаяся в стройную мелодию ее голоса. -Итак, мы почти на равных – почти, так как прямо сейчас я могу убить вас и тем самым доказать свое превосходство. А еще я, женщина и иноземка, могла бы превратить вас в раба немедленно, не сходя с этого места. Возможно, вы слышали о том, что это значит - быть неофитом? Вам бы понравилось, более того, вы бы искренне меня обожали… -Почему-то мне не страшно, - я наклонил голову к плечу , приготовившись вызвать Киньша. Индра вновь улыбнулась – мелькнули острые, нечеловеческие клыки, но спасительная мысль, пришедшая в голову, заставила меня спокойно усмехнуться: -Вы не станете убивать меня, прекраснейшая. У меня есть кое-что, чего нет у вас. -К сожалению, именно так, не то - из вас бы вышел достойный неофит, о котором можно только мечтать, - снова скользнув по мне оценивающим взглядом, Индра вновь расслабилась и сделала глубокую затяжку. Она была невероятной – как Мама. Я скосил глаза на вторую женщину – Лельдэ в течение всего разговора не поднимала глаз, словно доказывая правоту слов Индры насчет неофитов. Шайтан, кажется, все не так просто, как показалось мне с первого взгляда. Впрочем, еще ни один калиф Бхарата не отступал перед словами женщины. Не то, чтобы я имел что-то против женщин, но они все же считаются существами, нуждающимися в защите. И, насколько я мог судить, в Лионе, за некоторыми исключениями, тоже. Я, снова прищурившись, посмотрел на Индру, равнодушно курящую напротив меня. Женщина улыбнулась в ответ. -На Севере и Западе почти не располагают сведениями о Бхарате. Я фактически не знаю о вас ничего, кроме того, что вы занимаете у себя не последнее место в иерархии. Но есть нечто, что невозможно скрыть: судя по стигмату, вы – жрец, не так ли? Значит, у вас есть демоны, которыми вы можете управлять. Вы никогда не видели, как из живого человека делают «не-живого-не-мертвого». А я, в свою очередь, - никогда не пробовала кровь демонов. Все – действительно просто, верно? Как вы и утверждали. -Нет, - резко сказал я, оглядываясь на Цини. Котенок все еще тер щеку с видом ничего не понимающего ребенка. – Попросите человеческую жизнь – и я вам ее предоставлю. Демоны – не мои рабы. Они работают по контракту, но остаются свободными. -Да? И в каком из ваших законов это указано? – хладнокровно парировала Индра. – К тому же, если у вас достаточно власти, а в этом я уверена, то вы прекрасно знаете – всегда есть способ добиться от подчиненного всего, что угодно. Даже если вы не хотите прибегать к прямому физическому насилию, в нашем распоряжении всегда остаются лесть, угрозы, шантаж, моральное давление – множество вариантов. Ну же, не будьте лицемером, вы их прекрасно знаете. А это – уже не свобода. -Не могу, - уже менее твердо сказал я. И нахмурился. – Жрецы часто отправляют демонов на задания, где они могут погибнуть. Это – часть контракта. Но посылать их на верную смерть… Боюсь, на такое не способен даже я. -А кто говорит о смерти? – вкрадчиво поинтересовалась Индра. – Я могла бы удовольствоваться небольшой дозой. Неопытный новичок имел бы шанс забыться и убить. Но я – тысячелетний вулин, - в глазах торжественно-красивой женщины сверкнул красный, очень мне не понравившийся огонек. – Боюсь, вы не так воспринимаете ситуацию. Это – не предательство. Это – просто небольшое отступление от правил. Примерно то же самое, что отдать мне на растерзание живого человека. А ведь на последнее вы были вполне готовы, верно? Я чуть не застонал от разочарования. Чего мне стоило позвать с собой не Цини, а кого-нибудь другого? С Киньша или Синтрашши не убудет отдать глоток-другой голубой и холодной демонической крови для блага их хозяина, верно? Но – рядом со мной сидел высокий и тонкий юноша с кошачьими ушками и длинным черным хвостом, в которого я имел неосторожность влюбиться и который изумленно переводил взгляд с меня на Индру и обратно. Поступить так – значило доказать перед собой и Цини правоту слов Анвара. Я вздохнул: -Шайтан, это несколько меняет дело. Мне нужно серьезно подумать. -Думайте. Мне было бы очень жаль, если бы вы изменили решение, - Индра склонила голову к плечу и понимающе взглянула в нашу с Цини сторону. – Пока что я – гость в этой стране, и у меня есть немного времени. Кстати, завтра вы сможете найти меня в Блуа. Король Филлип устраивает широкий прием для высшей публики в честь годовщины своей коронации после смерти Элоизы Лионской. Думаю, вам будет интересно посмотреть на королевский дворец. Обязательно посетите Зеленый Лабиринт – он считается одним из самых удивительных уголков света. К сожалению, я смогу достать вам только одно приглашение, кому-то из моей свиты придется не идти. Так что появляйтесь без ваших демонов, - она многозначительно посмотрела на Цини и поднялась. Вслед за ней поднялся и я, а обиженная Лельдэ по молчаливому знаку хозяйки протянула мне приглашение. -Прежде, чем мы расстанемся, у меня только один вопрос, прекраснейшая, - я взял со стола шляпу, а Индра вопросительно посмотрела в мою сторону. – Как умерла королева Элоиза Лионская? -Ее застрелили, - сказала Индра, и мне даже почудились сочувствующие нотки в мягком, но холодном голосе. – Отравленный болт, выпущенный из арбалета прямо среди толпы. Это был торжественный выезд в честь приема в столице послов Наваррской Марки. Она умерла моментально, а убийцу разорвала на кусочки толпа прежде, чем вмешалась полиция. Убийца использовал магию, так что оживление оказалось невозможным. Вот вам официальная версия. Впрочем, ее муж в свое время тоже умер весьма скоропостижно, ходят слухи, что его отравили. В любом случае, казнили королевского повара. Так что теперь король Лиона – Филипп, а он еще очень молод, чтобы его в чем-то всерьез подозревать. -Я так и думал, местные нравы не слишком отличаются от бхаратских, - усмехнулся я. – До свидания, прекраснейшая! -До завтра, эфенди, - Индра прошуршала платьем по направлению к ширме, а я помедлил еще пару минут, чтобы вдосталь насладиться поцелуем со своим возлюбленным. -Зааль? Ты ведь не собираешься сделать так, как она сказала? - вдруг спросил меня котенок, отстраняясь и внимательно изучая мое лицо расстроенным взглядом. – Ну, насчет крови демонов… Я ей не верю. Она такая холодная… Она не станет оставлять в живых… Я беспечно отмахнулся: -Что ты, радость! Я бы никогда так не поступил, ты же меня знаешь! Обещаю, что не стану отдавать ей никого из моих демонов. И я снова приник к этим восхитительным, сладким губам, которые хотелось раздавить своими, как сочную мякоть персика. После чего Цини здорово повеселел и даже снес со стола пару бокалов, возбужденно подергивая длинным