Форум » Общий раздел » Легенда Кносского лабиринта (тема 2), drama, END: 14.09 » Ответить
Легенда Кносского лабиринта (тема 2), drama, END: 14.09
Visenna: Название: Легенда Кносского лабиринта Пейринг: Минотавр/Тесей Рейтинг: R Жанр: драма Бета: Sanya Summary: Все было совсем не так. Кровожадное чудище с бычьей головой, питающееся человеческими жертвами? Помилуйте, вы же это не всерьез? Предупреждения: гет, слэш, и эээ... вы помните, что в конце все умерли? Пожелания о размещении: с уведомления автора Disclaimer: герои принадлежат культурному наследию человечества, интерпретация событий - мне. Главы 1-6 здесь: http://slashyaoi.borda.ru/?1-0-0-00001616-000-0-0-1187868056
Ответов - 95, стр:
1 2 3 4 All
shadRo: и вот я думаю, как же ты теперь такую любовь закончишь убийством, это ж какие причины должны быть! разве что случайность...
Visenna: Ну вот, тема подло переполнилась на обновлении. Не ожидала от нее!
Visenna: shadRo Причины... нет, мы не будем полагаться на случай! :) У судьбы подлянок на всех хватит.
shadRo: Visenna *пошла готовить сопливники* все же как хорошо неграмотному жить, вот не читала бы мифов - и не знала бы, что практически дэдфик перед собою вижу изначально!:(
Visenna: shadRo Ну... эээ... мне, вообще-то, тоже мальчиков жалко - я их растила, воспитывала /хлюпает носом/ Это все жестокое античное общество виновато!
Sanya: Visenna Я молча. Просто и Не хлюпай! В любом случае - грекам было легче, они могли ещё после смерти встречаться. А ты же именно с этого и начинаешь...
Visenna: Sanya Я еще и кончать этим собираюсь :)
sculd: из минотаврика вполне такой себе герой классической трагедии получается, в древнегреческом силе, только оператором на съемках был постмодернист жаль, что в посмертии греки тоже уже ничего изменить не могли, хотя и могли встретиться
Visenna: sculd только оператором на съемках был постмодернист да, от постмодернизма меня разве что могила излечит :) жаль, что в посмертии греки тоже уже ничего изменить не могли нуууу... это смотря кто...
Visenna: 7. - Зачем тебе Елена? - Этот вопрос успел набить оскомину нам обоим, и задавал я его скорее по привычке, уже не надеясь на ответ. Пейрифой упорно отмалчивался – и по дороге в гавань, и на качающейся палубе корабля на пути к Пелопоннесу, и на привале в горах Парнона, через которые мы пробирались ночными татями вслед за местным пастухом, решившим подзаработать на двух сумасшедших. Впрочем, красноречивый взгляд Пейрифоя и будто бы ненароком обнаженный меч в немалой степени способствовали успеху переговоров. Парень даже предлагал показать нам Апотеты – знаменитую пропасть на Тайгете, куда бросали не прошедших строгий отбор младенцев. Мы отказались – не по пути. - Ей же всего двенадцать. Ну какая к даймонам жена из сопливой девчонки? Да и Тиндарей, ее земной отец, будет не в восторге от такого сватовства. Давай вернемся: небось, и поближе к дому невест навалом. Пейрифой молча кутался в походный плащ и, не отрываясь, глядел в огонь, будто видел там смысл бытия. На меня он обращал внимания не больше, чем на красоту звездного неба, которого попросту не замечал. Я проглатывал доводы разума вместе с горькой бурдой из котелка, сваренной проводником из каких-то подозрительных травок, и обреченно ложился спать, не ожидая от нового дня ровно ничего хорошего. Спарта встретила нас неласково: грозовой ливень ночь напролет и обложенное тучами дневное небо делали путешествие на редкость неприятным. А ведь нам еще обратно идти, только уже с похищенной «невестой» на плече. Я предлагал Пейрифою послать судно в Лаконский залив, чтобы не тащиться вдругорядь горными перевалами, но он уперся скалой. Дескать, первым делом погоня направится в сторону моря, гавань перекроют, а мы под шумок улизнем сушей – и поминай как звали. Я пожал плечами и смирился. Все играло на руку безумной затее. Наступал праздник Артемиды Орфии, во время которого девочки и незамужние женщины исполняли священные танцы и обряды подальше от мужских глаз, а мужчины собирались перед алтарем в храме, дабы подвергнуть мальчиков ежегодной порке под суровым взглядом богини-мужененавистницы. Поговаривали, что поркой дело не ограничивалось, но сами спартанцы очень не любили подобных слухов, предлагая прямо на месте продемонстрировать желающим, как это бывает в Лаконике. Желающих почему-то не находилось. Похищение прошло до смешного просто. Светловолосая худышка сама отошла в сторону от толпы подруг, так что вскинуть ее на плечо и дать деру было минутным делом. Даже заполошный визг поднялся не сразу, дав нам возможность спасти свои уши. Добыча покорно обмякла в руках, не пытаясь вырваться – от страха? А может, ей плохо? Проверять все равно некогда – быстрее, быстрее, послезавтра мы должны быть в Кифантийской гавани. Еда, питье? Все потом, закутай девчонку в плащ, чтобы не окоченела. На корабле Пейрифой ожил, стал есть и пить за троих, подначивать команду устроить на палубе кулачный бой «для разминки», совершенно при этом не интересуясь судьбой пленницы. Та сидела на корме, завернувшись в ворох брошенных одеял, настороженно поглядывая по сторонам. Прекраснейшая из женщин? Земная богиня? Тоненькая цыплячья шейка, ноги в ссадинах, едва наметившаяся грудь… и тряпочная кукла в подоле. Тьфу! Подвыпивший царь лапифов стал громогласно требовать меня пред свои светлые очи. Я успокаивающе погладил Елену по голове и пошел к буяну. Кто придумал бросать жребий, мне уже не вспомнить – к тому моменту число опустошенных кувшинов не поддавалось точному счету. Но к хмелю, кружившему голову, примешивалось острое чувство жалости, и я согласился, почти не сомневаясь в исходе дела. Так даже лучше – я уже прикидывал отдать девчонку под присмотр матери, а потом… ну, потом видно будет. Пейрифой тоже не выглядел огорченным. Наоборот, пьяно улыбаясь, он наклонился ко мне и прошептал: - Не повезло… Но для лучшего друга ничего не жалко! Просто тебе придется мне помочь, раз уж такое дело? - Что ты опять задумал? - Не волнуйся, тут недалеко. Отвезешь Елену в Афины, потом вернемся к мысу Тенар и навестим Гадеса. Раз уж он забрал у меня Гипподамию, то я готов удовольствоваться Персефоной.