черным хвостом. -Ну, наконец-то! - ворчливо заявил Саншу, когда мы нашли его в зале. В «La Lune» уже гасили свечи, а притихший Дориан собирал со стола тарелки. По голосу Саншу я понял, что он выпил еще как минимум одну бутылку вина, возможно, даже две – на двоих с Дорианом. -Рад, что эта дамочка тебя не прикончила. Сразу видно, что стерва, хоть и аппетитная, - баск утомленно поморщился. – Но я лучше с Дин… это… Как ты там сказал? Прижать и – «сам понимаешь»? Короче, я вот о чем – дальше-то куда? -Домой, - отрешенно кивнул я. – Вернее, к Катрану. И как можно быстрее. Цини, перенеси нас… -Э, нет! – запротестовал пьяный оборотень, пробираясь между столиков к выходу. – Никаких это… В общем, знаю я ваши астралы. Меня точно стошнит. А душка Катран потом заставит заплатить за ковер…. Спасибо, Крис. Знакомьтесь, это Артембар. Мой конь. Дорогу к дому… вернее, к Катрану знает отлично! Артембар повернул голову и уныло посмотрел на то, как Саншу пытается забраться верхом. Я тем временем замер под дубом возле выхода из «La Lune», скептически наблюдая за его попытками. С левого бока меня грело волнующее тело Цини, и мне очень хотелось попасть куда-нибудь, где есть кровать, пусть даже без привычного шелка, с ароматно пахнущими льняными простынями – поцелуй там, внутри заведения, был и впрямь очень хорош... Странная мысль вдруг заставила меня нахмуриться. -Погоди-ка… Саншу, ты все время жалуешься на безденежье. Откуда у тебя отличный бхаратский конь, да еще и из породистых? Это непохоже на… -А вот это – не твое дело, - ответствовало «дитя природы», пристраиваясь на спине явно недовольно таким оборотом дела Артембара. – Я тоже знаешь ли… типа того… Раздавшийся вслед за этим храп и философско-грустные глаза чернобокого коня убедили меня в том, что присутствие Цини сегодня вечером было просто необходимо. -Цини, радость моя, перенеси… -Не спешите месье, - раздался голос из кусочка темноты под ветвями соседнего дерева. Я почувствовал глухое раздражение – надо же, мне второй раз не дают спокойно отправиться куда-нибудь в тихое место, чтобы приласкать своего котенка. Обернувшись, я вгляделся – из неосвещенного вывеской пространства навстречу шагнула крупная и знакомая фигура, не уступавшая мне ни в росте, ни в ширине плеч, ни в обхвате груди. В черном камзоле с серебряной окантовкой. Мне потребовалась всего пара секунд, чтобы опознать того самого мужчину, который отделился от столика вампиров, дабы бросить Индру наедине со мной и посетить кухню. Правда, в отличие от остальных, меча у него не было, но холодные глаза серо-серебристого оттенка, перебитый нос и твердый подбородок очень упорного человека убедили меня в том, что меч этому типу не очень и нужен. О таких Джетта обычно говорил, что они сделаны из стали и шелка одновременно – мягко стелятся, но больно бьют… -Месье Стефан? – вспомнилось мне не раз слышанное за сегодняшний день имя. – Любитель широких жестов, дорогих сортов роз и золота? -Стефан Ветка, если позволите, - сухо заметил мужчина, останавливаясь в пяти шагах от меня - так, чтобы свет не слишком сильно освещал его фигуру. Должно быть, срабатывала привычка все время находиться в тени. – Я намереваюсь сказать вам только одно: постарайтесь держаться от мадемуазель Индры подальше. -С чего бы это? – я прижал к себе насторожившегося Цини и с интересом разглядывал мужественное лицо. Судя по манере держаться – тоже вулин. А нос ему, видимо, перебили еще до превращения. -Она вам не по зубам, - ясно выразился Стефан Ветка. – Боюсь, она даже мне не по зубам. Если вы что-то затеваете, лучше откажитесь. -А если нет? – во мне взыграл здоровый дух соперничества. В конце концов, кем бы они ни был, этот Стефан Ветка с его привычкой командовать, он – явно не правитель этой страны и не любимчик Богов. Вампир пожал плечами и, не меняя сухого официального тона, осведомил: -Ваше дело. Меня просили предупредить. Думаю, не обошлось без одного баска, который очень боится потерять свои деньги. Этому молодчику я бы тоже не стал доверять, за деньги вполне может совершить мелкое предательство. Ну, я предупредил. Прощайте, месье. -Надеюсь, больше не увидимся, - съязвил я, хотя не мог не признать: мне понравился этот тип. Мэтру повезло – за таким, должно быть, как за каменной стеной. Бывают же в мире надежные люди! Вспомнить хотя бы Джетту. Тип, к слову, в ответ на мое хамство только чуть приподнял вверх уголки тонких и строгих губ – думаю, в его случае это означало улыбку: -Это было бы для вас большой удачей, - совершенно серьезно сказал он, прикоснулся к шляпе и направился туда, где под вывеской над входом в «La Lune» мелькала в освещенном пространстве тонкая и хрупкая, тревожная фигурка с двумя темно-золотыми косами. -Ну и самонадеянность! Шайтан знает что! – пробурчал я не слишком уж недовольно (вай, какой интересный день!), оглядываясь на мирно спящего прямо в седле Саншу. – Цини, переноси нас к Катрану, Эля ради, пока еще что-нибудь не произошло!... -Мур, - радостно согласился котенок и мы, наконец, оказались дома, где мой эмир Катран Эль-Минья с красными от недосыпа глазами, поглощавший в гостиной кофе в домашнем шелковом халате и туфлях, посмотрел на меня, и в его обычно спокойно-ироничном взгляде читалась такая укоризна, что мне даже стало стыдно. Совсем немного, конечно. Насколько это позволено калифу. Сэр Хьюго Эпплби играл не совсем обычную для него роль – одетый в красный охотничий костюм, с верным Бартоломью, лежащим рядом и поглядывающим на него умными влажными глазами, он скорчился в кустах роз возле Вестербихауза - наследственного поместья графов Сен-Саймонов. Розы мстительно кололись, с неба сияла издевательски полная Луна, а глаза у молодого лорда, обычно голубые, сейчас покраснели и слезились – сэр Хьюго не спал уже целые сутки. Как оказалось, подготовиться к похищению со всей возможной тщательностью – не такое уж и простое дело. Следовало продумать множество деталей: известить объект похищения через кучера письмом со специальным шифром – на случай, если оно попадет в чужие руки. Посетить великое множество знакомых – в основном, бывших однокашников и приятелей по студенческим клубам, а ныне – видных общественных деятелей и представителей эйнджлендского нобилитета. Каждому рассказать о выдуманном приглашении на охоту от дальних родственников в Йоркише, тоже Эпплби, при этом - не ошибиться ни в одной детали. Не будучи идиотом, сэр Хьюго прекрасно знал: что расскажешь одному достойному джентльмену – то вскоре становится достоянием всех достойных джентльменов округи. Великосветские салонные болтуны всегда найдут тему – хорошо хоть завтра