Visenna: Эксод. Тесей. Дверь в Лабиринт приглашающе скалится приоткрытой створкой. Вообще-то ничего страшного в ней нет: обычная деревянная дверь, потемневшая от времени, разве что массивный бронзовый замок внушает уважение своими размерами. Но мои спутники приглушенно ахают, а кое-кто даже пятится, будто из темной дыры вот-вот вылезет некормленый Тифон, не меньше. Явившийся с нами дамат стоит в стороне с подчеркнуто скучающим видом – дескать, его дело маленькое. Двое стражей, несущих караул возле входа, ухмыляются, но как-то неубедительно. Связка факелов – кривоватых и тонких – оттягивает руки, и я, не глядя, сую ее кому-то из своих. Солнце поспешно падает в море, ветерок хватает холодными пальцами за плечи, забираясь под хитон. Пора. Коридор – низкий и узкий – похож на кротовью нору. Факел почти не разгоняет окружающую темноту и скорее мешает, чем помогает идти. Заблудиться тут все равно невозможно – любой путь ведет к сердцу Лабиринта – но остальным так спокойнее. Веревка, закрепленная на поясе, изредка подергивается – то один, то другой из моих спутников спотыкается, кто-то ругается сквозь зубы, а я рвусь вперед, как охотничий пес. Ладони потеют, и приходится то и дело вытирать их об одежду. Скорее бы прийти… хоть куда-нибудь. Дуновение воздуха колеблет чадящее пламя, и я поднимаю факел высоко над головой – сигнал остальным остановиться. Вполголоса приказываю всем завязать глаза и ждать, да чтобы, упаси боги, никто не вздумал соваться в святилище, иначе за исход дела я не ручаюсь. Я и так за него не ручаюсь, но это уж точно не те слова, которых от меня ждут. За поворотом топчется моя судьба – невежливо заставлять женщину ждать. Определить размеры зала не получается – густая тьма, вальяжно разлегшаяся внутри, съела все расстояния вместе со звуком моих шагов. Кое-где на стенах горят светильники, но толку от них нет никакого. В центре помещения на жертвеннике стоит чаша, в которой пляшут язычки огня, подсвечивая массивную фигуру человека со сложенными на груди руками. Лицо его прячется в тени, только глаза блестят, когда он поворачивает голову в мою сторону. - Астерий? - Голос-предатель, дрогнув, срывается в хрип. - Я… пришел. - Вижу. Тьма слизывает наши слова шершавым языком, будто бы ничего и не было сказано. Начнем сначала? - Я должен совершить гекатомбу, не так ли? - Зачем мертвому жертва от другого мертвеца? - Чужие губы почти не шевелятся. - Предполагалось, что на этом алтаре ты расстанешься с жизнью… торопишься в Аид, Тесей? Не волнуйся, все там будем. Я, пожалуй, пойду первым. Выберу там местечко поуютнее. Пожимаю плечами. Вопрос не требует ответа, в отличие от моего собеседника. Только я не могу понять, о чем он спрашивает. - Нож взял? Заточенный кусок бронзы прыгает ко мне в руку словно по собственной воле. Астерий перехватывает мою ладонь, сжимая ее в кулак, и подносит острие к собственному запястью. Я пытаюсь вырваться, но поздно – царапина на коже набухает черной каплей, в глубине которой вспыхивают серебряные искры. - Видишь? Вот оно, мое настоящее проклятие, куда там Афродите. Я – заложник собственной крови. Чудовище в клетке, зверь на цепи, а ключик рачительный хозяин с собой унес, чтоб чего не вышло. Правда, можно сделать отмычку… - Ты… что с тобой? - Мне становится страшно. - А чудовище из тебя, прямо скажем, паршивое: говоришь много, убиваешь мало. Миг – и моя рука с ножом заломлена за спину, а шею щекочет хриплый шепот. - Ничего ты не понимаешь, мальчик. Впрочем, ты и сам убийца, для того и рожден на свет. Скольких ты уже отправил к Харону? Убивать – это так просто… раз – и нет человечка. Самое смешное, что я ни разу не оборвал чужую жизнь собственными руками. Почему ты не смеешься? - Ты не пьян случаем? - я совершенно сбит с толку. Пот стекает по спине несмотря на озноб, локоть простреливает болью. - Астерий, что случилось? Он отпускает меня так неожиданно, что я почти теряю равновесие. Первый порыв – отойти, отпрыгнуть в сторону, пригнуться, выставив вперед оружие – быстро уступает место желанию схватить собеседника за плечи и хорошенько встряхнуть. - Ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться. Защищайся, Тесей, сын Эгея! Я не вижу движения – только дуновение воздуха касается разгоряченной кожи. Бронза звенит, встретившись со своим подобием – я как-то умудрился отбить первый выпад. Противник не дает мне поблажек, заставляя выкинуть из головы посторонние мысли. Шагнуть вправо, уклониться, попытаться перехватить чужую руку – неудачно – и опять отступать, выбирая момент для нападения. Удар, удар, удар – кто сказал, что Астерий похож на быка? Это атакующая змея с тускло блестящим жалом. Говорят, будто в Черной земле есть храмы, где жрицы исполняют пляску яда среди живых кобр. Клянусь, в яме с чешуйчатыми гадами я бы чувствовал себя спокойнее. Что-то происходит. По залу проносится порыв ветра, отдающего сладковатой гнильцой, и мой соперник, споткнувшись, замирает каменным изваянием. Я не успеваю удержать руку – нож вонзается в чужое плечо. Темные струйки начинают рисовать прихотливые узоры на смуглой коже. Выронив оружие, я бездумно подношу испачканные пальцы к лицу – сладковатый запах крови пьянит почище вина. Воздух густеет, идет крупной рябью. Тьма из-под потолка святилища свивается змеиным кублом, навстречу ей тянутся жадные щупальца огня из жертвенной