переключатся на новую. А ведь кое-кто не забудет… Приготовить лошадей на ночной дороге в Дублин, украсить комнату в Эпплхаузе, строго и внушительно поговорить с прислугой относительно молчания, наконец, позаботиться о всяких мелочах, которые позволили бы объекту похищения чувствовать себя в Эпплхаузе, вполне холостяцком жилище, совсем как дома. Словом, проблем было очень и очень много, и в процессе непременно всплывут новые. Вздохнув, сэр Хьюго осторожно размял затекшее колено, надеясь только, что старый вывих не помешает ему быть быстрым и ловким в ответственный момент. Он выбил коленную чашечку, когда прокалывал шпагой одного сумасброда возле трактира на самом солнечном из островов - на великолепной, развязной, веселой пиратской Тортуге. Дело, помнится, было под апельсиновыми деревьями. Узкие улочки в угодьях сэра Фрэнсиса Рэйли всегда были довольно грязными, и он, как последний дурак, поскользнулся и упал на колено, впрочем, одновременно дотянувшись шпагой до груди обидчика под восторженное улюлюканье пьяной матросни. А солнце, горячее и ласковое, какого никогда не видели те, кто не выезжал из Эйнджленда, просвечивало над ним сквозь радостно-зеленую листву и делало апельсины почти золотистыми, а жизнь – похожей на глоток хорошего хереса в дождливую ночь… -Эпплби, вы здесь? Вздрогнув, Хьюго поднял голову и принял вертикальное положение (коленный сустав скрипнул, но выдержал). Огни в окнах поместья, наконец, погасли, а поднявшийся ветер окутывал голову стройной и по-юношески хрупкой фигурки на балконе словно облаком из чего-то легкого, светлого и пушистого. В свете дня это был барашек из мелких кучерявых колечек до плеч, при виде которого Хьюго почему-то испытывал нездоровое умиление. -Я здесь, Вик, - отозвался лорд, намеренно снижая голос. – И к вашим услугам. -Значит, вы еще не передумали меня похищать? – со стороны балкона донесся мягкий приглушенный смех. – Ох, ну вы и идиот! Тогда ловите! С глухим звуком на землю под балконом, безнадежно сминая крупные цветки роз, белеющие в темноте, упали два кожаных чемодана, а вслед за ними, шурша, скользнуло примотанное к перилам бархатное покрывало, явно только что стянутое с кровати. Бартоломью вопросительно и тихо тявкнул, отчаянно виляя хвостом при виде спускавшегося по покрывалу человека. -Осторожнее, Вик, - сэр Эпплби прищурился, пытаясь оценить возможные последствия падения. – Вы можете здорово поцарапаться о колючки… -Я думаю, это было бы не умно с моей стороны, - тонкая фигурка с белым облаком вместо волос ловко спрыгнула на землю возле самых газонов и радостно накинулась на собаку. – Барти, мой любимый, мой славный мальчик, дай я тебя расцелую!... -Почему вы не здороваетесь так же со мной? – несколько обиженно пробурчал сэр Хьюго. Из полутьмы на него весело глянули слишком яркие для серой эйнджлендской ночи, большие и синие глаза, чуть приподнятые у висков, как у рыси. -Шекспир сказал, что собаки – божественные создания, потому что они собирают ушами утреннюю росу. Ваш пес так предан мне, - прозвучало абсолютно серьезно, но сэр Хьюго не смог сдержать иронии: -Я тоже предан вам, Вик. Наверное, вам преданы все мужчины и собаки графства… -Да. Но вы еще не перешли со мной на ты, а Барт уже это сделал, - объект похищения поднялся и отряхнул ноги, плотно затянутые в светлые гетры. Сэр Хьюго пожал плечами: -Я – джентльмен, вы – леди, и нас не представили друг другу. -Да, нас угораздило познакомиться самим, - засмеялась леди Виктория чуть громче, чем следовало. Будучи невысокой, хрупкой и большеглазой, она говорила неожиданно низким, мягким голосом с придыханием. И вообще, была очаровательна. - Помните ту книжную лавку? Вы еще сказали, что приличные леди не торгуются из-за таких мелочей. -А вы сразу ответили, что только наполовину леди. И я подумал: такая в карман за словом не полезет… Бартоломью, что ты делаешь? – сэр Хьюго удивленно поднял брови, глядя на собаку, которая схватила его за край охотничьего сюртука и, негромко порыкивая, подтаскивала ближе к девушке. – Эх, если бы, друг, ты умел говорить… -Я думаю, он говорит: «Позвольте представить: леди Виктория – это сэр Хьюго, сэр Хьюго – это леди Виктория», - тихо сказала девушка и запрокинула голову, чтобы эйнджлендцу было удобнее ее целовать. Насытившись долгожданным поцелуем, молодой лорд скорчил одну из гримас, которыми род Эпплби заработал свою репутацию эксцентриков. -Еще немного – и я забуду дорогу к лошадям, - заявил он. -Нет-нет, бежим сейчас же! – испугалась, Вик, хватая сэра Хьюг ...
Соня Сэш: ... о за рукав. – Я не вынесу еще одного дня в обществе моего выпивохи-дяди! Они промчались по дороге до Дублина на двух отлично отдохнувших гнедых жеребцах быстрее, нежели бы это сделала почтовая карета, и въехали в столицу уже через полчаса, миновав сонных стражников возле ворот. Свернув к богатым районам, лошади привычно понесли их по извилистой тропинке вверх по крутому склону, где над самым морем возвышался белым пятном среди яблонь особняк Эпплхауз. Вик радостно смеялась на скаку, а ветер развевал ее белокурые, пушистые, легче шелка, волосы. Миновав высокую, потрескавшуюся от солнца стену с пятнами лишайников и мха, они пустили лошадей шагом и молча пересекли подъездную аллею из высоких развесистых яблонь. Лошади привычно шли к конюшням, поэтому можно было бросить поводья. Вик, не отрываясь, смотрела в глаза сэра Хью, и почему-то от ее взгляда у молодого лорда по спине бежали сладкие мурашки. Центральную часть Эапплхауза занимала старая постройка, еще времен короля Георга, чей портрет с личной подписью висел на почетном месте в столовой - над камином. Налево от вытянутого в длину дома с колоннами по фасаду отходила дорожка к конюшням, направо – к домику садовника, пустующему ныне, потому что сэр Хьюго, будучи до сегодняшнего дня убежденным одиночкой, предпочитал приходящую прислугу. Во всем доме из слуг оставалось постоянно только два человека – надежный, как карский драккар, дворецкий Беккет и расторопная, хоть и грубоватая экономка Милли с выговором кокни и настоящим кулинарным талантом. Раньше этого вполне хватало, но теперь сэр Хьюго вдруг забеспокоился, что для девушки нужно нанять подходящую горничную, и тут же дал себе слово джентльмена завтра послать запрос в агентство. Возле дома они спешились, вглядываясь в большие темные окна. Вик загадочно сияла блестящими в полутьме зрачками, а сэр Хьюго обеспокоено оглянулся на парадное высокое крыльцо. -Мы пройдем через террасу, - предупредил он. – Нужно отвести лошадей в конюшни. Никто не должен знать, что я в Дублине. Я предупредил Беккета, чтобы от не зажигал