чаши, стремясь то ли сожрать, то ли слиться в объятии. Дикий хоровод теней: могильный холод и иссушающий жар, ненависть, перерастающая в любовь, нежность, дарующая смерть – круг, в центре которого я и неподвижная статуя, сужается стремительно и неотвратимо. Я смеюсь, хохочу во всю глотку – благие боги, которых нет! Единственное божество моего мира, начало и конец всему, стоит на расстоянии вытянутой руки, и я знаю, каковы его губы на вкус. Как вознести ему хвалу, какими словами выразить любовь, сжигающую меня изнутри? Нет таких слов. Пусть сердце говорит само за себя. Я наклоняюсь за ножом: вспороть грудную клетку, вытащить оттуда глупый комок!.. и в этот момент статуя открывает глаза. Тени, вздрогнув, застывают на месте. Вокруг нас плывут по воздуху стеклистые нити, сплетаясь в подобие сети, постоянно меняющей очертания. Безумие – дерево, сгоревшее в пламени лесного пожара – осыпается пеплом под ноги. Расслабляются сведенные судорогой мышцы, и я падаю на колени перед так и не шевельнувшимся человеком. - Астерий, умоляю, скажи что-нибудь! Что вообще происходит? Горячая ладонь закрывает мне рот, прерывая поток бессвязных восклицаний. - Чшшш… у нас очень мало времени. Тесей, поклянись, что выполнишь мою просьбу! - Но я… - Клянись! Сейчас же! Иначе будет поздно! - Хорошо, клянусь, клянусь, чтоб тебя! Что я должен сделать? - Убить меня. - Что-о?! Да как ты… - У тебя нет выбора. Помнишь сидонцев? Сейчас происходит то же самое. Еще минута – и твоих спутников не спасти. Им даже не понадобится оружие: они без затей перегрызут друг другу глотки. Хочешь на это посмотреть? - Но… а как же… - обвожу рукой пространство вокруг себя, не находя слов. - Я держу своего зверя за горло. Пока еще держу. Но моих сил хватит ненадолго… - он замирает, прислушиваясь к вязкой тишине. - К тому же скоро мы будем не одни. Сюда идет стража – похоже, целый отряд. Думаешь, они собираются петь с нами хором священные гимны? - Я не смогу, слышишь? Я… - Видишь, напротив тебя три факела? Прямо под ними в стену вделано кольцо. Если потянуть за него – откроется потайная дверь. И – быстрее, ради всех богов, с вооруженными воинами вам не справиться! Астерий хватает меня за запястье, но я вырываюсь и пячусь назад – все понял, мы сейчас уйдем, а про убийство – это просто глупая шутка, не думает же он, что… Пламя в чаше ярко вспыхивает, тени испуганно разлетаются в стороны, спасаясь бегством, и я понимаю: поздно. Липкая холодная дрожь студнем стекает по спине. Острый штырь прошивает меня насквозь, заменяя собой позвоночник, и пригвождает к полу, не давая сдвинуться с места. Мерная пульсация наполняет святилище, будто бьется чье-то огромное сердце, и в такт его ударам вереница кукол появляется из коридора. Они совсем не похожи на людей: деревянные движения, неподвижные лица, слепые глаза… и дурацкая веревка по-прежнему связывает их в нелепую вереницу. Жертвенные животные, покорно бредущие на убой – они не вызывают жалости, они вообще никаких чувств не вызывают, кроме… Бронзовое лезвие, уже попробовавшее крови, льнет к телу, трется кошкой о бедро, требует еды и ласки. Боль от пореза отрезвляет – я бездумно провожу пальцем по острию, будто и впрямь глажу кошку, и иду выполнять свое обещание. Астерий неподвижен – сложенные на груди руки, отрешенный синий взгляд в никуда. Самая большая и красивая кукла. Как убивают кукол? Отрывают им головы, откручивают ручки-ножки? Я ругаюсь самыми грязными словами, какие могу припомнить, бью куклу по щекам, чего-то требую, захлебываясь слезами и злостью – бесполезно. С тем же успехом я мог бы оскорблять каменную стену. Ублюдок, сволочь, что же ты со мной делаешь?! В отчаянии кусаю проклятую статую за нижнюю губу – сильно, до крови, – и замершее тело откликается. Вздрагивают ресницы, оживает лицо, руки слепо находят мои плечи – то ли обнять, то ли оттолкнуть осквернителя, – и истомившийся в ожидании кусок металла входит точно под ребро, безошибочно находя сердце. Легкое, легче пуха, прикосновение – ладонью по щеке. Смазанный, неловкий поцелуй в уголок рта. «Прости…» - сломанная кукла мягко оседает на пол, уходя в свой кукольный Аид. Рукоять ножа торчит из груди немым свидетелем исполнения клятвы. Ты доволен? Доволен, скотина? Не-на-ви-жу! Я повторяю это слово шепотом, разыскивая тайную дверь. Я твержу его, вталкивая еще не пришедших в себя людей в открывшийся проход. Ненависть наполняет мой рот горькой слюной – трупным ядом убитой любви, – когда мы выскакиваем, наконец, наружу под усыпанное звездами небо. Ариадна бросается мне на шею, о чем-то спрашивает, ахает по поводу окровавленной одежды, я что-то отвечаю, успокаиваю, фыркают застоявшиеся лошади – ненависть душит меня, и я боюсь, растревожив неловким движением, нечаянно превратить ее обратно в дикую, безумную, невозможную страсть. Дорогу к морю мы преодолеваем бегом почти в полной темноте. Кто ранен, я? На колесницу? Ерунда, со мной все в порядке, не отставать! Прекратить разговоры, беречь дыхание! Кровь шумит в ушах… нет, это прибой – добрались! Выходим из бухты чуть ли не на ощупь, но ждать рассвета слишком опасно. Торчу на носу, напряженно всматриваясь вперед, всем своим видом показывая, что мне сейчас не до пустых разговоров. Ненависть выгрызает мое нутро, копается в потрохах, выбирая кусочек поаппетитнее. Нестерпимо хочется утопиться. Наксос – вот он, рукой подать. Небо едва сереет, когда нам чудом удается причалить к берегу, не напоровшись на подводные камни. Мои спутники валятся с ног прямо на палубе, но мы с Ариадной и ее слугами все же высаживаемся на землю. Обряд, конечно, проводят при свете дня, но надо еще соорудить жертвенник, освятить его, найти дрова… Ариадна успокаивающе гладит меня по руке – оказывается, я бормочу все это вслух. - Милый, послушай, не беспокойся. Здесь на берегу наверняка есть заброшенные алтари – местные жители всегда поклонялись морским богам. Ты отдохни, а я поищу их. - С ума сошла? - Грубость срывается с языка быстрее, чем я успеваю ее осознать. - Ну куда ты пойдешь? Разве я могу отпустить тебя одну? - Я возьму Диту и Тара, - она потащила за собой эту девчонку? Тьфу! – И потом, я же Верховная жрица, не забывай, у меня есть право освящать алтари. А тебе надо немного поспать, у тебя был на редкость тяжелый день… Я еще пытаюсь возражать, но Ариадна вдруг оборачивается статуей на носу корабля, подмигивает мне нарисованным синим глазом, а в небе с мерзкими криками носятся крылатые факелы. Выныриваю из черного омута буквально через мгновение. Яркий солнечный свет заставляет жмуриться, все тело ноет и жалуется на судьбу, во рту неприятный привкус. Надо бы пойти умыться. Встаю и натыкаюсь на Диту, которая даже и не думает посторониться. - Что-то случилось? - Проснувшиеся воспоминания пригибают к земле. Загоняю их обратно – не время. - Где твоя хозяйка? Кривая усмешка настолько не подходит к худенькому личику, что хочется протереть глаза. Может, со зрением нелады? Очертания чужой фигуры плывут, плавятся воском, принимая новую форму. Нежная белая кожа, полная грудь под пышными одеяниями, изящные черты лица, драгоценный венец теряется в золоте волос… вместо девчонки-рабыни передо мной стоит Пеннорожденная, Фиалковенчанная, Анадиомена, Киприда. Тварь, искалечившая мою жизнь. Хриплый рык, вырвавшийся на волю из горла, меньше всего похож на приветствие. - Так-то ты встречаешь покровительницу, богоравный герой? Нехорошо! – Голос, подобный напеву дивной флейты, призванный вызывать благоговение и страсть… Плюю под ноги богине. - Для чего ты здесь? Соскучилась по своим смертным игрушкам? И где Ариадна? - Зачем она тебе, Тесей? Ты же ее не любишь? - Не твое дело! Где она?! - Ну-ну, не кипятись. Мне жаль, но… Эта дурочка перехитрила сама себя. Так что останешься холостым – пока, - насмешливое презрение в голубых глазах вызывает острое желание взять их обладательницу за горло. - Что ты с ней сделала?! – От моего крика один или два камня срываются вниз с окрестных скал. Темные брови безупречной формы слегка хмурятся. - Твоей возлюбленной вздумалось провести один ритуал… во славу Гекаты. Черненький такой обрядик, страшненький. Позволяет обменяться черепком судьбы с тенью, вызванной из Эреба. Правда, за это приходится платить чем-нибудь очень дорогим. - Она?.. - Глупышка хотела отделаться от моего проклятия. Знаешь, а она ведь была беременна… - Ты убила ее? Скучный, спокойный голос. Таким голосом обсуждают давным-давно надоевшие темы: потолок в спальне неплохо бы покрасить, сосед опять жену поколотил. - Она переоценила собственные силы, - в пение флейты вплетается звон металла. - Не вмешайся я, неизвестно, кто бы вернулся к тебе в облике Ариадны. Впрочем, спасибо от тебя все равно не дождешься… Скажем остальным, что девчонку увидел Дионис и захотел взять себе в жены, а потом превратил в звездный венец и поместил на небо. Этот пьяница с утра никогда не помнит, что было вечером, и запросто поверит в любую чушь. Будь у меня под рукой меч, кинжал… да хоть камень – я бросился бы на нее, наплевав, что она женщина и бессмертна. За возможность всадить лезвие в ее мягкий живот я отдал бы все, что ни попросят – да вот некому просить. В голубых глазах напротив я вижу… жалость?! - Мечтаешь меня убить? Глупо, мальчик. Не хочешь думать о себе – подумай о своем отце. Он ведь ждет тебя. Полагаешь, ему будет приятно узнать, что его надежду и опору зарубил какой-то грязный критский вояка при попытке к бегству? Между прочим, тебе повезло. Ты встретил свою настоящую любовь, и она была взаимной, хоть и недолгой, - Афродита делает несколько шагов к воде и оглядывается через плечо. - А вот мне мойры отказали в любви. Совсем. В воздухе плывет запах мирта, пронзительный крик лебедя разбивает повисшую тишину, и я остаюсь один. Как единственный колос на сжатой ниве, как раненый на поле боя среди мертвецов, и некого попросить о последней услуге – добить корчащееся в агонии тело. Будьте вы все прокляты – боги, случай, судьба, предначертания! Будьте! Вы! Все! Прокляты! Остановившееся сердце отказывается гнать по жилам холодную кровь, и смрадная пасть небытия встречает меня ласковой материнской улыбкой. Когда мы не вернулись на судно к условленному времени, поднялся переполох. Мое почти бездыханное тело обнаружил Клеосфен. Больше на берегу не нашли ни единой живой души, как ни искали. Всю дорогу до Афин я провалялся в горячке, не узнавая никого вокруг и отказываясь принимать пищу, то богохульствуя, то начиная умолять о чем-то. Уже потом я узнал, что спутники, встревоженные моим состоянием, напрочь забыли уговор про цвет паруса на мачте. Да и где его было искать – кусок белой ткани, полученный мной из отцовых рук в невозможной прошлой жизни?