огня. -Все это весьма романтично, - хихикнула девушка и улыбнулась. – Извини, Хью, все-таки я – наполовину из семьи торговцев. И такие вещи меня немного смешат. -Не вижу ничего смешного в том, что твой дядя уже завтра узнает, что ты здесь. -А все равно. Я не собираюсь возвращаться домой, - оптимистично заявила Вик. Вид у нее в амазонке и с хлыстом за поясом был весьма решительным. – Мой отец промотал перед смертью половину состояния, дядя – вторую еще при жизни. А быть для него последним шансом я не хочу. К тому же теперь, когда я сбежала, он не станет устраивать скандал, пока мы не будем помолвлены, – не хватало еще подмочить репутацию столь неприятным образом. -Сомневаюсь, что твоего дядю можно назвать джентльменом, - согласился сэр Хьюго, подводя коней к конюшням и разнуздывая. Вик снова засмеялась где-то позади – тихим, низким и даже чуть хрипловатым смехом. -Скорее, я назову джентльменом сэра Шекспира. Вот удивительно, почему у нас не считают джентльменами актеров и художников? Да, джентльмены не работают, зато актеры и художники делают для страны больше, чем все графы и сквайры вместе взятые. После их пьес и картин – хочется дышать полной грудью.… Хью, милый… -Да, Вик? – рассеянно проговорил лорд, запирая стойло и оборачиваясь. Восхищенно вздернул брови, глядя на обнажающиеся под тонкими пальчиками Виктории груди - небольшие, матово-белые, с ласковыми розовыми сосками. -Но, в отличие от твоего дяди, я – джентльмен, - пробормотал он, машинально дергая за край белоснежного шелкового шарфа. -Вот и забудь об этом, - велела Вик и отбросила в сторону хлыст. В конюшне терпко пахло сеном и конским потом, лунные лучи окружали фигуру Вик шероховатым сиянием, будто ее рисовал на холсте умелый художник, и то ли от пахнущего сено и лошадьми воздуха, то ли от недосыпа, у сэра Хьюго начала кружится голова. Почти увидев наяву те самые золотистые блики на ярко-зеленых ветвях, он благоговейно опустился на колени и обнял девушку за талию. Руки Вик сомкнулись у него за плечами, ее грудь высоко вздымалась, а Счастливчик Хью, забыв про то, что он – лорд, никак не мог понять: почему вдруг в воздухе отчетливо запахло апельсинами? Луна светила всю ночь. Даже туман не был таким плотным, как обычно, и не заволакивал особняк Эпплхауз, делая его похожим на обитель всевозможных скелетов в шкафу. Только утром, когда в саду уже вовсю заливались птицы, Хью нашел в себе силы перестать гладить и перебирать пушистые, как одуванчик, волосы лежащей на его груди Вик. -Надо идти, милая, - шепнул он, потягиваясь и прислушиваясь к разливающейся по телу приятной усталости. – Беккет, должно быть, уже волнуется. Я сказал ему, что приду поздно ночью с моей невестой. Он – отличный старик, но тоже может сказать что-нибудь, если его разозлить. В конце концов, он знает меня с самого детства. -Уже пора? Честное слово, жаль, - Вик села, гибкая, как дикая кошка, и провела пальчиками по груди Хью. – Ты не похож на джентльмена, - озорно усмехнулась она. – Все молодые джентльмены – бледные и тощие. Это значит, у них благородная кровь. А если телосложение здоровое и крепкое, значит, в семье не обошлось без кучера. -Я не знаю, кем была моя мать, - признался Хью. – Старый идиот говорил, она была родом из Эйре. -О, так в тебе есть ирландские корни? Это многое объясняет, - Вик встала и принялась собирать с сена предметы гардероба. На секунду Хью ощутил сожаление, глядя как растрепанная, похожая на лесного эльфа Вик с темными тенями под глазами от бессонной ночи – превращается в тщательно затянутую в амазонку леди Викторию. Впрочем, ему и самому было пора вновь становиться сэром Хьюго Эпплби, джентльменом «хорошей школы», – а ведь как хорошо было снова побыть самим собой!... Потому что где-то в глубине души герцог Уитингтонский продолжал оставаться удачливым первопроходцем, который вполне способен пересечь океан на утлом, до зубов вооруженном суденышке, высадиться на незнакомой земле, половину местного населения безжалостно вырезать, половину – обратить в свою веру, и счастливо зажить с доверившейся ему командой в новой маленькой колонии под эйнджлендским флагом. В этом свойстве характера, собственно, и крылись все проблемы потомка Тюдоров по мужской линии… По пути до большой застекленной террасы сэр Хьюго держал девушку за руку. Они прошли через террасу, выходящую на гавань и море, и лорд торжественно распахнул перед леди Викторией дверь. -Прошу в мое небольшое холостяцкое жилище, - сказал он с шутливым полупоклоном. Виктория только вздернула курносый носик: -Небольшое? Хм… А твой дворецкий всегда оставляет дверь открытой? Ты так часто возвращаешься домой поздно и не один? -Нет, обычно Беккет сам запирает дверь. Странно, что он не сделал этого, - сэр Хьюго нахмурился, а вошедшая первой Вик вдруг взвизгнула как самая обычная кокни. -Что случилось? – одним прыжком сэр Хьюго был внутри. Причину испуга Вик он увидел сразу. Не теряя самообладания, лорд Эпплби прищурился, разглядывая лежащее в темном коридоре тело. – Тебе лучше отойти, милая. И посмотри, пожалуйста, за входом. Если увидишь что-нибудь подозрительное, сразу предупреждай. Склонившись над телом, Хьюго грустно покачал головой, вглядываясь в сморщившееся лицо. Таков закон природы - приходит осень, опадают листья… Вот и все мы когда-нибудь – возьмем в один прекрасный момент и опадем. Ну, Беккет, молодчина – чего надумал, умирать в такой день! Конечно, старику уже стукнул не пятый и не шестой десяток, но подобной подлости от него было трудно ожидать… Уже через секунду, словно вмиг протрезвев от этой пьянящей ночи, лорд Эпплби понял всю нелепость своих первых мыслей. -Да, сердечным приступом здесь не пахнет, - пробормотал он, осторожно притрагиваясь к краям узкой, удивительно ровной раны на шее. – Похоже, нож. Или что-то еще более острое. Бритва? Профессионально. -Посмотри-ка, кровь совсем засохла, - охнула Вик совсем рядом. – Неужели, пока мы в конюшне… Он все это время лежал здесь? -Скорее всего, именно в тот момент, когда мы в конюшне… Похоже, мы избежали смертельной опасности. Если только грабители не настолько глупы, чтобы остаться здесь до утра.