Visenna: Неотбечено, но до смерти охота читательского мнения...
JArd: Visenna, потрясающе! Прошу простить, но восхищен буквально до потери речи, и внятно высказать впечатления от фика сейчас увы, не смогу... С одной стороны, долгожданная прода, и конец... с другой стороны: как, уже конец?! И... на мой взгляд, изложенное так органично вписалось в легенду... совершенно не выглядит чем-то инородным. От чего читать приятней вдвойне, про персов я уже молчу... Надеюсь, на этом ваше творчество не закончится, уважаемый Автор, и будете Творить дальше)) *скромно надеясь на еще фики/ориджиналы из-под пера Visenna*
yen: прекрасно. больно даже за богиню. все очень реально, осязаемо, близко. прекрасно, спасибо. yenillor
Visenna: JArd Ох, спасибо! с другой стороны: как, уже конец?! - да, всего один кусочек остался. Аж самой жалко =))) на мой взгляд, изложенное так органично вписалось в легенду - надо ли говорить, что автору ужасно приятно это слышать? :) Надеюсь, на этом ваше творчество не закончится - хмм, я тоже на это надеюсь =))) Хоть проза дается мне куда тяжелее стихов, но будем тренироваться!
JArd: Visenna хмм, я тоже на это надеюсь =))) Хоть проза дается мне куда тяжелее стихов, но будем тренироваться! Ловлю Вас на слове, уважаемый Автор)) Творите)) С нетерпением буду ждать, и, уверен, не я один))
Visenna: yen больно даже за богиню А ведь я ее не любила до самого последнего момента, а потом вдруг почувствовала, какая же она несчастная. Богиня любви - а любви-то нет, не было и не будет :( Спасибо!
Vilandra: Visenna читаю с самого начала, и мне безумно жалко Минотавра. Провести всю жизнь в маске и умереть, отдав любимого человека другой
sculd: Visenna Замечательно. И в чем-то я согласна с Кипридой: у них это было, и они остались при этом собой, несмотря ни на что, и Астерий даже выиграл своего любимого у судьбы Но полная победа и геройский хэппиэнд у греков, конечно, были невозможны ни для людей, ни для богов, только сохранить свою суть и не сделаться глиной у судьбы в руках
reiko: после легких, почти веселых предыдущих кусочков, где Тесей мальчик, все беззаботно, и даже полный швах может еще повернуться иначе, этот - как открывшиеся в правду ворота. темно, горячо, жутко. и совершенно верно. будто сам видишь. спасибо, Автор, за прекрасное.
shadRo: это... тяжело. на самом деле тяжело. может, только я так серьезно воспринимаю, но - ужасно. ты садистка, кошмар просто какая садистка. хорошо написано, просто здорово. очень жалко мальчика - он так и не смог выбрать себе судьбу, все решили за него...
Visenna: Vilandra Провести всю жизнь в маске и умереть, отдав любимого человека другой - к сожалению, эта "другая" даже не успела воспользоваться своим положением. А Астерий надеялся, что она хоть недолго будет счастлива. sculd Да уж, тяжело быть древним греком - сплошной фатализм и предопределенность, рыпайся - не рыпайся. Но находить в себе силы и рыпаться, несмотря ни на что - это и есть геройство :)
Visenna: reiko Да, Тесей окончательно и бесповоротно перестал быть мальчиком - после случившегося. Взрослеют не после смерти врагов, а после смерти близких и любимых, имхо. shadRo Садистка я, ага, самой страшно. Но там иначе никак не получается :( Один сделал свой выбор - любить и умереть, а второй... второму еще выбирать и выбирать. Жизнь любовника vs жизни двух десятков людей - это был первый выбор.
Visenna: Эксод. Минотавр. Смерть – такая смешная штука. Поначалу. Потом становится скучно. Трясешься над воспоминаниями, перебираешь их в горсти, изучаешь оттенки и переливы, будто ювелир на грани разорения, рассматривающий жемчужины из заветного ларца. Жемчуг любит утренний свет – прямой взгляд Гелиоса для него губителен. Руками лишний раз тоже лучше не трогать, от этого «слезы моря» тускнеют. Излишняя сухость – ни в коем случае. Необходима чуть влажная льняная ткань, и – никаких других украшений рядом. Дети перламутровых раковин нежны и ревнивы. Вот голубоватые шарики неправильной формы: мелкий речной жемчуг ценится не слишком высоко, зато он хорош для незамысловатых украшений, а за оттенок накинем монетку-другую… Лабиринт располагает к бесплодным размышлениям. Почему я решил, что Тесей убьет меня непременно сегодня? Он вполне может это сделать лет через двадцать, наскучив навязчивым любовником (если будет приезжать на Крит достаточно часто). Глупо себя обманывать, конечно, но… умирать не хочется. Совсем. Поэтому, петляя привычными коридорами, я представляю себе несбыточное: раннее пробуждение в одной постели, чтобы успеть вытолкать трезенца к нему в комнату до того, как придет прислуга. Но этот соня только отмахивается и крепче вцепляется в одеяло, так что я, наконец, начинаю ревновать – неужели обниматься с куском ткани приятнее, чем со мной? За выяснением важного вопроса утро пролетает незаметно… Крупные капельки розового перламутра – подойдут для наряда невесты из богатой семьи. Жемчуг любит греться на женской груди, только не стоит злоупотреблять благовониями, если на тебе жемчужное ожерелье. Любовь здесь – самый подходящий аромат. Взаимная страсть – паршивая штука, и до недавнего времени никому бы не удалось меня в этом переубедить. Два человеческих существа превращаются в неизлечимых идиотов со слюнявыми ухмылками. Их мысли постоянно витают где-то в облаках. С ними невозможно иметь дела и не о чем разговаривать. Разве нужны еще доказательства? Даже на