Соня Сэш: -Если это грабители, - чересчур спокойно для человека, который только что впервые в жизни увидел труп, сказала Вик. Сэр Хьюго удивленно оглянулся – невысокая, светловолосая и растрепанная девушка наклонилась над телом. Она выглядела порядком расстроенной, но в синих глазах читалось любопытство. И про кровь она сообразила. Молодец, девочка! Именно за это Вик в свое время понравилась сэру Хьюго там, в книжной лавке. Остальные местные женщины лорда не занимали – единственное, на что они были способны, это блюсти приличия. -А кому еще могло прийти в голову убить Беккет? Видишь, у него в руке кухонный нож. Он пытался защищаться, бедняга. И потом, у меня нет врагов… в этой стране, - честно сказал сэр Хьюго и, подумав, закрыл дворецкому глаза. «Спи спокойно, старик», - мысленно пожелал он и поднялся. Настала очередь Вик восхищенно смотреть на избранника: сейчас он двигался бесшумно и легко, как ягуар. И вообще, напоминал красивого и сильного хищника. -Нужно проверить, что пропало, и пригласить констебля, - сказал он. Вик положила ему руку на локоть: -А твои остальные слуги? Где они? -Милли?! – крикнул лорд Эпплби в темноту коридора. Послушал тишину, покачал головой и повернулся к девушке с непроницаемым лицом. – Черт, кажется, старушка тоже попалась… Держись за мной и не отходи ни на шаг. Почаще оглядывайся. Грабители, скорее всего, уже покинули дом, но на всякий случай, следует быть осторожнее. Вик кивнула и с видимым трудом отвела взгляд от мертвого тела. Она отлично держалась, и только пальцы, сомкнувшиеся на руке лорда Эпплби, вздрогнули, выдавая настоящие чувства хозяйки. Сэр Хьюго ободряюще сжал их и направился к ближайшей комнате, где первым делом сорвал с ковра на стене небольшой арбалет, привычными и ловкими движениями зарядил его висящими тут же в богатом колчане болтами и пристально оглядел. -Годится, - шепотом одобрил он. – Умели же делать в старину надежные вещи. Хотел бы я сейчас встретить того, кто убил Беккета! Словно в ответ из-за стены раздался глухой звук – будто что-то упало и покатилось по ковру. Кто-то громко чертыхнулся, а в саду отчаянно залаял Бартоломью. «Странно, почему собака не лаяла раньше?» - сэр Хьюго напрягся еще больше, а Вик улыбнулась, скользнув по нему одновременно ласковым и насмешливым взглядом. -Останься здесь, - все еще шепотом скомандовал сэр Хьюго и скользнул в коридор. В темноте, по стене на ощупь, добрался до тяжелых и плотных бархатных портьер, из-за которых доносился негромкий разговор. Кто-то по-лионски упрекал кого-то другого в том, что последний не умеет вести себя благопристойно и ничего не трогать в чужом доме. На что низкий голос с ужасным акцентом ответил, что если дом – чужой, нечего открывать настежь двери. Потом раздался звук мелодичного смешка – значит, их никак не меньше трех, дог в саду залаял еще громче, и сэр Хьюго понял, что дальше ждать нельзя: он бесшумно сделал шаг в сторону двери, вскинул арбалет… С размаху ударил по двери ногой и скользнул за портьеры. -Кто дернется – пристрелю, - строго и внушительно предупредил он собравшуюся в гостиной компанию грабителей. Среди которых его взгляд тут же упал на рыжего парня – того самого смуглого красавчика из парка в выгоревшей куртке и с умелым ртом. Сейчас голубые глаза смотрели не сонно, а ласково и насмешливо – совсем как последний взгляд Вик перед тем, как отпустить своего героя на подвиг. И еще он как раз пытался поднять с пола одну из антикварных ваз времен короля Георга. -А ну поднял руки! – рявкнул сэр Хьюго, и парень послушно выполнил пожелание владельца особняка, явно не будучи полным идиотом, чтобы связываться с вооруженным и расстроенным человеком. Вазу он при этом, естественно, выпустил. Еще секунд пять все потрясенно слушали, как звякают, стуча по паркету из красного дуба, фарфоровые осколки. А рыжий – молча пожал плечами, не опуская руки. Так вот почему не лаял Бартоломью! Собака ошиблась, поверив этому проходимцу, а теперь – еще и убийце! Рядом с которым встрепенулся второй грабитель - высокий и сухощавый брюнет в круглых очках: -Ну, я же предупреждал – у нас, на Западе, если дверь открыта, это еще не значит, что можно входить! Сэр Хьюго скосил глаза на говорившего. Надо же, этот тоже – как сошел с картинки. По крайней мере, в его худобе была своя привлекательность – вот почему на нем идеально сидит коричневый сюртук и серые брюки из светлой шерсти. Он казался очень юным со своими растрепанными волосами и по-южному загорелым лицом. Только острые, дьявольски умные глаза выдавали возраст – около тридцати, не меньше. Так, этот, судя по всему, - руководящее звено банды… -О, вот и хозяин, - обернулся третий, обладающий не только яркой внешностью, но и природным аристократизмом. А еще - парой нечеловеческих ушей с аккуратными острыми концам и тонким, изящным профилем. Тут-то сэр Хьюго удивился по-настоящему. Равнинный эльф? Это странно, что здесь делать сиду? Особенно в компании двух, мягко говоря, странных людей и еще - расположившегося в кресле брауни. Герцог Уитингтонский раздраженно посмотрел на длинные ноги лесного эльфа, бесцеремонно закинутые прямо на подлокотник из дорогого гобелена, и зло повторил: -Я вам сказал, стоять на месте! -А мы вроде не двигаемся, как вы нам и сказали, - брюнет поправил круглые очки на длинном носу с горбинкой и сквозь них дерзко взглянул в сторону Хьюго зелеными глазами. – Собственно, вас-то мы и ждали, уважаемый сэр Эпплби… -Брось оружие, Счастливчик Хью! - прервал его женский голос, доносящийся откуда-то сзади. В памяти сэра Хьюго мелькнули апельсины с золотистыми бликами, а в следующую секунду он усмехнулся: -Валькирия Хельга. Какая встреча! Разве я перебегал тебе дорогу? В море это было бы трудно сделать. -Но возможно, - отрезала старая знакомая. – Не делай глупостей, и я отпущу девушку. -Хью! – слабо воскликнула Вик. Сэр Хьюго еще раз настороженно оглядел застывшую компанию. Поймав его взгляд, рыжий парень улыбнулся еще шире обычного, показывая идеально белоснежные зубы, а брюнет дернул уголками губ с почти виноватым выражением лица. Лорд медленно повернул голову назад. -Да, я тоже рад тебя видеть, Валькирия. Но зачем ты убила старика Беккета? Он был хорошим дворецким… -Я не понимаю, о чем ты, и я могу поклясться, что в твоем доме никого не убивала. Но если ты выстрелишь, можешь считать себя покойником. И ее тоже, - не теряя достоинства, ответствовала карская женщина, делая движение головой и перекидывая за спину толстые льняные косы. Она была такая же, как и раньше – серые и холодные, как воды северных фьордов, глаза, ослепительная белая кожа, сильные руки и стройная, в меру пышная фигура. -Счастливчик, мы можем поговорить спокойно – так, чтобы все остались живы? -Кажется, это возможно, - согласился сэр Хьюго, опуская арбалет. - Я выполнил твое условие, Валькирия. Теперь - отпусти ее. Она тебе не соперник, а я – тебе верю. Ты не такая дура, чтобы убивать дворецких и после этого рассчитывать на гостеприимный прием. Кивнув, Хельга убрала кинжал, и Вик с облегчением отступила, угодив прямо в объятия своего похитителя. Мельком оглядев девушку и убедившись, что она в порядке и даже вроде бы не сильно взволнована, лорд Эпплби усмехнулся: - Ты всегда была очень мила, Валькирия. Приветствую в моем доме! -Ну, здравствуй, Счастливчик, - пиратка тоже улыбнулась, не меняя выражения лица. Сколько сэр Хьюго ее знал, оно всегда было у нее одинаковым – спокойным и слегка настороженным. Он всегда подозревал, что из таких выходят холодные любовницы. Но Родриго Родригес считал иначе. Высокий брюнет воодушевленно воскликнул: -Значит, я был прав! Лорд Эпплби. Галера «Яблочное пиво». Какая изящная игра слов! Эйнждлендцы славятся своим чувством юмора… -А чего смешного? – недоуменно спросил рыжий, задумчиво глядя на фарфоровые осколки. Сэр Хьюго скосил глаза на Вик – та с любопытством осматривала всех собравшихся в комнате, все еще прижимаясь к нему, как к единственной защите. Вид у леди Виктории почему-то был довольный, и сэр Хьюго впервые задумался – а так ли уж он был прав, похитив именно эту девушку? Непохоже, чтобы она была согласна просто сидеть дома и вышивать, как многие представительницы ее пола из благородных родов. А впрочем, как уже говорилось, все остальные – слишком безгрешны. -А где у вас тут есть выпить? – спросил молчавший до этого сид, и лорд спохватился: -Ну конечно! Нам всем надо выпить. Хотите чашечку чая, леди и джентльмены? - он облегченно улыбнулся, входя в привычный образ щедрого хозяина Эпплхауза. -Вообще-то, я имел в виду не совсем чай, - вздохнул сид, рассматривая фамильные портреты на стенах с самым равнодушным видом. Лорд пожал плечами: -Пройдемте в столовую, а я принесу вина из погребов. Или немного коньяка? Обычно этим занимается Беккет, но, учитывая тот факт, что он мертв и сейчас лежит в коридоре, придется заняться мне. О, не беспокойтесь, тело можно вынести позже, в конце концов, не каждый день ко мне заглядывают НАСТОЛЬКО старые знакомые. Располагайтесь, леди и джентльмены, не возражайте, вы все здесь – джентльмены, я это вижу… Эпплхауз – к вашим услугам! Они уселись за длинным узким столом в высокой большой комнате с полотком из резного дуба, с дубовыми панелями и отличным собранием охотничьих рогов и старого оружия на стенах. Поскольку над Дублином все еще стояло раннее утро, в столовой было довольно холодно, и сэр Хьюго с помощью щипцов и кочерги ловко развел большой глубокий камин под массивной дубовой полкой. Кинул в весело полыхнувший огонь пару крупных поленьев, после чего предложил всем по бокалу анжуйского, а сам уселся в тяжелое дубовое кресло возле самого огня и усадил Вик себе на колени. -Итак, вы ищете Родриго? - взгляд сэра Хьюго затуманился, будто перед мысленным взором бывшего капитана пиратской галеры «Яблочное пиво» пробегало что-то из далекого прошлого. Вик прижалась к нему, совсем как котенок, ее большие и раскосые глаза внимательно скользили с одного участника импровизированной вечеринки на другого. Она уже успела переодеться в один из мужских халатов, в котором казалась еще более хрупкой, беззащитной и больше напоминала уличного мальчишку, чем приличную девушку из добропорядочной семьи. -Какой ужас, мы тут беседуем, а они там – лежат и остывают, - сказал она таким голосом, как будто ей очень любопытно, чем закончится разговор, а тела дворецкого и экономки – ее ни капли не волнуют. -Родриго собирался зайти к вам, - подтвердил Джакомо, настроение которого после бокала вина здорово поднялось. Тем более, что Керим на сей раз сидел молча и не вмешивался, словно признавая за темноморцем право самому вести переговоры с западной элитой. И, черт возьми, Джакомо это нравилось! Поэтому он повторил еще раз: - Так что вы знаете о его местонахождении? -Увы, почти ничего, - развел руками сэр Хьюго. - Он действительно заходил ко мне. Но вел себя очень странно. Это вообще был довольно странный день. Мадьярка нагадал мне старого знакомого, а я в один день встретил сразу двух старых приятелей, и оба спрашивали друг про друга. Должно быть, они очень хотели встретиться, а в Эйнджленде, к сожалению, не принято спрашивать, зачем. Да и на Тортуге, господа, считается хорошим тоном, чтобы каждый решал свои проблемы сам. -Кто был второй? – уточнил Джакомо. Сэр Хьюго честно ответил: -Жозе Бандейра. Ты должна его помнить, Валькирия, он часто плавал одной эскадрой с Родриго. Я считал их друзьями, хотя этот тип всегда казался мне ненадежным. Уж больно себе на уме. Сбившись с мысли, лорд напряженно замолчал с мечтательным взглядом, а в рядах слушателей началась легкая паника. -Это тот урод с плантаций? – напрямую спросил Керим, переглядываясь с темноморцем. Последний пожал плечами: -Похоже на то. Но я не понимаю… -Невозможно! - как всегда тихий голос Хельги заставил остальных замолчать. Наверное, потому что на сей раз в нем прорезались прямо-таки стальные нотки. Женщина подалась вперед, беспокойно сверкнула зрачками и повторила: -Это невозможно. Родриго убил Жозе. Ты прав, Счастливчик, он оказался предателем и негодяем. Родриго прирезал его, как бешеную собаку. И поделом! -Да, а мы все – стали свидетелями убийства, - подтвердил разомлевший от вина Джакомо и почесал кончик носа. -Скорее уж, соучастниками, - заметил Лассэль, залпом опрокинул свой бокал и потянулся за бутылкой. Темноморец бросил на него хмурый взгляд: -Я хотел сказать, что мы все это видели. -Клянусь Великим Элем, это так, - поддакнул молчавший до этого Керим. – Сдается мне, кто-то здесь темнит. А поскольку нас больше… -Уверяю вас, я говорю правду, - сэр Хьюго отставил свой бокал на мраморную каминную полку и крепче прижал к себе встревоженную Вик. – Я видел Жозе собственными глазами! Дайте подумать, точно, это было вчера утром. Он был жив, здоров, даже не кашлял! Проторчал у меня два часа и убрался восвояси. Честно говоря, я не очень понял, зачем он приходил. А к полудню мне в дверь постучал Родриго. Я еще отпустил какую-то глупую шутку насчет гадалок и предсказаний. Он начал говорить про детей, но как только узнал, что я видел Жозе, то повел себя странно – задал всего пару вопросов и сразу же ушел, оставив меня в полном недоумении. Вид у него был, мягко говоря, беспокойный. -Я тоже видела их обоих, - добавила Вик. – А вот они меня, кажется, нет. Я была у Хью в гостях, но находилась в другой комнате. Все понятливо покивали. Джакомо оглядел уютно устроившуюся возле камина парочку. Они казались вполне счастливыми. Ну что ж, совет да любовь, но вот только… -Вот только я чувствую себя идиотом и ничего не понимаю, - честно признался он. А Хельга, сжав руки на дубовом столе, беспомощно повторила: -Невозможно! -С деньгами - все возможно, - привычно обронил Лассэль, и все опять