пресловутом Олимпе нет ни одной счастливой семейной пары – вечная любовь слишком отвлекает от божественных обязанностей. Я твержу все это про себя, стоя у алтаря в ожидании гостей, бездумно поглаживая пальцами собственное плечо с отпечатками чужих зубов – две ночи назад некий афинянин в порыве страсти был очень несдержан. Руки приходится сложить на груди (во избежание), но на лицо моментально выползает неуместная улыбка – и где она пряталась все это время? Тот «порыв» стоил трезенцу небольшой виры… и будь я проклят, если он не подумывал укусить меня еще разок-другой. Впрочем, я и так проклят. Ожидание изводит, и спокойствие дается все труднее… Белая, полупрозрачная, идеально ровная поверхность с готовностью впитывает окружающие цвета и оттенки, искажая, преломляя, изменяя по собственной прихоти. Оценить качество такого жемчуга особенно трудно – нужен наметанный глаз, чтобы отличить наносное от внутренне присущего. Он ожидал спектакля, разученных слов и выверенных жестов, и теперь стоит напротив – и не понимает, а я не знаю, как ему объяснить. Про предсказание. Про свое проклятие. В происходящем сейчас виноват только я, я один – не удержался, поддался искушению, но я готов благословлять небеса за свою ошибку. Вот только сердце рвется от боли и жалости – уж очень гадко быть орудием судьбы, врагу не пожелаешь, не то, что любовнику. Пытаюсь его напугать, разозлить, вывести из себя – ведь он боец, он бросится в драку очертя голову, и мне останется только… «Ты и в самом деле так думаешь, дружок?» - проснувшийся зверь лениво потягивается, щуря желтые глаза. – «Не ждал меня, верно? Ну-ка, подвинься, я хочу взглянуть на добычу». Не-е-е-ет!!! Откуда? Почему? Я не звал тебя, убирайся! «Ну-ну, перестань. Ты – не звал, это правда, но меня позвал другой, и я никуда не уйду. Не сопротивляйся, я все равно сильнее». Другой? Какой еще другой? Мимолетная боль на окраине сознания позволяет встряхнуться, отрешиться от тягучего голоса, стиснув пальцы на чужом горле. Это не задержит зверя надолго, но вдруг я успею понять, что случилось… и, сжалившись над глупцом, понимание приходит. Золотистые жемчужины – одна к одной. Редкий оттенок, царское украшение. Вообще-то, мужчины не носят жемчуг – он для изнеженных и слабых духом, – но перед такой роскошью тяжело устоять. Кто пробовал приручить чужое безумие? Чудовище со свалявшейся шерстью и текущей из пасти слюной, убивающее не из-за голода или страха, а из минутной прихоти? Приручить – значит понять. Я пытался научиться держать его в узде, сломать, стать вожаком в нашей маленькой стае, но безуспешно. А вот Минос… Сын Зевса и Европы унаследовал трон от приемного отца, которого, кстати, звали Астерием. Меня всегда интересовало: мое имя – это издевка над ним или надо мной? Царство должно было быть поделено на части между тремя отпрысками финикийской царевны, но Минос рассудил иначе. Стравив братьев из-за смазливого мальчика, он под шумок прибрал все земли к рукам, заодно заработав титул миротворца. Радаманту и Сарпедону пришлось покинуть Крит – для блага государства. Минос внимательно изучал повадки моего зверя. В это растянувшееся мгновение я припомнил сотню мелочей, на которые раньше не обращал внимания. Осторожные расспросы. Случайные жертвы моих приступов, имевшие ранее неосторожность прогневать царя. Парочка намеренно спровоцированных вспышек – например, когда мне на несколько дней запретили покидать подземелья, не объясняя причин. И теперь внезапно обострившимися чувствами я слышу-вижу-обоняю действо, происходящее где-то не слишком далеко. Голос отца выпевает слова священного гимна, а на алтаре в ужасе корчится человек, предназначенный в жертву. Мне. Невидимые нити тянутся от обреченного, пульсируя, вливая силу, позволяя отодвинуться от пропасти на полшага… еще на шаг… позволяя поверить в то, что все обойдется, все будет хорошо, еще немного и… Обсидиановый нож падает, пронзая чужое сердце, и зверь внутри встает в полный рост, нервно втягивая ноздрями запах льющейся крови. Черные горошины на фоне белой ткани смотрятся особенно эффектно. Не всякий, ох, не всякий решится носить жемчуг цвета покрывала Нюкты и крыльев Танатоса. Это – привилегия жриц Гекаты, убивающих в полночь на перекрестках неосторожных путников. Такие украшения пьют силу своего хозяина, но при этом дают защиту от порождений тьмы. Темно. Душно. Я заперт в лабиринте собственной плоти без надежды отыскать дверь наружу. Бьюсь в невидимые стены, пытаюсь оборвать несуществующие цепи – без толку. Черное «нигде» безразлично взирает на мои метания. Нет голоса. Нет зрения. Нет тела. Зато есть отчаяние, бессилие и страх – хорошая компания для одинокого выродка, не правда ли? Тонкая полоска света… померещилось? Но свет обрушивается со всех сторон разом, превращаясь в жидкое пламя, и я впервые чувствую ужас своей твари, ее агонию. Она не хочет, не желает умирать! Она кричит и корчится, щелкает оскаленной пастью, пытаясь вцепиться неведомому убийце в глотку, но я падаю сверху и придавливаю ее к земле собственным весом. Сдохни уже наконец, чудовище! Кажется, она кусает меня. Кажется, я ломаю ей хребет. Кажется… Кипящее озеро света съеживается до размеров чаши на алтаре. Знакомый зал проступает из тьмы. Глаза напротив – шалые, почти черные. Все в порядке, Тесей, ты убил зверя, теперь не страшно… только почему-то очень холодно. Ничего, ерунда, согреюсь. Стоять… трудно… ноги