замолчали. Только Райлис, подавившись вином и прокашлявшись, пожаловался: -Лас, не надо так неожиданно. Лучше объясни толком. -Райлис, не притворяйся большим ребенком, чем ты есть на самом деле. Я все равно не верю, - сид неторопливо смахнул с плеча выбившийся из прически локон и хмуро оглядел компанию: -Что? Неужели никто, кроме меня, не догадывается, в чем соль анекдота? Керим честно помотал головой, Хьюго отстраненно пожал плечами, а Джакомо нахмурился, припоминая: -В Зурбагане знают, как вернуть человека к жизни. Так говорят, но я ни разу не видел воочию, а посему пока не верю. Мало ли что болтают темные, необразованные люди. Есть вещи из разряда сказок. Так окажется, что вампиры – действительно могут стать туманом, дроу, когда хотят умереть, превращаются в мечи, а Боги даруют Истинную любовь тем, кого сильно невзлюбят… -А еще есть такая сказочная страна – Королевство Бхарат, где правит калиф-извращенец, не действует западная магия и колдовство, а демоны - свободно разгуливают среди людей, - Лассэль презрительно усмехнулся. – И кстати, дроу, которым надоедает жить, действительно принимают форму меча. Ты же вроде взрослый человек, пора бы уже научится снова верить в сказки! -Ты хочешь сказать, у вас умеют оживлять людей? Как это? – заинтересовался Керим. Лассэль одарил и его высокомерным взглядом: -Лично я этими технологиями не владею, - признался он. – Но ведь бессмертный сид тоже может случайно упасть с лошади и сломать себе шею. -Ага, особенно если налакается, как ты, - подколол Райлис, а Джакомо поморщился: -Как-то все это ненаучно… Не подтверждено опытом. Я же говорю, ни разу не видел такого человека или сида… -Тогда грош цена вашей науке, уж извини, - скучающе заметил Лассэль, теряя интерес к разговору. Вместо него в спор вступил сэр Хьюго, который сказал: -Вообще-то, не только сиды. Я знаю мага в Дублине, который этим занимается. Правда, оживление стоит больших денег, очень больших, для некоторых – просто невозможных. Поэтому маги и не афишируют: меньше знают – крепче спят. Зачем обывателю такая информация? Точно могу сказать одно: почти у всех членов палаты лордов в парламенте заключены договора с Зурбаганом, согласно которым в случае неожиданной смерти им возвращают жизнь. -Ну, раз вы уверены… наверное, так оно и есть, – обиженно протянул Джакомо и замолчал, переваривая услышанное. А сэр Хьюго продолжил: -Если оно так, то, скорее всего, Родриго помчался выяснять отношения с Жозе второй раз. Осталось узнать, куда именно он помчался. Но вряд ли я смогу помочь вам, джентльмены, пока вы не расскажете мне все по порядку. -А рассказывать особенно нечего, - пожал плечами Джакомо. – Мы все сбежали… из одного неуютного местечка. Хельга перенесла нас к Родриго на плантации. Мы рассчитывали найти там еду, одежду и оружие, но все оказалось несколько хуже: дом принадлежал Жозе, который когда-то предательски захватил корабль Родриго, продал экипаж в рабство, а сам женился на безутешной вдове. -Он предал нас ради чайных плантаций и красивой женщины! – тихо и яростно сказала Хельга. -Он был просто жадным шайтановым сыном, - хмыкнул Керим. – Это его и погубило. Надо было просто прикончить – и концы в воду. Лично я на его месте так бы и сделал. -Скорее, ради плантаций, думаю, - продолжил Джакомо, недовольно глянув в сторону бербера. – Естественно, они повздорили. Родриго требовал, чтобы ему сказали, где дети. Жена призналась, что детей они отдали в частную школу в Дублине. Но больше уже ничего не успела – прямо на наших глазах Жозе заколол ее кинжалом. Это было ужасно… Понятия не имею, зачем он это сделал. Может, рассчитывал, что Родриго оставит его в живых, раз уж он единственный, кто знает тайну? -Зря он так, конечно, - встрял Керим. – Родриго у нас бешеный. Наш капитан его в момент прикончил, а плантации – просто сжег. Носился с факелом, как сайгак по ущелью. -В общем, Хельга из последних сил перенесла нас в Дублин, - быстро закончил Джакомо, начиная кипятится. В частности, он заметил, какой странный, философско-меланхоличный взор бросил на Керима сэр Хьюго, когда тот выдал свою тираду. Что-то неуловимое в этом взоре темноморцу не понравилось. «Я же тебе говорил, где-то есть подвох», - с готовностью напомнил ему внутренний голос, но Джакомо, снова поглядев на бербера – Керим выглядел абсолютно безмятежным и сторону сэра Хьюго даже не смотрел - решил не разводить скандал на ровном месте. И неважно, что Вик тоже заинтересованно, словно пытаясь что-то понять, переводит взгляд раскосых глаз с Керима на Хьюго и обратно. Должно быть, все это – игристое анжуйское вино… -Теперь понятно,- кивнул лорд. – Значит, вот почему Жозе был как на иголках, а Родриго встал на дыбы, только услышав, что он жив. Ох уж эти наваррцы! Особенно если они с Тортуги. Нравы там, знаете ли, горячие… Если бы я понял раньше! Джентльмены, я так думаю, они все-таки встретились. -И было бы очень неплохо узнать, с каким счетом закончилась встреча, - с надеждой заметил Джакомо. – Сэр Хьюго, вы – влиятельный человек. Род Эпплби – не последний из местной аристократии. У вас наверняка множество связей… Вы вполне могли бы нам помочь! -Да я бы с радостью, – согласился лорд Эпплби. – Положа руку на сердце, могу сказать: я недолюбливаю трусов и предателей. А Жозе, похоже, - и то, и другое… Вик подняла голову, с восхищением глядя на сэра Хью. Который вздохнул и развел руками: -Но, к сожалению, не могу. -Почему? – опешил Джакомо. – Вы ведь были другом Родриго? А друзьям – принято помогать! Вот даже Лассэль говорит, что дружба – самый честный вид сделки, всегда знаешь, на что рассчитывать… -Был другом, - покаялся сэр Хьюго. – И остаюсь до сих пор. Но все равно не могу. -Да почему же! Речь идет о жизни человека! – не вытерпев, повысил голос Джакомо. Керим перегнулся через стол и успокаивающе погладил его по руке, а Хельга одарила лорда умоляющим взглядом. Казалось, удивилась даже Вик – она свела тонкие брови к переносице, став похожей на кошку, которую разбудили и которая весьма недовольна по этому поводу. -Я обещал моему отцу, когда он был на смертном одре, что не буду иметь никакого дела со своей прошлой профессией, - пояснил сэр Хью голосом, в котором читалась невыразимая грусть. Он оглядел всех голубыми глазами без оттенка иронии. Это были самые серьезные глаза на свете. – Я дал слово джентльмена, - пояснил он. - И я не могу его нарушить. Извините меня, господа. И снова в комнате повисло молчание – на этот раз тяжелое, будто придавливающее всех к стульям. В конце концов, Джакомо вздохнул: -Ладно… У нас остается еще одна ниточка. Мы можем повторить путь Родриго – пройтись по пансионатам и узнать, что стало с детьми. Возможно, здесь кроется отгадка. Хотя шансов, честно говоря, мало. Хельга молча встала, выражая готовность уйти. Вслед за ней поднялся сэр Хью, а Вик опустилась на его место в кресло-качалке, забравшись туда с ногами. Она казалась расстроенной. -Всего хорошего, леди и джентльмены, - сэр Хью говорил спокойно, и только в самом конце его голос слегка дрогнул. – И… желаю удачи. Хельга отвернулась. Джакомо поправил очки и буркнул: -Да, она нам пригодится. -А не передумаешь? Ты показался мне нормальным парнем, – неожиданно мягко и даже вкрадчиво сказал Керим, поднимаясь с дивана, где после него осталась крупная вмятина. Лорд Эпплби почему-то отвел взгляд от широкоскулого лица, здорово смахивающего на сытую кошачью физиономию, и молча покачал головой. –Дело твое, - пожал плечами Керим. – Бывай. Будешь лечить совесть – смотри, не заболела бы печень. Он подмигнул нахмурившемуся лорду и отступил к Джакомо, у которого почему-то снова заныло в районе груди. «Либо это ревность, либо одно из двух», - сообразил внутренний голос, и Джакомо насупился. С чего бы это? Или… или эти двое действительно знакомы? Но это невозможно! Керим - бхаратец, а Хьюго – лорд из Эйнджленда… «С деньгами – все возможно», - любимая присказка Лассэля. А у Керима в последнее время слишком часто стали появляться деньги. По крайней мере, сигары он курит совсем не дешевые. Джакомо быстро развернулся и вышел, спустился по широкому крыльцу и уставился туда, где рядом шумело и билось о скалы холодное эйнджлендское море. Через пару минут рядом с ним встал Керим. Словно в подтверждение нехороших мыслей темноморца, бербер достал толстую сигару, ловко откусил кончик и закурил. Джакомо быстро оглядел его с ног до головы. Перевел взгляд на высокое и хмурое небо. Погода начала портится: город вновь заволакивала плотная пелена тумана, волновались под первыми каплями дождя грязные лужи, а люди внизу казались привидениями. Дублин словно предчувствовал серый сумрачный вечер, и Джакомо это не нравилось. Нет, не погода. -Мне это не нравится, - сказал он вслух сам себе. -Действительно, дерьмовая погодка, - охотно согласился Керим. – Не понимаю, как здесь люди живут. -Как везде,- ответил Джакомо и надолго замолчал. На целых три минуты. А потом, не выдержав, мрачно уточнил: -Плащ откуда? Керим весело посмотрел в его сторону: -Этот тип всучил, когда я уходил. Сказал, южному человеку здесь будет холодно. Еще сказал, что сам долго привыкал после Тортуги к местному климату… -Отлично, а ты просто так взял – и взял плащ! – выдал неудачный каламбур Джакомо с явным скепсисом в голосе. Улыбка Керима погасла. -А что не так? – прямо спросил он, действительно зябко закутываясь в просторную, далеко не дешевую ткань. Джакомо скользнул взглядом по меховой опушке (размеры у сэра Хьюго и Керима были приблизительно одинаковы, должно быть, лорд покупал этот плащ для себя) и вздохнул: - У нас принято отказываться от дорогих подарков. Или принято дарить ответный подарок. -Ну, тогда я что-нибудь придумаю, - Керим задумался. – Портсигар подойдет? -Вот еще! - окончательно вспылил темноморец. – Он отказался нам помочь, а ты ему портсигары будешь дарить! У него и своих наверняка хватает. Нет уж, лучше давай сообразим, с чего начать наши поиски, а то Хельга, кажется, не в состоянии о чем-нибудь думать… Дублин был городом, оформленным исключительно в серых тонах: преобладали светло-серый, темно-серый, красно-серый и желто-серый. Безрезультатно потратив день, к восьми вечера они наконец отыскали, где можно переночевать. «Шахматная доска» оказалась единственной гостиницей, где для них нашлось место. Впрочем, до этого они обошли уйму гостиниц, и, как оказалось, несмотря на промозглость и сырость, Дублин – довольно популярный среди приезжих город. Потому что даже в гостинице на самой окраине Сити, возле набережной мутной от дождя Темзы, им смогли выделить всего один свободный номер, правда, трехкомнатный – две спальни и маленькая гостиная с диванчиком. Все, включая кровати и туалетные столики, здесь было обито бледно-розовым шелком, а диван, кушетка и кресло – нежно-голубым. Видимо так хозяева гостиницы представляли себе шахматную доску. Что сразу остро, до спазмов в районе желудка напомнило Джакомо о гареме калифа Зааля – должно быть, своей приторной потугой на роскошь. Осмотревшись, Хельга молча взяла ключ из руки Джакомо и шагнула в одну из спален. Глухо щелкнул замок. Остальные переглянулись, прикончили по-быстрому ужин: парочку холодных вальдшнепов, паштет из гусиной печенки и бутылку старого хереса, а потом - принялись укладываться где попало. Точнее – все вместе вбились в последнюю спальню, так как в отношении дивана интервенцию первым совершил пронырливый Милашка Райлис. Керим устроился спать на полу, на только что подаренном плаще, а Лассэль и Джакомо очень мирно улеглись по краям кровати, и им даже почти хватило места. В час ночи Джакомо был разбужен настойчивыми поцелуями. Открыв сонные глаза и убедившись в наличии перед своим лицом самонадеянной и даже гладко выбритой физиономии, он демонстративно натянул отвратительно розовое, неприятно скрипящее шелком одеяло почти до подбородка. -Спокойной ночи, Керим. -Почему? – обиженно спросил бербер низким возбужденным голосом. – Мы не занимались любовью с самого побега! -Ты что, правда не понимаешь? Здесь же Лассэль!- прошипел Джакомо, тщетно пытаясь сжать колени так, чтобы жадная рука не проскользнула между бедер. Спина покрылась горячими и влажными каплями пота, в паху зарождалось что-то очень приятное, но Джакомо сжал зубы и сосредоточился на собственных усилиях. -И лапы убери! – выплюнул он сквозь зубы. - Я, конечно, извращенец, чего скрывать, но не настолько же…Мы не в Бхарате, помнишь? Здесь стены тонкие! Против закона! Потерпи немного, вот окажемся дома… Это - цивилизованная страна, начинаем привыкать, вот так раз-два – и привыкли! Отстань, я сказал!... Еще раз заглянув в лицо любовнику и убедившись в полном отсутствии желания тратить ночь на что-нибудь кроме сна (и Боги, как же он ошибался!...), бербер в сердцах сплюнул: -Шайтан! Знал бы, не стал бы и убегать! Зааль хотя бы потрахаться любил от души, - с этими словами он отполз от кровати, в темноте послышалось шуршание, а потом тяжелый вздох, сменившийся в одну секунду душевным храпом. А Джакомо еще полночи лежал со взмокшей спиной, открытыми глазами и здорово жалел о том, что не позволил руке Керима добраться туда, куда ей так хотелось. И к чертям тогда западную цивилизацию! И к шайтану – бхаратскую… Продолжение следует
полная версия страницы