подгибаются… надо отдохнуть, я просто устал… Что-то мешает в груди, шершавая рукоять, задевать больно… больно… вытащить? Нет, нельзя, я чувствую… сердце не бьется... молчит… громко… пустая клетка… труп твари… такой тяжелый… прости меня… я не могу… про…сти… Вообще-то, мертвые ничего не помнят. Вода из Леты очень быстро смывает воспоминания о прошлом – так правильно, так должно быть. Тени не нужна былая боль – дергающая, саднящая, зовущая прочь. Тени не нужно ничего, а я ведь теперь – тень? Я же умер? Вот только моей памяти плевать на эти глупые условности, она не желает засыпать, хоть всю Лету выхлебай. Я – Астерий, сын Миноса и Пасифаи, и я не в силах забыть ни единой минуты своей жизни. Понятия не имею, что мне с этим делать. Мертвые не умирают. Мертвые не испытывают голода и жажды (за редким исключением, но ведь и я – не Тантал). Мертвые не сходят с ума. Мертвые – не существуют. Нет ничего ужаснее небытия и одиночества – мне страшно, мама, забери меня отсюда! Я буду хорошим мальчиком! Мама, пожалуйста… почему ты не слышишь меня, мама?! Багровое – черное – багровое – серое – багровое… Взгляду не за что зацепиться. Слуху тоже не находится работы: река течет совершенно бесшумно, ветер не колышет головки асфоделей, тени бесплотны. Аид, где же ты? Царь загробного мира, неужели ты не видишь непорядка в своих владениях? Сделай же что-нибудь, прекрати это, я больше не выдержу! Порой я чувствую себя опальным титаном. Правда, в недрах Тартара нет даже того, что есть у меня: лугов, поросших дикими тюльпанами, медленно текущей черной воды… времени. Крон, прошлый владыка, каково тебе пребывать в опале? Мой дед, мог ли ты вообразить в сиянии славы, как будешь прозябать безгласным мороком на самом донышке мира? Это твоя кровь не позволяет мне отдаться забвению? И однажды ответ приходит. - Ты… можешшшшь… Этот неживой шелест не похож ни на что на свете. Наверное, это и вовсе не звук, но я цепляюсь за него, вслушиваюсь до звона в ушах. - Что? Что я могу? Ты кто? - Ты способен отдать себя реке… если захочешшшь… - Как?! Я не могу больше, я устал, я… - Ты… можешшшь… Однажды он придет, и ты его удержишшшь… - Кто придет? Тесей?! - Он придет к тебе по доброй воле, и пути мертвых будут закрыты для него. Или не придет. Не дождешься – не узнаешшшшь… - Я ничего не понимаю! Слышишь, ты, кто бы ты ни был!!! Я… - Чшшш… Хочешшшь стать тенью – отдай себя реке, она возьмет, ей не впервой… Или жди. Он придет сам и сможет остаться. Или умрет, как все, и ты никогда не найдешь его на том берегу… - Разве возможно – остаться, не став тенью?! - Глупый мальчишшшка, посмотри на себя! Ты – тень? Ты думаешь, чувствуешь и помнишшшь… он – сможет, если с тобой… Я, Крон, Повелитель времени, говорю тебе – твоя кровь заставит его разделить с тобой вечность. Хватит пары глотков. Но помни, если он устанет, река не примет его… - А… много здесь таких как я? Хриплый смех переходит в кашель… или наоборот – не разобрать. - Никого... Никто не дождался… Было? Не было? Мертвые не сходят с ума… мертвые… Я стискиваю зубы и твержу эту фразу вместо молитвы. Помогает плохо. Однажды он действительно приходит. Помню, меня тогда словно на веревке притянуло. Двое мужчин в дорогой одежде, вооруженные – что они надеются здесь найти? Но когда тот, что ближе ко мне, поднимает голову… ощущение, будто в грудь ударил стенобитный таран. Этот взгляд-копье ни с чем не перепутать. Я стою и смотрю, как Тесей вдвоем с неизвестным мне спутником осторожно идет по каменному коридору. Ну да, для него здесь – темень непроглядная. Сердце, которого вроде бы нет, пытается выпрыгнуть наружу от волнения. Пришел! Он пришел! Мы наконец-то встретимся! Ну же, давай, еще немного, и я смогу подойти к тебе, прикоснуться, обнять… я так долго ждал! Мучительно медленно, как сквозь толщу воды… неслышно переговариваются… Тесей нервно оглядывается по сторонам, будто ищет что-то… или кого-то? Опять наклоняется к спутнику. Я складываю движения губ в слова: «Ты уверен?» Внезапно второй мужчина срывается с места и стремительно бросается вперед. Он что-то кричит… кажется, женское имя, но я не уверен… Тесей несется за ним… Куда, дурак, там берег Ахерона, сплошные скалы, ты же себе все ноги переломаешь! Кричу, надсаживая горло – бесполезно, он не слышит! Незнакомец уже скрылся в темноте, а трезенец, споткнувшись, со всего размаху валится на землю и больше не шевелится. Я думал, что хуже, чем тогда, в Лабиринте, быть не может. Ошибался. Абсолютное бессилие: вот он, совсем рядом, но не дотронуться – рука натыкается на невидимую преграду. Некого позвать на помощь. Я даже воды не могу принести, потому что вода из Ахерона – не для живых. Остается сидеть возле неподвижного тела и звать, все время звать его по имени. Бессмысленно, но это все, что мне осталось. Проходит пара-тройка вечностей, и тело на камнях оживает, пытается приподняться, опираясь на дрожащие от усилия руки. Рассеченная бровь, взгляд плывет… только бы не вздумал пойти к реке умыться! Хорошо, что кровь уже запеклась. На всякий случай встаю между ним и берегом – вряд ли поможет, конечно. Он что-то говорит сам себе, озираясь по сторонам. Ищет спутника? Пытается вспомнить, как сюда попал? Проклятая глухота! В конце концов он все-таки уходит. Пошатываясь, хватаясь за стены, поминутно оборачиваясь – возвращается в мир живых. Все правильно, так и должно быть. Тогда почему я падаю на то место, где лежал он, и вою, как собака, у которой умер хозяин? Лета… мне надо туда… ждать больше нечего, нечего! Я сейчас встану, вот только полежу еще немного… чуть-чуть… торопиться теперь тоже некуда. А потом была страшная боль, и голод, и тепло огня, и чужие руки, и кровь, стекающая по подбородку. И невозможные серые глаза напротив. Время – лекарь, палач, предатель – есть даже здесь. Его не замечаешь, им не интересуешься, а оно тихонько посмеивается над тобой, трепеща раздвоенным языком. Сворачивается в петли, в замысловатые узлы, затягивается удавкой на шее. Я благодарен тебе, время. Должно быть, благодарен. За то, что все-таки дождался – нелепо, случайно, невзначай. Я ненавижу тебя, время. Вот он, выбор, явившийся второй раз вопреки всему, лежит у меня на коленях и говорит, говорит без остановки, крепко вцепившись в мою ладонь. - Я согласился пойти в Аид с Пейрифоем. Можешь обозвать меня круглым дураком, я не обижусь. Почему-то я думал, будто смогу отыскать тебя… взглянуть хоть краешком глаза… но там не было ничего. Холод, темнота и камни. А потом Пейрифой увидел… ему показалось, наверное, я никого не заметил… В общем, он увидел свою Гипподамию и бросился за ней. Я побежал следом, упал, потом… не помню. Мне чудилось, что кто-то звал меня, просил вернуться… и я ушел. Зря. - Почему же зря? – Я подаю голос в первый раз с момента нашей встречи. Тесей даже вздрагивает от неожиданности, но продолжает. - Долго. Меня не было слишком долго. Братья Елены, Кастор и Полидевк, разграбили Аттику. Афины открыли им ворота. Девчонку вместе с моей матерью Диоскуры забрали в Спарту, посадив на афинский трон какого-то Менесфея. Вроде бы, мой отец когда-то изгнал его отца… темная история. Этот Менесфей начал подлизываться к потомкам древних родов, суля им власть и почести, мутил умы простых горожан… Меня там не ждали. Я стал чужаком, приблудой, проходимцем. Спасибо, хоть камнями не побили. И тогда я решил попробовать еще раз. - Что попробовать? - Найти тебя. Поговорить. Ты прости, что я вот так… набросился. Я могу поехать на Крит – Девкалион обещал дать мне приют. Или на Скирос – был у меня там клочок земли. Я, в общем, сам не знаю, зачем пришел. Мне казалось, достаточно просто увидеться и я пойму, что делать дальше. А теперь… запутался совсем. Наверное, нужно время… и мать в Спарте, один я ее не спасу, надо искать союзников. Он поднимается с моих колен, встает и протягивает мне руку. Я принимаю ее – тело с непривычки затекло… давно забытое ощущение. Мы молча смотрим друг другу в глаза. В его зрачках плещется штормовое море под свинцовыми тучами, скалы сотрясаются под ударами волн. А потом холеная пухлая кисть, унизанная аляповатыми перстнями, толкает в плечо, и соленая вода меняется с небом местами. Старая знакомая, смерть – она ничуть не изменилась с нашей последней встречи. - Я… скоро уйду, не буду тебя мучить. Глупо как-то вышло, да? Просто… да в Тартар это все!!! Я скучал, понимаешь?! Я пытался, изо всех сил пытался жить, и ни хрена у меня не получалось! По-человечески, как все – не умею. Лучше бы я вместо тебя… Я делаю шаг вперед и накрываю его рот поцелуем – неловким, болезненным. Головокружительно сладким. Кривой бронзовый нож, подхваченный с алтаря, ждет своего часа. Я не знаю, дождется ли. Я не уверен в том, что хочу обрекать этого усталого немолодого человека на вечность в обществе одного проклятого неудачника. Я боюсь взваливать на него бремя выбора, который гнет меня к земле не хуже могильной плиты. Я… закрываю глаза. Время стискивает костлявые пальцы на моем горле, но ему придется потерпеть еще немного. Уж на один-то поцелуй терпения у времени точно хватит.
Visenna: В лабиринте по стенам - плесень И лабриссы из черной бронзы. Этот мир невозможно тесен, В нем сплелись коридоров тросы. Сатанею его пространством, Навсегда обречен уродством На постылое постоянство Одиночества, страха, скотства. Зверь в душе не дает покоя - Хочет самку, телят, свободы... От бессилия я не вою - Голос сорван за эти годы. Для чего мне людские жертвы? Бычьи зубы не любят плоти. Жизнь убила во мне поэта Самой злой из своих пародий. Я рисую чужое счастье Теплой кровью по серым скалам, Безнадежность трефовой масти Из колоды судьба достала. Я люблю тебя, мой убийца, Сероглазый герой Ахайи. Хороша ли вода из Стикса? Я узнаю... *** Асфоделевы покрывала, Тихий шепот волны прибрежной. Ахерона преграда встала Между смертью и жизнью прежней. Не будите больную память, Не тревожьте покой чудовищ - Так приятно в забвенье падать От кошмаров былых побоищ. Боль ошейником давит горло, Не спасает вода из Леты... В каждой тени ищу упорно Взгляд-убийцу стального цвета. За него я бы продал душу Полубога и полузверя. "Смерти нет" - кто-то шепчет в уши... Я не верю.
Visenna: Вот и все. Аффтара можно безжалостно отстреливать - ему уже все равно! Но отзывов ему и в посмертии охота!
shadRo: :( черт... а я вчера прочесть не успела, только села за комп
Visenna: shadRo Читай сейчас! Исправить, слава Гейтсу, никогда не поздно ))))
sculd: да за что же ? вполне себе очень замечательный фик, нежный И будут они тенями топтать тот мир на пару, зато при памяти. Бывает у таких неугомонных ...
Visenna: sculd Нежный? Ну вот, а я думала - злой и трагичьненький получится :) И будут они тенями топтать тот мир на пару, зато при памяти. - ох, не знаю я, что Астерий выберет. Вечность - она не сахар :)
полная версия страницы